Чечен

Ночью братья опять спали вместе. Гизи, прощаясь, смотрел на яркие звезды, заснул позже Вахи, а проснулся раньше, когда предрассветный молочный туман еще только начал заполнять ущелье.

Когда Ваха встал, Гизи уже был готов к походу. За поясом у него был кинжал и пистолет, который Гизи давно уже достал сам, без помощи брата. Еще два узких стилета в чехлах, с которыми Гизи не расставался, были приторочены кожаными ремешками к высоким альпийским ботинкам.

Гизи возмужал, ему шел семнадцатый год, его подбородок зарос щетиной, он знал, что брат не сможет ему отказать и возьмет с собой.

После утренней молитвы и завтрака бойцы не казались такими злыми, как вечером. Они дали Гизи рюкзак и помогли его собрать. Его рюкзак весил почти тридцать килограммов. Рюкзак Вахи – больше. Гизи попросил, чтобы ему добавили вес, но должен был послушаться приказа.

Среди всех один командир был суров и зол. Гизи старался не попадаться ему на глаза. Командир молился отдельно, в другой комнате, и дольше других. Гизи казалось, что командир зря переживает. До перевала был день пути. Идти им предстояло знакомым ущельем по знакомой тропе. Кто их догонит?

Вверх по ущелью они не побежали, конечно, но пошли ходко. Гизи не привык ходить с тяжелым рюкзаком и, чтобы не отстать, тянулся, как мог, до крови в глазах. Только привалы его и спасали. Через час ходьбы делали десятиминутные привалы. На первых привалах Гизи не снимал рюкзак, лежал на нем.

Узкое место ущелья прошли к десяти часам утра. Когда горы раздвинулись, открыв широкие поляны и заросшие террасы по обе стороны реки, выглянуло солнце, и сразу стало веселее и легче идти. На очередном привале Гизи освободился от рюкзака и подержал уставшие ноги в холодном ручье. После водной процедуры он смог ответить на несколько вопросов. Он рассказал, что в детстве и в школе старшие ребята были им довольны и звали чеченом. Еще он пообещал бойцам показать, когда придут в Грузию, как метко умеет кидать ножи. Над ним немного посмеялись, сказали, чтобы не хвалился раньше времени, и что тоже могут звать его чеченом, если Гизи себя покажет в деле.

До следующего привала шли через дикую облепиху, которая здесь росла почти на всю ширину ущелья. Деревьев было много, они были человеческого роста и тянулись вдоль тропы больше километра. Была середина октября – хорошее время, когда вся облепиха поспела и с удовольствием раскрывала еще не холодному солнцу свои ветки, обильно усыпанные желтыми ягодами и острыми зелеными шипами. Гизи не удержался, отломил несколько веток к чаю, зная, что потом те, кто посмеивается над ним, будут его благодарить, и шел с колючим букетом.

После чая с облепихой прошли карьеры и поднялись к хвойному лесу. Были уже довольно высоко от аула и даже от облепихового раздолья. С высотой пришло похолодание.

С каждым новым переходом Гизи все больше привыкал к ходьбе с тяжелой ношой. На очередном привале ему хватило сил слазить на террасу с барбарисом и набрать ягод, которые здесь никто не собирал.

Перешли «красную» поляну с огромными валунами железняка. Сосновый лес поредел. Пошел снег. Подошли к открытому месту с невысокой горой, которую широко огибали ставшая ручьем река и стелящаяся вдоль него тропа.

Перед тем, как останавливались пить чай, им встретился паренек-пастух из аула, который сказал, что видел на горе людей. Гора была идеальным местом для засады, если их ждали, верить во что очень не хотелось. На горе, метрах в пятидесяти вверх по склону, шла полоса редких сосен и кусты можжевельника, в которых можно было спрятаться. Со склона горы тропа по другую сторону ручья была как на ладони. И даже если пробираться берегом вдоль подножия, пытаясь прикрываться камнями и отдельными кустами на открытом склоне, все равно для стрельбы оставался большой открытый сектор.

Командир и Ваха долго осматривали в бинокли склон горы и подходы к ней. Увиденное им не нравилось.

Гизи тоже почуял неладное. Его сердце сжималось неровно, словно запиналось, как бывало с ним в минуту опасности.

Другая сторона горы до половины склона была в кустах. По ней шла тропинка, спрямляющая путь к кошу охотников, до которого оставался час пути, и от которого шел подъем на перевал. Тропинка поднималась почти до границы кустов и вершинной поляны, а потом спускалась к подножию. Она была узкой, в некоторых местах шла по осыпи. Гиви бегал этой тропинкой. Идти по ней с ношей было тяжело.

Собрав бойцов, командир сказал, что их ждут и, зная, что они нагружены, ждут на основной тропе. По тропе не пройти. Назад дороги нет. Остается тропинка в гору. Чтобы противник не смог переориентироваться и их перехватить, необходимо показать, что они пытаются прорываться с той стороны, где тропа. Четыре человека двумя парами подойдут за камнями до открытого склона, откроют огонь, когда их обнаружат, и будут имитировать прорыв к отдельно стоящим кустам. Основная группа побежит тропинкой. Чтобы группа прошла, бой надо вести не меньше получаса. Ни в коем случае не пытаться прорываться за гору. Только отстреливаться и имитировать прорыв. Через полчаса боя отходить вниз к аулу и пытаться уйти лесом в другое ущелье. Если засады не окажется, то основная и отвлекающая группы встретятся в коше.

Поклажу переложили. Четверых охотников разгрузили от вещей и нагрузили почти всеми оставшимися боеприпасами. Прощались с ними, как с идущими на смерть. Гизи последним прижимался щекой к их щекам, и они обнимали его, как брата. Его грудь разрывалась от чувств. Его приняли в воинское братство, как равного.

Снегопад не прекращался, а только усилился, обильно засыпав белыми шариками зеленую траву. Пробежав по тропинке до верхней точки подъема, группа услышала эхо от коротких автоматных и пулеметных очередей, одиночных винтовочных выстрелов и хлопков гранатомета. Ваха засек время. Стрельба продолжалась двадцать пять минут. За это время основная группа спустилась с горы и отошла от нее не меньше, чем на километр.

Через пару минут после конца стрельбы Гизи услышал три глухих хлопка. Он упал на землю, среагировав на молниеносное движение брата, хотя сначала не понял, что это звуки попавших в цель выстрелов. Понял через несколько секунд, когда Ваха крикнул, что снайпер подстрелил командира.

Снайпер стрелял со стороны горы, на таком расстоянии его было не достать, и они на полусогнутых ногах, прикрываясь камнями, подхватив под руки обмякшего командира, как могли быстро побежали, выходя из зоны огня. Больше выстрелов по ним не было.

Через триста метров Ваха приказал остановиться. У них был один раненый в плечо и тяжелый командир. В командира попали две пули. Одна зашла в бедро, вторая – в бок, под бронежилет. Пока бежали, командир потерял много крови. Его перевязали, уложили на плащ-палатку и снова почти побежали к видному уже кошу, справа от которого поднимался крутой травяной склон, слева – высокая скалистая гора, а сзади – отчетливо видная тропа на перевал в отходящем от ущелья вверх сужающемся каменистом проходе.

В коше наскоро перекусили, запивая тушенку ледяной прозрачной водой из ручья. Вечерело. По-хорошему надо было растопить печь и заночевать, но командир почти бредил, надо было спешить.

Кош запирал проход наверх. Все подходы из него простреливались. На всякий случай Ваха оставил в коше одного бойца с пулеметом, велев ждать до утра, а потом догонять основную группу.

С собой взяли палатку, сухари с тушенкой, воду и личное оружие. Остальной вес сбросили в коше. Две длинные жердины перевязали плащ-палаткой, соорудив носилки для командира. Идущих вверх осталось шестеро вместе с командиром и легкораненым. Гизи пришлось быть одним из четверых носильщиков.

Сброшенная с плеч ноша вроде бы добавила группе ходу. Или его добавило общее желание спасти раненого. Во всяком случае, на перевал отрога главного хребта они влетели как на крыльях, и должны были успеть засветло пройти и три километра горного плато до перевала через главный хребет, и взять последние триста метров высоты, и спуститься с перевала на хорошую знакомую тропу, ведущую в теплые долины Грузии. Должны были успеть, но не успели. Подъем на отрог закрывал группу от ветра, а когда люди вышли на плато, разыгравшаяся вьюга ударила им прямо в лицо. Ветер буквально валил с ног, мокрый снег лез в глаза и за шиворот.