Аргентинское танго

на любила когда-то сидеть с коктейлем в руках, с книжкой Сесара Вальехо на коленях, навстречу ей метнулся из вечерней фланирующей толпы поджарый, в ослепительно белой рубахе, смуглый мужчина. Морщинистое лицо казалось темно-лиловым в фантастическом свете синих и розовых фонарей. Прежде чем Мария смогла понять что-либо, ее уже схватили и сжали, сцепили сильные жилистые руки, крепко прижали к себе. И сухие горячие губы покрыли все ее лицо, глаза, шею быстрыми поцелуями.

И, когда она поняла, что это Ким, ее руки сами закинулись ему за шею.

Ее руки захлестнули его. Так волна захлестывает сухой, выжженный берег.

Ее губы сами, не повинуясь ей, нашли его губы.

И вся она так подалась навстречу ему, так обвила его всею собой, что он задохнулся и стиснул ее в объятьях до звона сердца, до потери разума.

— Ты!..

— Ты…

— Откуда ты?..

Поцелуй. Молчание. Они пили друг друга, как умирающие от жажды в пустыне.

— Не спрашивай. Молчи. Из Москвы. Откуда же я могу быть?

— Кто тебе сказал, что я здесь?

— Я читаю газеты. Я видел у Беера твоего продюсера.

Мария схватила Кима за плечи. На них оглядывались прохожие. То розовый, то синий, то золотой, то кроваво-алый свет реклам бил им в лицо, фонари заливали их сиянием. В свете фонарей они походили на двух призраков.

— Беер знает Станкевича?!

— Они дружат. Так я понимаю. Тебе это интересно?

Их губы снова нашли друг друга. Говорили друг другу без слов: я твой, я твоя, как же ты этого не понимаешь, я же не могу без тебя, ну да, да, и я тоже не могу, мы не можем, не сможем друг без друга, мы пропали, мы обречены.

— Ничуть. Мне интересно, почему ты здесь очутился.

— Ты спрашиваешь. Ты круглая дура.

— Да, я круглая дура.

— Я не мог больше без тебя. Я захотел увидеть тебя.

— Так просто?..

— Да. Так просто. Ничего проще любви нет на свете… родная.

Он в первый раз назвал ее так — «родная». И ее сердце зашлось. Губы снова слились. Они пили, впивали дыхание друг друга. Мария слышала, как бьется сердце Кима под белой рубашкой, под смуглой кожей, под ребрами.

— Не обманывай меня. Ты здесь не только из-за меня.

— Может быть. Это неважно.

— Я из твоего ребра.

— Да. Ты из моего ребра. Отойдем в сторону. Здесь есть какая-нибудь скамейка?

— Вон скамейка. Идем.

— Я не выдержу. Я возьму тебя на этой скамейке. И полиция арестует нас, как нарушивших…

Они отбежали к скамейке, приткнувшейся около маленького фонтана. Голые коричневые дети играли в фонтане, брызгались водой, хохотали, взвизгивали. Ныряя, вылавливали со дна монетки — песеты, сантимы, пенсы. Ким сел на скамейку, Мария, не помня себя, села ему на колени. И почувствовала, как там, внизу, под ней, напряглась, восстала мощь его неодолимого желания — ее, только ее одной в целом свете. Она ощущала коленями, бедрами его живую наваху. Ей хотелось крикнуть: пронзи меня! Она обвила его шею рукой. Снова его губы — под ее губами. Его руки обхватили, обняли, как две живых чаши, ее груди. Она, откинувшись, чуть