Прощай, молодость

— Но ты похож на бледный призрак, — сказал он, — при этом тусклом свете. У тебя испуганное, перекошенное лицо, ты белый как мел, а глаза словно две черные дыры на лице.

Я вздрогнул без видимых причин.

— Ты рисуешь свой собственный портрет, — возразил я.

Он покачал головой.

— Тебе нечего бояться, — сказал он.

— А я и не боюсь. Просто я рад, что мы вернулись к реальности, а твоя история подошла к концу, и с ней покончено навсегда. Этого больше не случится.

— Да, больше никогда.

— Пребывание в тюрьме не ожесточило тебя, Джейк. Я могу представить, каким ты был прежде, но теперь ты вырос во всех отношениях.

— Нет — я лишь более четко все вижу.

— Я бы никогда не смог пережить такое.

— Смог бы.

— Не понимаю, каким образом.

— После того, как пережил боль.

— Я же страдал по-своему, будучи мальчиком.

— Это другое.

— Мне бы это не помогло. Я бы лишь пал духом.

— Вовсе нет. Может быть, поначалу, но после — нет.

— Все было бы хорошо, если бы ты был рядом.

— Ты не должен зависеть от этого.

— Ты обещал, что я всегда могу на тебя положиться, — возразил я.

— Я говорил о том, что тебе не следует уступать мысли о собственной слабости, — пояснил Джейк.

— Я тряпка, ты думаешь?

— Я тебе уже говорил: ты просто молод.

— Джейк, я не хочу стареть. Я хочу просыпаться по утрам и чувствовать, что впереди меня обязательно ждет что-то грандиозное — за этим углом, за этим холмом. И чтобы всегда ощущать, что если я остановлюсь хоть на минуту, то пропущу что-то происходящее в нескольких ярдах от меня. Я не хочу, чтобы у меня когда-нибудь появилась мысль: «Какой смысл переходить улицу?» Тогда всему конец, Джейк, — если нечего ждать. Удобно сидишь в кресле, довольный тем, что имеешь. Это старость.

— Совсем не обязательно. Молодость сохраняешь благодаря своим мыслям, Дик. И возраст тут ни при чем. Все дело в настрое.

— Не это важно для меня. О, Джейк, если бы я мог жить ярко, а потом умереть!

— Что значит «ярко»?

— Точно не знаю, хотелось бы так много узнать и перечувствовать. Думаю, ничего этого не будет. Судьба против меня.

— Не говори глупостей. Нет никакой судьбы. Все зависит от тебя самого, — сказал он.

— Все?

— Конечно.

— Мне бы хотелось думать так же, как ты.

— Это совсем легко.

— Ты такой сильный, ты бы все равно всего добился, что бы с тобой ни случилось. Ты побывал в аду — в тюрьме, и это тебя не сломило. Тебе никогда не пришло бы в голову броситься с моста, я прав?

— Да, вряд ли.

— Мы с тобой совсем разные, — сказал я.

— Больше с тобой такое не повторится, — заверил он.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что это была лишь минутная слабость. Теперь ты ценишь свою жизнь.

— Но почему?

— Ты же сказал мне, что хочешь чего-то в ней добиться.

— Да.

— В таком случае продолжай хотеть.

— Мечты ничего не дадут.

— Я не призываю тебя мечтать.

— Ты не уйдешь от меня, Джейк?

— Нет.

— Теперь мы с тобой говорим совершенно серьезно, не так ли?

— Это уж точно.

— Не смейся надо мной — ты всегда смеешься, когда мы говорим о чем-то важном для меня.

— Неужели это так важно?

— Черт возьми, конечно! Ты все еще считаешь меня ребенком.

— Да, считаю.

— Ну и дурак.

— Вовсе нет.

— Но почему ты возишься со мной?

— Потому что ты — это ты.

— Не понимаю.

— Вот это верно.

Он опять рассмеялся. Мне так хотелось продолжить серьезный разговор, но это было бесполезно: он смеялся над всем, что я говорил.

— Пойду спать, — заявил я. Его ужасно забавляло, когда я дулся.

— Накройся сверху лошадиной попоной, а то потом замерзнешь, — посоветовал он.

Костер затухал, и я ногой раскидал тлеющие угли. Над нами возвышались горы, где мы побывали, и каменистая тропинка, петлявшая среди деревьев. Я вспомнил, какой холодный воздух наверху и какая тишина царит на снежных вершинах. Вокруг нас шелестели деревья, охваченные предрассветной дрожью, где-то вдали невидимый горный ручей бежал в долину.

И этот белый свет и снега были связаны воедино, как и бледные звезды, и бурный ручей. Это была наша последняя ночь в горах, больше мы сюда никогда не вернемся. Завтра мы снова будем в мире людей.

Мне хотелось навсегда запомнить то, что было.

Я лежал, уткнувшись лицом в ладони, а когда поворачивался, видел Джейка, который сидел неподвижно, прислонившись к стволу дерева, и тоже смотрел на горы.

— О чем ты думаешь, когда смотришь туда? — спросил я.

— О разном, — ответил он.

— О чем же именно?

— Иногда — о тебе.

— Что именно?

— Думаю о том, как пойдут твои дела.

— Все будет хорошо.

— Думаю, да.

— В любом случае, это не так важно.

— Для меня очень важно, — сказал он.

— С какой стати ты беспокоишься?

— Не знаю.

— Здесь было так здорово, правда, Джейк?

— Правда.

— Мы ничего не будем менять, когда уедем отсюда?

— Нет.

— Мне нигде и никогда не будет так хорошо, как здесь.

— Ты уверен?

— Этого просто не может быть. Я так счастлив — с ума сойти!

— Правда?

— Конечно. Это лучшее, что со мной когда-либо случалось.

— Я очень рад.

— Ты странный человек, Джейк.

— Ты думаешь?

— Да. Я не хочу быть ни с кем больше.

— Это замечательно.

— Не очень-то ты разговорчив, а?

— Это верно.

— Спокойной ночи, Джейк.

— Спокойной ночи, — ответил он.

На следующий день мы впервые увидели фиорды. Дорога спускалась с гор в долину, и впереди показалась синяя полоса воды, похожая на канал. По обе стороны фиорда высокие горы стояли как часовые, их снежные вершины были обращены прямо к белому небу.

Было так странно снова видеть людей. Даже скромные хижины на склонах холмов показались нам чудом цивилизации после пребывания в горах. Деревня называлась Лордель. Мужчины и женщины глазели на нас, ехавших верхом на лошадях, словно мы были сумасшедшие.

В Лорделе совсем негде было остановиться. К Джейку подошел парень и заговорил с ним, указывая на свой дом. Я понял, что он предложил комнату, где мы могли переночевать. Я не прислушивался, предоставив Джейку обо всем договориться. Я спешился и подошел к синеющей кромке воды.

В горах, в безмолвной их вышине, я даже не мог представить, что фиорд так красив. Было жарко, светило солнце. Вода была того же цвета, что и небо.

Фиорд был окаймлен горами, и с того места, где я стоял, казалось, что у него нет продолжения. И все ж я полагал, что впереди есть какой-то узкий канал. Фиорд был спокоен, как озеро, совсем без ряби. Я чувствовал, что вода здесь холоднее, чем в горных ручьях, и даже холоднее, чем лед глетчеров, понимал, что здесь невероятно глубоко — глубже, чем в океане.

Я увидел, как горы отражаются в воде.

В этих местах не будет теней, даже когда зайдет солнце, не будет слышно ни звука. Будет одинаково светло и днем и ночью. Наверное, здесь не услышишь пения птиц. Здесь они испугались бы собственного голоса.

Было очень красиво, но все было слишком огромное и далекое. Я понимал, что никогда не смогу к этому привыкнуть. И решил вернуться к Джейку и лошадям.

— Лучше бы мы не приезжали сюда, — сказал я.

Он засмеялся, глядя на меня сверху, — он был верхом.

— Где же тебе хотелось быть? — осведомился он.

— Не знаю, где-нибудь на небольшом клочке земли, где я мог бы свободно дышать. Мне бы хотелось даже снова оказаться на «Хедвиге», чтобы дул штормовой ветер и какой-нибудь парень окрикнул меня с палубы. А здесь нет ни воздуха, ни звуков. Какое-то замкнутое пространство.

— Завтра мы уедем отсюда, — пообещал Джейк. — Этот парень сказал, что здесь останавливается пароход, направляющийся в следующий район фиордов. Мы доплывем на нем до Бальхольма. Может быть, те фиорды тебе больше понравятся!