Зачистка территории

…– начал подошедший, а Калугин в страхе тут же подумал: "Вот сейчас вмажет!"

Человек что-то говорил, а Калугин, понемногу приходя в себя, вдруг понял, чего он испугался. А испугался он следующего: вот есть на свете он, Калугин, большой, физически очень даже неслабый, авторитетный, обеспеченный, с хорошим бизнесом и надежной "крышей" мужик. Но все равно было совершенно ясно, что несмотря на все это, ему неизбежно сейчас, попросту говоря, "дадут пизды" – и дадут хорошо! И, что самое страшное, избежать этого никак невозможно.

Может быть, даже при жене прямо здесь и отлупят – без проблем – если только захотят. Вот этот спокойный вежливый мужик и отлупит. И никакая "крыша" его, Калугина, не спасет, потому что этот внезапно пришедший человек явно был с какого-то совершенно другого уровня, где такие, как он, авторитетный бизнесмен Калугин, – никто и таких при необходимости давят, как клопов, не раздумывая. С полнейшей обреченностью он понимал, что его могут "замочить" тут же на месте и даже где-то ждал этого, чтобы уже отмучиться так сразу. Внешне ему вроде как ничего не угрожало, но ощущал опасность своим внутренним звериным чутьем, которое он в себе очень ценил. И оно, это чутье, говорило: "Очень и очень опасно!!!" В мозгу словно замигала красная сигнальная лампочка и заревел тревожный ревун.

Хомяков и Шахов оставались в машине и смотрели на эту встречу издали. Хомяк вдруг сказал:

– Знаешь, я всегда хотел услышать, как они друг с другом разговаривают, и о чем, но никогда не слышал.

– Кто "они"? – спросил Шахов.

– Бандиты. На своих стрелках. Какой-то у них есть свой специальный разговор, особые слова.

Впрочем, Калугин с Пашей говорили очень недолго, и дело закончилось тем, что сосед подобострастно закивал, сам руку протянул, а Павел, ответив на рукопожатие, повернулся и пошел к своей машине.

Когда "ауди" уехала, Альберт Михайлович сначала и поверить не мог, что остался не только живой, но при этом еще и целый. С самого начала ему казалось, что человек, который что-то говорил ему про помойку, в этот момент про себя решает: въебать сразу или потом, убить сейчас или чуть позже, а вариант оставить здорового и в живых

– просто даже не рассматривается.

И теперь он ощущал необыкновенное облегчение, словно сходил по большому после долгого запора, но день все же был испорчен этим остаточным ощущением страха. Про мангал он и забыл. В этот самый момент жена Калугина, ярко-крашеная блондинка, еще относительно молодая, хотя и несколько потасканная женщина, тут же откуда-то выскочила, видать подсматривала, и, глядя на расстроенного мужа, немедленно принялась его пилить:

– А чего это он тут так свободно ходит! Ты бы, Алик, поговорил с

Денисом, – зря, что ли за "крышу" платим?

– Да ты, я гляжу, просто мечтаешь стать вдовой! – произнес, внезапно окрысившись, Калугин и вдруг взглянул на нее так неприятно пристально, что женщина поежилась. – Ты только знай, что если меня грохнут, – продолжил он, – то у тебя ничего не останется. Ни-че-го!

Все это тут же заберут. Знаешь, сколько я денег должен? И тебе самой опять придется работать. Ты еще помнишь, что такое работать? Не забыла? Снова будешь с самого с ранья стоять на рынке, а вечером черные тебя будут драть во все дыры! Не помнишь, как аборт от Ахмеда делала? Напомнить?

Он замолчал, задохнувшись. Она же, сделав вид, что обиделась, лихорадочно обдумывала ситуацию. Кое-что она, конечно, скопила – на всякий пожарный случай, но не столь много, как бы хотелось. И вот, что еще ее поразило: не была похожа на Калугина такая смиренность и уступчивость. Мужик-то он был говнистый – из тех, что плюют в колодец, но не слишком трусливый. При случае мог даже какого-нибудь пьяного или того, кто пожиже, избить в кровь – просто из интереса. И наглый был, как танк – кстати, может быть, потому и богатый.

Надо сказать, что крупный долг у Калугина действительно присутствовал. Однажды взял он десять тысяч долларов у одного знакомого и никак не отдавал. Брал девять, а через год должен был отдать десять. Деньги такие у него были, но отдавать было страсть как жалко. А тут еще строительство затеял. Все бы ничего, а тут как-то позвонил тот приятель-заемщик: "Алик, ты ничего не хочешь мне сказать? Ты ничего не забыл?" – "Не забыл, но ты знаешь, я думаю, что ты мне тогда поставку ведь сильно задержал, и я потерял на этом штук пять чистыми…" – и еще что-то такое начал нести. Собеседник, вздохнув, сказал: "Ладно, Альбертик, говорили мне, что ты говнюк, а я не внял. Месяц тебе сроку даю!" – и трубку повесил. А месяц этот уже закончился аж в апреле. И ничего. Никто не звонил и не приезжал.

Однако тут среди предпринимателей прошел слушок, что появилась некая команда, специализирующая на выбивании верных долгов за проценты.

Даже не команда, а двое в костюмах на черной машине. Одна аховая местная предпринимательница влетела, точнее ее подставили, и должна была на настоящий момент аж пятьдесят тысяч "зелеными" и этот долг постоянно рос. На нее смотрели уже как на живую покойницу: ходит человек, суетится, что-то делает, а уже, вроде, как и неживой. Так эти двое, говорят, недавно приезжали к ней и вырвали у щенка, с которым она вышла на прогулку, язык, а на нее саму помочились.

Одного строптивого должника отвезли за гаражи, которые за старой баней, и там подвесили за ноги – как в добрые старые времена. С другим просто поговорили, и он тут же все отдал. Калугин не то что бы боялся, но опасался, и получалось, что постоянно такого визита к себе ожидал. А тут еще этот "племянник" соседки перепугал до смерти.

Впрочем, позднее, уже после обеда, съевши свой шашлык и выпивший традиционные "сто грамм" Калугин приободрился и, выковыривая из зубов мясо, решил для уверенности все-таки позвонить "крыше", но телефон у Дениса не отвечал. Позже он еще раз позвонил – какой-то незнакомый мужской голос сказал: "Говорите". Калугин, ничего не ответив, отключился. Ему стало жутко – словно один оказался в лесу.

В то самое время, когда Павел со школьными друзьями были на теткиной даче, гаишники все еще сидели в патрульной машине на площади напротив монастыря и разговаривали. Молодой лейтенант Антон