Кинокава

– Как можно жить одному? Это же неудобно, – сказала она Косаку.

– Напротив, очень даже удобно. Никто не пристает и не придирается.

Сарказм Косаку не имел под собой никаких оснований, поскольку никто не докучал ему, когда он жил в главном доме. Хана уже привыкла к его несносному характеру, но приходившие в управу жители Мусоты и Сонобэ относились к нему с прохладцей. И от этого Косаку становился еще циничнее. Хана знала, что Кэйсаку пытался заставить брата оставить службу, поскольку тот плохо выполнял свои обязанности и редко являлся на работу. После переезда в новый дом он жил совсем один, абсолютно уверенный в том, что ни одна горничная не захочет прислуживать ему по доброй воле. На месте Ясу Хана непременно перебралась бы к младшему сыну. Только вот беда: любой с радостью последовал бы за Кэйсаку, но никто из тех, кто близко знал Косаку, не желал жить с ним под одной крышей. Однако Хана была всего лишь невесткой. Родная мать и та дрожала в присутствии Косаку от страха нарваться на саркастическое замечание, от которых старушка лишалась дара речи.

– От отца Фумио любви не дождется. Ей повезло, что у нее есть преданный дядюшка.

Что бы там Косаку ни говорил, жить одному было очень скучно, и он частенько заглядывал в главный дом. Фумио он обожал и уделял ей массу времени, сам ухаживал за малышкой и даже начал менять ей подгузники, как только обнаружил, где они хранятся.

– Думаю, я так сильно люблю тебя, потому что у меня нет своей дочки. Хорошо, что ты не мальчик. Это была бы настоящая катастрофа! Видишь ли, у семьи осталось мало земель. Второму сыну уготована судьба похлеще моей собственной, ведь ему тоже придется когда-нибудь отделяться. И ждать от жизни нечего, если только его не усыновят… Я рад, что ты девочка. Тебе так повезло, Фумио!

Косаку бесцельно бродил по округе с племянницей на руках. Теперь у него была уйма свободного времени, поскольку он ушел-таки с работы.

«Ветер холодный поднялся, да и вечер уже. Куда же они подевались?» Хане было неспокойно, когда Косаку гулял с ее детьми. вот и сейчас, решив, что они могли направиться к молельне, она пошла искать их. В этот самый момент деверь позвал ее от ворот.

– Добро пожаловать домой! Я уже собиралась идти за вами.

– Ты слышишь это, Фумио? Мама хотела пойти за тобой. Непонятно, правда, зачем.

– Куда дядя вас водил?

– Мы ходили смотреть на пруд, – ответил Сэйитиро, который немного отстал от Косаку и только что вбежал на двор.

– Пруд? Какой еще пруд?

– В Синъикэ.

Хана дара речи лишилась. Синъикэ располагалось за Окуногайто. Это было то самое место, где Косаку построил себе дом. Он прошел все это расстояние в компании маленького мальчика и с шестимесячной девочкой на руках!

– Далеко же вы забрались! – воскликнула Хана, не обращаясь конкретно ни к Косаку, ни к сыну.

К Синъикэ вела очень крутая дорога. Именно по этой причине Хана не смогла пойти на новоселье, когда была беременна. Ей еще предстояло посетить новый дом Косаку, поскольку все это время она была слишком слаба после родов. Хана ужасно удивилась, узнав, что у ее четырехлетнего сына хватило сил дойти туда и обратно. Она переживала и за Косаку, который, будучи человеком слабого здоровья, так долго носил на руках младенца. И еще Хана очень волновалась, как бы Фумио не продуло и она не заболела.

– Тяжело, наверное, было нести ее всю дорогу. Иди к мамочке, милая.

Она крепко прижала к груди теплый комочек, завернутый в одеяльце, и посмотрела на Косаку. Оба замерли, даже не подумав двинуться к дому. Это длилось какое-то мгновение, но оно показалось им вечностью. Потом у Ханы проснулась совесть, и она сделала шаг назад, с трудом подняв и опустив ногу. У нее было такое чувство, будто ступни прибиты к земле гвоздями.

– Погляди-ка! Прививка прошла удачно, – нарушил молчание Косаку, указывая на хурму у ворот.

– Да, – свободнее вздохнула Хана.

Ветка, которую Тоёно прислала внучке, успешно прижилась на дереве. Однако пока плодов ждать не приходилось, ведь это была всего лишь первая осень. Маленькие красные листочки цепко держались за темную веточку. По всему видно, питания ей хватало. Ветка будет жить, в этом можно не сомневаться, даже если и следующей осенью она не принесет плодов.

– Как ты думаешь, когда она начнет плодоносить? – спросила Хана.

– Откуда мне знать? Спроси Кэйсаку. – Косаку резко развернулся и направился за ворота, пропустив мимо ушей предложение невестки выпить чаю и отдохнуть немного.

Среди ночи Фумио расплакалась, и Хане пришлось приложить немало усилий, чтобы снова убаюкать ее. Крик девочки разбудил Кэйсаку.

– Она много плачет, да?

– Наверное, слишком долго пробыла на улице.

– На улице?

Хана рассказала ему, что Косаку носил девочку к своему дому и Сэйитиро с собой брал. Кэйсаку нахмурился:

– Ты не думаешь, что дети могут заболеть?

– Простите. – Хана покорно склонила голову, стараясь избежать ссоры. Она была осведомлена о болезни Косаку куда лучше, чем муж. Ей объяснили, что дети не могут заразиться от своего дядюшки даже при тесном контакте, так что этот вопрос Хану нисколько не волновал, и просить прощения ей было в общем-то не за что. Она поспешно перевела разговор на другую тему, которую ей хотелось обсудить с Кэйсаку. – Сэйитиро сказал, что в «Синъикэ» живет молодая девушка.

Жители деревни окрестили дом Косаку «Синъикэ», по названию местечка, в котором он располагался.

После прогулки сынишка невинно заметил: «Я видел какую-то тетю в доме дяди». Удивлению Ханы не было предела. Муж тоже наверняка изумится, услышав такую новость, решила тогда она, но, как выяснилось, ошиблась.

– Я догадывался, – спокойно сказал Кэйсаку.

– А я ничего об этом не слышала. Она местная?

– Нет, не местная. Если бы она была из наших краев, я сразу же узнал бы о ней. Скорее всего, Косаку привез ее с собой из города.

– О! Из города?

– Да. Видно, попросил какого-нибудь дружка подыскать ему служанку. Он такой скрытный! Но мне все равно, это его личное дело. Просто я от всей души надеюсь, что по округе не поползут грязные слухи!

– Девушка подозрительная?

– Да нет, насколько мне известно. Я еще ее не видел. В настоящий момент она у него служит.

– Это же замечательно!

– Но зачем было скрывать это от меня? От него одни неприятности! Ему надо было с самого начала служанку завести, кто-то ведь должен присматривать за домом. Прошу тебя, проверь, что там у него творится, и если можно, побыстрее.

– Хорошо, милый.

Хану тоже разбирало любопытство. Она уже оправилась от родов и теперь могла в любой момент наведаться в «Синъикэ». К тому же у нее имелся повод – она ведь не была на новоселье.

И вот одним прекрасным осенним деньком Хана с корзинкой в руках двинулась на север по тропинке, бегущей через рисовые поля. Почти весь урожай был уже убран, мужчины молотили рис, и вся земля вокруг них была усыпана зернами. Длинные, шести сяку [47] цепы с зубьями протаскивали по колосьям, выбивая из них рисинки. Вокруг приспособлений для молотьбы и мужчин, которые ловко с ними управлялись, вырастали горки золотистой шелухи. Женщины собирали эту шелуху и уносили прочь. Под жарким солнцем от зерен исходил густой аромат. В японском искусстве вдыхания благовоний полагалось не «нюхать», а «вкушать». Хана подумала, что она действительно «вкушает» благоухание осени. За исключением Кудоямы, где она родилась и выросла, единственным местом, которое она неплохо знала, был город Вакаяма. И вот теперь еще Мусота. Это была ее шестая осень в Агэногайто, однако сегодня сезон урожая словно обрел для нее новый смысл. Она каждой клеточкой ощущала пряный вкус осени, исходящий от полей, щедро одаривших людей своими богатствами.

Хана, одетая в хаори с мелким рисунком поверх серого с фиолетовым отливом кимоно, быстро шла по тропинке. Арендаторы бросали работу, чтобы поздороваться с ней.