Станция Мост

— Стукнуть? — уточнила я. — А почему не во сне?..

— Что во сне? — подняла брови оранжевая.

— Я в прошлый раз попала на место преступления во сне, — пояснила я. — Скажите, в чём тут механизм и отличие?..

— Ты попала туда благодаря своей интуиции, — начала говорить маленькая.

— Совсем необязательно засыпать, чтобы попасть куда-то, — перебила вторая.

— А механизм всего этого попадания в чём?.. — два раза, как попугай, повторила я.

— Ты нестерпимо должна этого захотеть, — грустно глядя мне в глаза, сказала та, что поменьше.

— Да, только так ты попадёшь туда, — кивнула вторая.

Я взглянула на них и вдруг поняла — они несчастливы. Но почему они не люди, в таком случае?.. Они же обычные женщины, я глядела на них во все глаза и не видела различий между нами. И волосы я могу покрасить в такой же радикально оранжевый цвет, а что?..

— Что ты от них ещё хочешь, рыбка золотая?.. На какой вопрос тебе ещё ответить, — меня сзади обняла какая-то женщина.

Я подскочила.

— Тётя Клава!..

— Пойдём, — потянула она меня за рукав.

— Тётя Клава!.. — в купе я просто закричала.

— Ты спрашиваешь у цыганки механизм гадания?

— Спрашиваю! А как же?.. Всегда! — я не покривила душой. — А что?..

— И тебе отвечают? — с подозрением взглянула на меня Пушистая.

— Когда как, — ответила я. — А вообще-то ни разу! Но я всё равно спрашиваю.

— А не надо ничего спрашивать! — сердито попросила тётя Клава. — Они вот в следующий раз не поедут с нами…

— Ну и что? Велика потеря, — махнула я рукой. — Я ведь так и не поняла — кто помог мне тогда на станции Мост. Кто услышал меня?!

— Велика потеря… — повторила Пушистая. — Ты не понимаешь… Не беспокой их больше, — вздохнула тётя Клава. — Заставь дуру Богу молиться…

— Я с умными людьми очччень умная, тётя Клава. А с остальными — какие люди, такая и я! Много их, умных-то? С кем поведёшься — того и наберёшься! — ворчала я про себя весь остаток пути в Москву.

— А почему они не люди, тётя Клава? — всё-таки спросила я, когда мы прощались после рейса.

— Они не умрут, — сквозь зубы сказала Пушистая и, помахивая сумочкой, побежала в сторону метро. Только икры в колготках цвета лосося замелькали быстро, словно спицы на колёсах велосипеда…

Я не спала всю ночь, вглядываясь в тёмные углы своей квартиры, мне везде мерещился Длинный Коля с маской обезьяны на просроченном лице.

Лишь под утро я кое-как заснула.

Днём я зашла к Женьке Пылинкиной — и удивилась!

Она открыла мне дверь и впустила. Я шла за ней, она обернулась, выйдя на свет, на меня взглянули глаза, в которых было, не поверите… счастье!.. Я так давно не видала безграничного счастья в чужих глазах, что тяжело вздохнула!

Красивая, в узорах дорогая и новая посуда на кухне, обычная белая занавеска на окне, Женька села и я села напротив.

— Всё ездишь? — спросила она. Я кивнула.

— Женька! — Я развела руками. — Откуда?..

Я эту кухню Пылинкиных помнила, как облупленную. То, что было раньше, сравнимо разве, что с бараком где-нибудь в колхозе.

— Я вышла замуж, — шёпотом сказала Женька.

— Да-а-а?..

Я ожидала чего угодно, но чтобы замотанная, исхудавшая, нервная, как граната без чеки, вдова Пылинкина когда-нибудь снова выйдет замуж… Это было так же невероятно, как встретить трёхметрового человека.

Персики, румяная картошка, два яйца на тарелке и чистые окна в когда-то закопчённой квартире… У меня долго стоял в глазах натюрморт чужого счастья, хотя я вышла и попрощалась с Женькой ещё вчера вечером.

С экрана в меня целился космический пришелец, я собралась с духом и стала одеваться… На ровной дороге, в густых сочных зарослях, ясной ночью, ближе к утру я пыталась узнать тайну смерти Пылинкина Н. И.

— Как мне вернуться в ту ночь в июле? — сидя в кустах, в изнеможении задавала я себе вопрос, вспоминая с каким остервенением Николай забрасывал воблу с гашишем обратно в наш вагон.

Старая протёртая до дыр монета Луны перевернулась в небе, я сморгнула и огляделась…

И я поняла, что попала в точку! Был не октябрь, а самый настоящий июль! Тот июль, когда всё и случилось…

На зелёной траве — лежала чья-то гармонь… Две собаки проводили меня взглядами, одна залаяла и схватила зубами за подол, другая внимательно посмотрела на лающую, и та отпустила край моей юбки, не сводя с меня злых жёлтых глаз.

Я прождала всю ночь, ничего не увидела и по инерции пошла к квартире Пылинкиных на первом этаже.

Было почти четыре утра, и первые пьяницы уже выходили на улицу, чтобы добавить на старые дрожжи и жить дальше, а не мучиться. Вот вышел Ганс из пятнадцатой и прошёл в полуметре от меня, на углу его ждал Подольский бывший преподаватель ПТУ. Наконец дверь распахнулась, показался Пылинкин Николай и, выдохнув, засеменил за своими соседями. Я вытянула шею и хоть знала, куда они идут, удостоверилась ещё раз — к рынку.

Там поутру можно было разжиться стаканчиком фирменного самогона на выбор: от бабы Дуси или от Овчарки, квадратной женщины с железным ртом. Её побаивались все, даже собаки. «Укушу один раз, но до смерти», — обычно предупреждала она, если кто-то из поддатых клиентов начинал качать права.

Я увидела весь его день с утра — отблески его… Я ходила за ним до ночи и устала. День пьяницы — долгий и муторный. Я бы лучше ходила за каким-нибудь первоклассником.

Было почти десять вечера, когда Женька, размахивая лысым от старости веником, выгнала Длинного из квартиры.

— Хоть бы ты сдох! — крикнула она и хлопнула дверью так, что та едва не вывалилась вслед за Колей.

Длинный посидел на ступеньках лестницы и, хватаясь за поручни перил, вышел на улицу. Была примерно половина одиннадцатого ночи… Длинный огляделся и кругами пошёл к реке.

Огляделся и кругами… я вдруг очнулась! Ясное небо затянулось чёрными облаками. На меня с неба октябрьского, а не июльского сыпал дождь со снегом!.. Я посмотрела на свои посиневшие руки и присела на корточках, закрыв глаза.

Снова июль… Я огляделась, Длинного нигде не было видно!

Я побежала на луг, где любил сидеть Коля, но, вспомнив, где его обнаружили прошлым летом, резко свернула к реке.

И застала такой разговор:

— Я пью от тоски…

— А я бросил — от тоски.

— Как мне жить?.. Я её люблю, а она меня из дома…

— Ты скот, вот она и выгнала!

— Я скот, — согласно кивнул Коля, — но я всю жизнь её люблю!

— Ты испоганил ей всю жизнь, — я, наконец, увидела, кто разговаривал с Длинным.

— А кто испоганил — мою?.. — Коля сел почти прямо, но упрямо заваливался вбок, он хотел спать. Его тянуло в сон.

— В жизни случается только то, что должно, чего не должно, того просто не будет. Даже если ты считаешь, что сам не захотел этого.

— Ты о чём? — пьяно спросил Коля. — Наливай! — И махнул рукой.

Мне на глаза вдруг опустилась беспроглядная пелена, я снова обнаружила себя сидящей по щиколотку в снегу. Становилось нестерпимо оставаться у реки в такой холод. Я вскочила и, пытаясь согреться, стряхнула снег с куртки и пересела на то самое бревно, на котором сидели Пылинкин и его знакомый.

Я и не думала, что совсем не захочу этого видеть — чужих последних минут, которые не смогу теперь забыть никогда. «Зачем я сунула свой нос во всё это? — спросила я себя. — Как я расскажу Коле про его смерть?..»

…Они уже выпили и сидели на бревне, глядя в пустые пластиковые стаканчики… Коля заваливался на бок, но выпрямлялся, помогая себе рукой. Тот, другой, встал и, покачиваясь, стал расстегивать брюки… Я заморгала и снова вернулась из июля в свой октябрь!..

Я посидела, съёжившись, снова смахнула снег с куртки и вернулась в июль.

Тот, второй, уходил, застёгивая брюки на ходу, а Коля всё клонился с бревна на землю и наконец упал головой назад в цветущий клевер позади себя. Казалось, Длинный делает мостик, лёжа на бревне… Но Пылинкин мог спать и не в таком причудливом положении. Если бы этот парень не вернулся и не надавил ему на грудь… Длинный захрапел сильнее, открыл глаза и начал кашлять, изо рта у него потекла пена… Тот убрал ногу и посмотрел сперва на Длинного, потом — на меня! Я от страха вжалась в бревно, но он просто смотрел на окна за моей спиной… Он не стал убивать Длинного. Он просто ушёл, толкнув ботинком бревно, на котором лежал двухметровый Пылинкин… Бревно медленно, вместе с Колей, заскользило в реку. В июле река мелеет и становится похожа на лужу. Если бы Пылинкин был трезв, он, как черепаха перевернулся бы, но Коля снова спал! Хотя сквозь пьяный сон что-то чувствовал, потому что зашевелился!