Размышления о жизни и счастье

— Сапёр, что ли?

— Не совсем. Но — вроде того. Только у них мины, а у нас бомбы, снаряды. Работа похожая.

Я ничего не понимал.

— И много ты снарядов ликвидировал? — попытался съязвить я.

— Хватает за тринадцать лет. Говорят, тысяч тридцать.

— Ты, Виктор, что-то не того… Кто же их считал?

— Когда ребята в газете узнали, где я прежде служил, позвонили в Управление. Там и подсчитали. Примерно, конечно.

Поверить в такое было невозможно. Я сам любил прихвастнуть спортивными подвигами, но такое… Просто Мюнхаузен какой-то… Бомбы, снаряды, тридцать тысяч…

— Чего ты городишь? Когда война кончилась, мне было десять лет, а ты вообще салага. Фантастику что ли пишешь?

— Так это после войны было. Ты же просил про собор рассказать… А не веришь — чёрт с тобой!

Демидов отвернулся и засопел сигаретой. Было видно, что здорово обиделся.

— Ну, ладно, не обижайся. Мне самому не верят, что в Ленинград с Урала на велосипеде приехал. Но всё же странно — пиротехник. Я и слова такого не слышал. А что в соборе-то было.

— Я же говорю: снаряд в купол попал и застрял там. Видно из Петергофа дальнобойными немцы палили.

— И как же его доставали?

— Как обычно. Верхолазы к нам позвонили. Они дыры в кровле заделывали, там и нашли. Из отдела послали меня — посмотреть. Октябрь уже был, промозгло. Смеркалось уже. Прихожу, стучу. Дверь железная. Открывает крепкий парень.

— Вы сапёр? — смотрит недоверчиво, хотя я в форме. Фигурой, дескать, не соответствую.

— Да.

— Ну, проходите.

В соборе сыро, почти темно. Доски с гвоздями валяются, декорации вдоль стен. За алтарём чугунка блокадная жаром пышет. Ребята, человек пять, сидят, пиво пьют, греются. Меня приглашают, но вижу — темно скоро будет.

— Нет, говорю, — потом. Показывайте.

Полезли мы на крышу. Лестницы там ржавые, кое-где скобы вместо ступенек вбиты. Выбрались под купол. Там лестничка вообще с отрицательным углом. Ребятам-то привычно, они верхолазы, а я толстый, едва на голубой купол вылез. И страшно, и скользко — снежок мокрый накануне выпал. Ну, до пролома доползли. Сначала двое ребят нырнули, потом меня приняли. Включили фонарики. Пыль вековая, помёт голубиный слоями лежит. Стенки основания купола толстые, кирпичные. По кругу карнизик бежит, а на карнизе — он. Здоровый, как поросёнок. Калибр двести сорок миллиметров, сто шестьдесят килограммов весу. "Не фига себе, думаю. Как же его отсюда тащить будем?" Топчусь возле него, соображаю.

— Осторожно, капитан, тут в полу дыра, — придержал меня кто-то, — восемьдесят метров пролетишь, а ты — не голубь.

Снаряд, видно, был на излёте. Купол пробил, а в барабане срикошетил. Прочертил полукруг — и дремлет столько лет.

Порешили сегодня не трогать. Подготовить всё надо, на руках такую махину не стащишь. Наверху, выше снаряда, на маленькой площадке нашли остовы трёх лебёдок. На них, когда собор строили, кирпичи поднимали. Лебёдки допотопные, к тому же без половины деталей. Но ребята решили, что отремонтировать их можно. Верхолазы — на все руки мастера.

Обратный путь все силы вымотал, пятиться же нужно, каждую опору ногой нащупывать. Хорошо, ребята страховали.

Наутро — другие трудности. Доложил я обстановку начальству, они стали с районными властями согласовывать. Те перепугались, вызвали милицию. Милицейский генерал предложил закрыть движение, выселить жителей из домов по каналу Грибоедова, выгнать гуляющих из Михайловского сада. Я упираюсь, конечно.

— Почему? — прервал я рассказ Виктора.

— Так ведь оцепление зевак соберёт, а зрители ещё страшней. Кое-как согласовали. Подъезжаем к собору, нас встречает целый взвод старух. На паперть не пускают.

— Что, товарищи военные, собор пришли взывать? Не дадим! Сколько уж красоты православной уничтожили!

— Да что вы, бабуси? Туристы мы. Посмотреть приехали.

Через их заслон едва прорвались. Тут дежурный милиционер рассказывает:

— Эти старухи дюже вредные. На прошлом годе все стёкла в соборе перебили. Стеклить не успевали.

— Не может быть, ты, друг, что-то путаешь.

— Не путаю я, знаю, что говорю. Не сами, конечно. Прошлая зима холодная была, голуби дохнуть стали. Вот они мальчишек и подговорили стёкла из рогаток бить. Божьих тварей спасали. Видите, сколько их в храме летает, кругом всё загадили.

В это время верхолазы ремонтировали лебёдки. В пролом тросом поднимали шестерни, ключи, гайки, зубила, прочные капроновые верёвки. Работа затянулась до вечера. Когда ребята сообщили, что "можно уже потихоньку двигать", было уже темно. Снятие снаряда отложили до утра.

К работе приступили в одиннадцать часов. Очистили снаряд от голубиных отходов, осторожно приподняли и обвязали "удавкой". Верхолазы управляли лебёдками, я стоял у провала: направлял чёрную громадину в расширенную дыру.

— Майна! — крикнул кто-то от лебёдок и снаряд пополз вниз. Принимал его наш шофёр Николаев. Чушка мягко улеглась на носилки с песком, потом проследовала в машину и отправилась, как и весь подобный груз, на полигон. Вот и всё.

— Тебя хотя бы наградили?

— Нам всем в Исполкоме грамоты вручили: и мне, и верхолазам.

— Да, история! Ты, Виктор, выходит, герой.

— Какой герой? Работа. Тот фугас у меня не первый был. Два года назад такой же из набережной Мойки вытащили, рядом с исполкомом. Ты знаешь, сколько бомб и снарядов было сброшено на Ленинград?

— Тысяч двести, кажется.

— Это только в пределах тогдашнего города. А Дачное, Автово, Пушкин, Павловск, Петродворец, Сосновая поляна — они же тогда в черту города не входили. Мой взвод всюду работал, звонки каждый день поступали. Из дота на Средней Рогатке 400 килограмм взрывчатки вывезли, на пустыре, где сейчас Московский универмаг, земля нашпигована минами была, когда метро Парк Победы строили, мы сутками оттуда не вылезали. Прямо на проезжей части перед самым Первым мая снаряд нашли, У завода "Элетросила", у Московских ворот, в больнице Коняшина, на молочном комбинате… И всюду бомбы, снаряды, мины. А ведь это только Московский проспект! А на полях, что делалось! На территории совхоза "Детскосельский" на каждом гектаре по тысяче взрывоопасных единиц находили. Разве их все подсчитаешь?

Я в пятьдесят седьмом году в Екатерининском парке работал, снаряды и мины из-под Камероновой галереи доставал. На провод наткнулся, явно его здесь быть не должно. Сотрудникам музея сообщил, а они, оказывается, о нём знают. "Перерезанный, — говорят, — это со времён Иванова осталось".

— Какого Иванова? — спрашиваю.

— Разведчик, герой наш, Александр Иванов. Он перед уходом немцев в парк пробрался и этот провод перерезал. Спас он дворец, под главным зданием тысячекилограммовые фугасы были заложены.

Между прочим, после войны лучшими разминёрами девушки были. Зоя Иванова из 334-го батальона МПВО обезвредила 3264 мины. Вот это героизм, я понимаю. Её орденом Красного Знамени наградили.

— А сейчас она жива?

— Не знаю. Она ведь подорвалась всё-таки, ноги лишилась. Я с ней не был знаком, старослужащие рассказывали. Однако засиделись мы, домой пора.

— Постой, Виктор. А как ты в газету попал?

— Заболел. Видно, нервы не выдержали. На пенсию пока ранвато было, вот в редакцию и перевели.

— Чем заболел?

— Диабет у меня. Врачи говорят — с нервами связано. Если бы один работал, а то у меня взвод, ребята молодые, "срочники". Один подорвался. Я в июле шестьдесят третьего уже на последнем издыхании работал. Сдал взвод лейтенанту Фрейману и — в госпиталь. Тогда у него после училища только "крещение" было, а сейчас Владимир Александрович уже опытный разминёр. Я звонил, интересовался. Его уже орденом наградили. Ну, пока.

Виктор встал, покряхтел, размял ноги и направился к Невскому проспекту на метро.

После этого я уже не упускал возможности поговорить с Демидовым. Он оказался человеком эрудированным и увлечённым. Интересовался социологией и, новой по тем временам наукой, кибернетикой, любил живопись, изучал технику кино, знал основы астрономии. Он с энтузиазмом погружался во всё новое, ратовал за изучение "летающих тарелок", интересовался сообщениями о "космических пришельцах". В нашу группу парапсихологов его привело неистребимое любопытство. О своих прежних подвигах он рассказывал неохотно. От кого-то из его друзей я случайно узнал, что в мирное время он был награждён двумя орденами Красной Звезды, и что о нём был снят документальный фильм. Такие сведения я упустить не мог.