Тогда умирает футбол

И вот теперь специалисты гадают: «Что ждать от Солмана?» И сомнение перерастает в проблему – ждать от клуба краха или славы?

– Мне кажется, – помолчав, заговорил Бен, – что я прожил свое, уложившись в двадцать один год. После мюнхенского падения я видел мертвыми слишком много дорогих мне людей. Прошли недели, Дон… Я вернулся на поле. Но, похоже, навсегда потерял веру в себя, потерял вкус к игре…

Когда я лежал рядом с грудой исковерканного металла под падающим с неба мокрым снегом, мне казалось, что все хорошо. Главное, что я остался жив. Но это далеко не так… Такие вещи, как Мюнхен, очевидно, не проходят бесследно…

На мюнхенском поле я оставил качества, с потерей которых лишился симпатии зрителей и дал повод журналистам говорить о моем падении.

Но не в этом моя самая страшная потеря, Дон. Ужасно, что я остался без своих покровителей по команде, без старших друзей… Без Дункана, без Дэвида, без Майкла… Они тянули меня и всегда подсказывали, что делать на поле. Они слишком рано оставили меня одного. – Бен собрался с духом и все-таки закончил мысль: – И я растерялся… На мои плечи легла вся тяжесть ответственности за команду. Я стал ветераном, оставшись мальчишкой, Дон. И в этом трагедия. Марфи понимает меня. Но мы, кажется, оба бессильны что-либо сделать. Я слишком изменился с того момента, как был вынесен из самолета с израненными ногами и руками. Я был совершенно беспомощным, когда вышел на поле в новом составе «Манчестер Рейнджерс». Там, где я всегда был быстр, стал медлителен, где требовалось нервное возбуждение, оказывался непростительно спокойным.

– Не все уж так пессимистично, Бен, как ты нарисовал. – Дональд дружески улыбнулся Солману, похлопывая его по колену. Он был уже не рад, что затеял этот разговор. – Согласен, случившееся не так легко забудешь. Но у тебя были и успехи в эти годы. Вспомни матч сборной Англии против Шотландии, когда ты играл инсайда. Вспомни, как ты вогнал мяч, выданный с края. Вратарь шотландцев Томми Ягер честно признался, что ему не приходилось видеть более хлесткого и точного удара.

– Я помню, Дон, ты написал тогда много теплых слов обо мне. Спасибо. Я не сомневаюсь, что ты меня понимаешь… Ты видел Мюнхен своими глазами и почти пережил его, как и я…

– Нет, Бен, я был всего лишь зрителем. Впрочем, это тоже неверно. Я действительно пережил Мюнхен. Но жизнь идет… Ты двигаешь своими длинными ногами и забиваешь голы. Твоя игра нравится тысячам – и это главное. А на выпады таких, как президент «Элертона» Джордж Лоорес, можешь наплевать. Советую тебе разборчивее относиться к критике. Ведь есть критика, а есть просто критиканство. Глупо оценивать игру футболиста не по его реальным возможностям, а исходя из собственных пожеланий. Он говорит, что ты играешь сейчас не так, как надо. Но уверяю, что многие пойдут на «Уэмбли», если мы пробьемся в финал, только затем, чтобы посмотреть на тебя…

– Спасибо, Дон… Ты всегда думал обо мне лучше, чем я есть.

Бен, крякнув, вытянул ноги. Потом равнодушно посмотрел на девицу, которая делала все, чтобы ее заметили.

– Мне очень понравилась твоя игра со сборной Португалии. Правда, бросалась в глаза вялость. Но зато ты забил два таких мяча! Один буквально обогнул вратаря, другой – как гвоздь, точно влетел под перекладину. Мне думается, Бен, ты пойдешь дальше, чем мог шагнуть Дункан Тейлор…

Солман устало улыбнулся.

– Ты очень хороший парень, Дон. После разговора с тобой действительно кажешься себе лучше…

На этом разговор оборвался. Солман сидел, уставившись в одну точку. О чем он думал? О темных улочках вдоль кирпичной стены, которая окружает спортивную базу в родном Ашингтоне, где он остался идолом местных мальчишек? Или вспомнил госпиталь после катастрофы? Кровати – одна подле другой. В головах тусклые лампы на никелированных штативах. Белое белье… Белые стены… Белые одеяла…

Дональд распрощался с Беном и отправился в свой номер. Это была та же комната, в которой Роуз останавливался четыре месяца назад.

Когда он вдохнул какой-то холодный, казенный воздух номера, такой воздух присущ только гостиницам, и огляделся, ему показалось, что он лишь вчера ушел отсюда в гости и вот сегодня вернулся домой. Роуз легко привыкал к любому жилью, очевидно, как и всякий человек, много ездивший.

Он хотел сесть и поработать, но потом передумал и, разобрав постель, нырнул под теплое шерстяное одеяло.

10

Только утром Дональд оценил по достоинству свое вчерашнее решение не работать. Он хорошо выспался и чувствовал себя бодрым.

Поправив короткие спортивные трусики (Дональд не любил современное мужское белье, рассчитанное на неженок), он лег на живот. С удовольствием погрузив ладони в ярко-желтый пушистый ковер у кровати, Дональд десяток раз отжался на руках от пола. Приятно заломило лопатки. Сделав два-три упражнения для брюшного пресса, Дональд пропрыгал в ванную комнату, в каждом прыжке имитируя удар головой по мячу. И неожиданно замер перед огромным зеркалом, укрепленным на внутренней стороне двери.

Перед ним стоял атлетически сложенный, среднего роста и возраста мужчина. Зачесанные назад белокурые волосы. Худое, продолговатое лицо с резким подбородком. Глубоко посаженные глаза. Нос с горбинкой, отмеченной небольшим шрамом… Тонкие черты лица как-то не очень вязались с тяжелым торсом и мясистыми ногами футболиста, изъеденными синими вздутиями вен.

Едва Дональд вышел из ванной, как позвонил Марфи.

– Дональд?! Доброе утро. Придется отменить нашу встречу, о которой договорились вчера. Уинстон Мейсл намерен провести пресс-конференцию сразу же после обеда.

– Почему он вдруг надумал?

– Не знаю. Очевидно, позвонит и объяснит все сам.

Едва Марфи повесил трубку, как раздался повторный звонок, и теперь уже голос Мейсла пожелал ему доброго утра.

Дональд, я хотел бы попросить вас зайти ко мне на минутку, если не возражаете. Очень нужна была бы ваша помощь. Кстати, если еще не завтракали, перекусим вместе.

Сменив пижаму на теплые брюки в клетку и сероватый, такой же теплый джемпер, Дональд спустился в номера «люкс». «003» занимал Уинстон Мейсл.

Когда Дональд вошел к нему, маленький столик у окна уже был сервирован на две персоны и официант, открыв пиво, разливал его в фужеры.

Стол был слишком обильным для первого завтрака. Роуз прекрасно знал, что Мейсл сам ничего не будет есть, кроме бутерброда и пары чашек крепкого кофе. Так Мейсл прекрасно знал, что Дональд всегда любил покушать.

– Дональд, совет директоров решил провести пресс-конференцию для шотландских журналистов. Небольшую встречу в духе наших ежегодных журналистских собраний. Надо пригласить на нее всех приехавших на матч.

Мейсл имел в виду пресс-конференции, его детище, которые ежегодно проходили перед открытием сезона. Они не пользовались особой популярностью у журналистов, пока там подавали чай, хотя и отличный, и не уступающие ему бисквиты из кондитерской «Беккер».

По совету Дональда в зал стали выносить столики с более крепкими напитками. И, Роуз мог сказать твердо, ни один журналист Манчестера, пишущий о спорте или им интересующийся, не пропускал таких собраний. Дональд подумал, что неплохо бы сохранить этот обычай и здесь, в Глазго.

– Чай и на сегодня отменяется… – как бы угадав ход мыслей Роуза, проговорил Мейсл. Эта способность читать чужие мысли не то чтобы пугала Роуза, но как-то неприятно действовала на него.

– Прошу вас заняться вместе с Марфи организацией этой полезной для клуба встречи. Расходы пусть не смущают. Главное, чтобы пресса осталась довольна. А ее запросы и интересы вы знаете лучше меня.

Марфи я уже отдал соответствующие распоряжения. Ресторан обеспечит всем необходимым. Меня волнует другое. Для вас, Дональд, это тоже не секрет: будут спрашивать о предстоящем процессе. Поскольку вы еще не определили своего отношения к нему окончательно, прошу все подобные вопросы переадресовывать мне. Надеюсь, вы не откажетесь председательствовать на пресс-конференции?