Девяносто девять

На первый взгляд круг производил впечатление астрологического символа мужского начала, однако, присмотревшись, Грегори заметил, что выходившие из круга линии завершались не острием, а серией других кругов меньшего диаметра. При виде круга дрожь пробежала по его телу, но вовсе не из-за ощущения сверхъестественного. Он знал, что даже в августе эта чертова страна бывает страшно сырой и неприютной, особенно по ночам, и содрогнулся при мысли о том, как несладко пришлось тем двум придуркам, пусть подогретым алкоголем, когда они как минимум два часа подряд топтались в абсолютной темноте в поле среди высоких и зловещих холмов. Он почти зауважал их за подобную отвагу. Ведь они в буквальном смысле вписывали свой собственный текст в пейзаж, создавая альтернативную парадигму логоцентристской «истории» или «предыстории» и неолитической реальности, воспроизводя духовное в зримых образах на пшеничном поле, творя палимпсест археологического текста.

То, что сами мошенники воспринимали свои действия совсем в ином ключе, ничуть не волновало Грегори. До того момента, когда его шри-ланкийская возлюбленная встала на конференции по Куку и выбила основание, на котором держался его профессиональный имидж, Грегори всегда полагал, что в основе постмодернизма лежит некое исходное озорство.

Он спустился с верха кургана, все еще продолжая размышлять о невербальных надписях. На обнаженном человеке с ежегодного сельского празднества было множество всяких рисунков и символов, которые отличались той же мерой аутентичности, что и круги на пшеничном поле. Грегори, скрипя гравием, прошел по площадке, окружавшей могильник, и, пригнувшись, пролез между мегалитами внутрь кургана не в последнюю очередь для того, чтобы укрыться от ветра.

Внутреннее помещение, когда-то служившее погребальной камерой, представляло собой сооружение из массивных камней, лежавших один на другом. Внутри было сыро, холодно и темно, и над всей этой древностью витал легкий аромат общественного туалета. Посреди помещения шел центральный проход из белого песчаника, а арки из консольных плит вели в округлые камеры по обе стороны от центрального прохода. Потолок был настолько низкий, что Грегори даже не смог выпрямиться в полный рост. Он снова пригнулся и коснулся ладонью холодного камня у себя над головой.

Потом прошел в одну из боковых камер, однако в сером тамошнем свете не увидел ничего, кроме все тех же взгроможденных друг на друга камней. При входе во внутреннее помещение висела какая-то табличка, которую Грегори, естественно, не удосужился прочесть, а внутри было уже слишком темно для поиска разъяснений в путеводителе. Плиты были подогнаны очень плотно – поразительно для культуры, не пользовавшейся металлическими инструментами. Конечно, до совершенства и точности мастеров Мачу-Пикчу им было далеко; Мартин заснял там Грегори за безуспешными попытками просунуть нож между двумя блоками.

Грегори прошел по проходу к большому помещению, расположенному в конце коридора, где плиты еще плотнее прилегали друг к другу, а потолок казался немного выше. Помещение было пустым, и Грегори остановился, сунув руки в карманы и макушкой касаясь потолка. Здесь, однако, шла какая-то работа: кто-то поставил в песок четырехугольную плиту трех футов в поперечнике, прислонив ее к стене чуть пониже отверстия примерно такого же размера и формы. Скорее всего это было дело рук тех самых троих работяг, которых он встретил на тракторном прицепе. В песке рядом с плитой лежала пара мастерков и стояло ведерко с известью, еще влажной. Грегори заглянул в квадратное отверстие и не увидел ничего, кроме темноты. Сунул туда руку и почувствовал шероховатую, засыпанную песком поверхность какой-то ниши.

Перед ним было совершенно недвусмысленное доказательство – как будто бы он в нем нуждался! – того, что вся деревня, по сути, представляла собой чистейшей воды реконструкцию, некий прошедший миллионы реставраций музейный экспонат. Она была не более реальна, чем диорама или замок из Диснейленда. Этакий тематический парк с образами «истории» и «национального культурного наследия», где можно поиграть в неолит примерно так же, как в других подобных парках играют в пиратов Карибского моря.

В воображении Грегори вырисовывался совершенно новый эпизод его передачи: ускоренная съемка на «Стедикаме» в сопровождении саундтрека с грохотом и визгом работающих машин; объектив, пробегающий мимо мегалитов, искусственного холма, вверх, в длинный курган, и потом в полную темноту погребальной ниши. Надо убедить Мартина снять его у входа в захоронение в соломенной шляпе, с шейным платком, в образе карнавального зазывалы, выкрикивающего: «Леди и джентльмены! Не проходите мимо!»

Что-то торчало из песка прямо под ногами. Грегори наклонился и подобрал маленькую вещицу. Хотя в могильнике было слишком темно, и он не смог прочесть надписи, Грегори понял, что держит в руках упаковку от презерватива, и сразу же вспомнил слова женщины из дома у холма о людях, приходящих сюда по ночам при свете фонарей. Идиотизм сельской жизни? Грегори задумался. А может, просто обычная скука, бич английских сельских подростков, ищущих местечко, где можно без помех заняться «этим»: парни, заигрывающие с девушками, или, возможно, наоборот – девушки, заигрывающие с парнями. Они приходят сюда, в сырую и вонючую темноту древней гробницы, и «расслабляются».

В интересах археологов будущего Грегори бросил обертку от презерватива обратно в песок и зарыл его носком ботинка. Еще одна возможность использовать Силбери – как укромный мотель «Неолитическая погребальная камера». Презерватив в центральном помещении могильника вызвал у Грегори целый поток фаллических ассоциаций. Круг в поле почти полностью совпадал по форме с традиционным обозначением мужского начала, а мегалиты вырывались из земли как древние символы эрекции. Но, конечно, кроме фаллических знаков, здесь имелось и темное закрытое помещение, внутренность кургана с узким вагиноподобным входом, напоминающая женскую утробу, и сам могильник, как будто распростертый в вершинной точке треугольной долины. Грегори, опустив голову, прошел по узкому проходу к древнему оскалу мегалитов у входа в могильник и уселся на небольшой камень за одним из стоячих валунов, стараясь понадежнее укрыться от ветра. Достал из кармана путеводитель, открыл его на форзаце, вытащил ручку, чтобы записать идеи, пришедшие ему в голову, для дальнейшего обсуждения с продюсером: «Длинный могильник как тоннель любви», «Секс, смерть и прогулки по Диснейлендам». Грегори заколебался, ручка застыла над чистым листом. Он много раз и прежде пытался вот так разрушить благоговейное отношение к традиции. В самом деле именно подобное игривое озорство в постмодернистском стиле и стало причиной катастрофы на конференции, посвященной Куку. Нужно вернуться к серьезности и дисциплине, которая могла бы стать совершенно оригинальной и совершенно неожиданной. Необходимо возродиться для новой жизни, явиться словно из ниоткуда. Какое место подойдет для подобного действа больше, чем Силбери?

Он может растянуть свой отпуск до весны, поселиться здесь, познакомиться с обитателями деревни, изучить их обычаи и Фэдиции, придуманные или подлинные – все равно. Со временем он станет частью местного сообщества. Бармен перестанет краснеть и объяснит ему смысл и содержание фотографий мл стене. Человек в кожаной кепке, подмигнув и улыбнувшись, спокойно пропустит его на Стакли-Хилл. Трое работяг поставят ему по кружке пива в пабе, где после определенного, необходимого в подобной ситуации промежутка времени он будет побивать Мика, Теда и Джека в дартс, а женщина из сувенирной лавки будет взирать на победителя с откровенной улыбкой.

А почему бы и нет? Грегори уже приходилось переворачивать направление развития антропологической теории, и ничто не мешает ему повторить этот научный трюк снова. Он их всех поразит: Джо Броди, Стэнли Тулафейла, Кэтрин и Мартина, и многих, многих других. Он совершит нечто такое, чего не совершал никогда раньше, нечто блестящее, вызывающее, нечто, попирающее все нормы и законы. Он поселится в Силбери и займется… полевыми исследованиями! Грегори Эйк восстановит свою репутацию известного этнографа!