Самовольная отлучка

…Кто ищет, тот обрящет: меня всегда можно будет разыскать там, где, не рискуя сломать себе шею, я могу глядеть на Северинстор.

Я трижды крещен: как иудей – бранью, как немец – поцелуем, как христианин – церковью.

1. Важное признание. Мне так и не удалось изобразить выражение лиц обоих Бехтольдов после того, как я трижды обыграл их в кости, – этакую смесь почтительности и изумления с истерической злобой и унынием; а когда позднее я предложил им, как будущий зять, заменить одного из сыновей Бехтольдов и вступить в СА, они завизжали от ярости: им хотелось запятнать Ангела, хотелось, чтобы именно он стал штурмовиком.

Маму я обозначаю всего лишь пунктиром – и на это есть основания: она была слишком хрупкая – вот-вот сломится, и рисунок не удастся; поэтому лучше, если читатель наклеит в альбом «Раскрась сам» какое-нибудь готовое клише или воспользуется переводной картинкой – мать была буржуазная дама, так сказать, эпохи тридцать восьмого года, лет сорока пяти – субтильная, но отнюдь не томная. Окружающее вызывало у нее отвращение, но не по социальным причинам. Что касается меня, то я уже признал, что являюсь романтиком, а также психопатом и питаю склонность к идиллиям; повторяю это исключительно для взрослых.

Все эти двадцать лет я знаю, что это за история с «рейнским гульденом», о которой Гильдегард говорила с таким волнением. Казарменное сообщество, где меня благословили ползать на брюхе, обругали жидом, приказали чистить нужники, чтобы «сделать человеком», и где я встретил Ангела, находилось в лесных дебрях, тех самых, где разыгрывались многие сказки братьев Гримм; приказы, ругань и благословенья предводители этого сообщества в большинстве случаев произносили на диалекте, на котором, вероятно, изъяснялась сказочница, развлекавшая братьев Гримм своими небылицами. Поэтому нет ничего удивительного, что я подарил Гильдегард на свадьбу «Михаэля Кольхааса» и «Сказки братьев Гримм» («Идиота» и «Пальму Кункель» она принесла в приданое); не удивительно также, что Гильдегард любила читать сказки и что сказка «О том, как дети играли в войну» произвела на нее самое сильное впечатление, показалась ей, так сказать, наиболее актуальной. Наверное, она знала ее наизусть, раз все время повторяла фразу, которую так и не поняла теща: «И вот они берут рейнский гульден, берут рейнский гульден». Стало быть, я знаю, в чем дело, но дело это такое сложное, что я не берусь объяснить его теще. Да и у меня у самого кое-что построено на догадках. Во всяком случае, актуальность «рейнского гульдена» не подлежит сомнению. Кому придет в голову брать яблоко, если каждому ребенку известно, что за гульден можно купить, наверное, сто яблок? Все мы играли друг с другом в войну, хотя уже выросли из детского возраста, невинность – не разменная монета. Если я еще добавлю, что моя любимая сказка – «Поющая косточка», читатель и вовсе умрет со смеху.

2. Мораль. Настоятельно рекомендуется самовольная отлучка из части. Дезертирство и побеги в этой повести скорее поощряются, нежели осуждаются: ведь, как уже сказано, есть кретины, которые не только целятся, но и попадают в цель, поэтому каждый должен помнить, что он рискует многим. С огнестрельным оружием шутки плохи. Напоминаю вам об Ангеле и об Антоне Бехтольде.

Отлучка из нерегулярных частей особенно опасна: у так называемых мыслящих людей, обычно страдающих недомыслием, она, можно сказать, автоматически возбуждает подозрение, будто «отлучающийся» – ренегат и хочет перейти в регулярные части. Итак, будьте сугубо осторожны.

А. Три офицерских носовых платка (белых), которые были подарены монахиням и украдены на армейском складе, не что иное, как три лилии, превращенные в платки: белые лилии кладут к подножью алтарей святого Иосифа, девы Марии и вообще всех, кто сохранил невинность и был причислен к лику святых. Упомянутые лилии непосредственно связаны с самой белой бумагой, на которой я пишу, с моей манией мытья рук, с отвращением ко всякого рода смотрам и к собственноручному надраиванию сапог, а также с моей явной любовью к чистоте. Иначе кто стал бы из-за разрешения вымыться, красть военное имущество, ведь армейский уголь хотя и был добыт в Лотарингии, но по праву принадлежал германскому вермахту; да и сложные переговоры, и именно с монахинями, свидетельствуют о полнейшей моей невинности.

С другой стороны, частые упоминания экскрементов и грязных ногтей, равно как и почти сладострастное изображение собственных недугов: припадков эпилептического характера, хромоты и болезненного отвращения к гулу самолетов, который и вызывает упомянутые припадки, – все это показывает, что рассказчик совершенно справедливо назвал себя психопатом, а также справедливо причислил себя к разряду романтиков и людей смирившихся. Нельзя также не отметить авторской тенденции говорить об «избранных», пусть даже речь идет об «избранной касте» золотарей. Следует выяснить также, не связано ли отвращение к «рейнскому гульдену» с нежеланием (совершенно непонятным) выхлопотать и получить то, что положено в качестве компенсации за ранения и травмы?

Б. Упоминание о Гансе и Гретель объясняется обстоятельствами, которые нетрудно установить: рассказчик неоднократно находился в лесах в отлучке из своей части, трудившейся не покладая рук; он блуждал один, не имея ничего, кроме куска хлеба в кармане, и с тоской думал о Гретель, утешавшей своего братца. А тот факт, что третья сказка, упомянутая автором в качестве его «любимой сказки» – «Поющая косточка», несомненно, как-то связан с «рейнским гульденом».

В. Попытку поставить знак равенства между наукой и смирением или, во всяком случае, как-то сблизить эти понятия можно объяснить глубоко укоренившимся с детства подсознательным отвращением к собиранию гербариев.

Г. Ангел (Энгельберт) не является символом ангела, хотя его так звали и хотя он, по словам автора, был похож на оного.

Д. Рассказчик что-то скрывает. Что именно?