Дорога в рай

— То же самое мне говорили и о других детях. Но я всех их потеряла, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла троих своих детей, поэтому не вините меня, что я нервничаю.

— Троих?

— Это мой четвертый… за четыре года.

Врач беспокойно переступил с ноги на ногу.

— Вряд ли вы понимаете, что это значит, доктор, потерять их всех, всех троих, по очереди, одного за другим. Они и сейчас у меня перед глазами. Я вижу лицо Густава так ясно, как будто он лежит рядом со мной в постели. Густав был замечательным мальчиком, доктор. Но он всегда болел. Ужасно, когда они все время болеют и нельзя ничем им помочь.

— Знаю.

Женщина открыла глаза, несколько секунд пристально смотрела на врача, потом снова закрыла их.

— Мою маленькую девочку звали Идой. Она умерла накануне Рождества. То есть всего лишь четыре месяца назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы видели Иду, доктор.

— Теперь у вас другой ребенок.

— Но Ида была такая красивая.

— Да, — сказал врач. — Я знаю.

— Откуда вы можете это знать? — вскричала она.

— Я уверен, что это был прекрасный ребенок. Но и этот тоже красивый.

Врач отвернулся от кровати и стал смотреть в окно. Был дождливый серый апрельский день, и он видел красные крыши домов на другой стороне улицы. Огромные капли дождя стучали по черепице и разлетались брызгами.

— Иде было два года, доктор… и она была такая красивая, что я глаз не могла от нее оторвать с утра, когда одевала ее, и до вечера, когда она снова благополучно лежала в постели. Я все время боялась, как бы с ней не случилось чего-нибудь страшного. Густава не стало, не стало моего маленького Отто, и она единственная у меня оставалась. Иногда среди ночи я тихо подходила к кроватке и прикладывала ухо к ее ротику, чтобы убедиться, что она дышит.

— Попытайтесь отдохнуть, — сказал врач. — Пожалуйста, попытайтесь отдохнуть.

Лицо женщины было бледно и бескровно, а вокруг носа и рта появился едва заметный голубовато-серый оттенок. Ко лбу прилипли пряди мокрых волос.

— Когда она умерла… я опять была беременна, когда это произошло, доктор. Этому, который только что родился, было целых четыре месяца, когда Ида умерла. «Не хочу! — кричала я после похорон. — Не буду его рожать! Достаточно я похоронила детей!» А мой муж… он расхаживал среди гостей с огромной кружкой пива… он быстро обернулся и сказал: «У меня для тебя есть новости, Клара, хорошие новости». Вы можете себе такое представить, доктор? Мы только что похоронили нашего третьего ребенка, а он мне говорит, что у него для меня хорошие новости. «Сегодня я получил назначение в Браунау, говорит он, — поэтому можешь собираться. Там ты все начнешь сначала, Клара, — говорит он. — Новое место, да и врач там новый…»

— Пожалуйста, не разговаривайте…

— Вы ведь и есть новый врач, правда, доктор?

— Да, это так.

— А мы в Браунау?

— Да.

— Я боюсь, доктор.

— Постарайтесь ничего не бояться.

— У четвертого есть хоть какие-то шансы?

— Не настраивайте себя так.

— А я не могу думать иначе. Я уверена — что-то наследственное заставляет моих детей умирать. Это точно.

— Какая ерунда.

— Знаете, доктор, что сказал мне мой муж, когда родился Отто? Он вошел в комнату, заглянул в кроватку, в которой лежал Отто, и сказал: «Почему все мои дети такие маленькие и слабенькие?»

— Я уверен, он этого не говорил.

— Он низко наклонился над кроваткой Отто, будто там лежало крошечное насекомое, и сказал: «Я хочу знать только одно: отчего получше экземпляры не получаются? Только это я и хочу знать». А через три дня после этого Отто умер. На третий день мы было окрестили его, и в тот же вечер он умер. А потом умер Густав. А потом Ида. Все умерли, доктор… И неожиданно весь дом опустел.

— Не думайте сейчас об этом.

— А этот очень маленький?

— Нормальный ребенок.

— Но маленький?

— Пожалуй, немножко маленький. Но маленькие часто покрепче больших будут. Только представьте себе, фрау Гитлер, — на будущий год в это время он уже будет учиться ходить. Разве не приятно об этом думать?

Она ничего не ответила.

— А через два года, наверное, будет болтать без умолку и сводить вас с ума своим лепетом. Вы уже выбрали для него имя?

— Имя?

— Ну да.

— Нет. Пока не знаю. Кажется, мой муж говорил, что, если будет мальчик, мы назовем его Адольфусом.

— Значит, Адольф.

— Да. Моему мужу нравится имя Адольф, потому что оно чем-то напоминает ему его собственное имя. Моего мужа зовут Алоиз.

— Вот и замечательно.

— Нет! — вскричала она, оторвав голову от подушки. — То же самое у меня спрашивали, когда родился Отто! Значит, он умрет! Нужно сейчас же окрестить его!

— Ну, ну, — проговорил врач, осторожно беря ее за плечи. — Вы не правы. Уверяю вас. Просто я любопытный старик, вот и все. Люблю поговорить об именах. Думаю, Адольфус — очень хорошее имя. Одно из моих любимых. Смотрите-ка — вон его несут.

Жена хозяина гостиницы, прижимая ребенка к своей огромной груди, проплыла по палате и приблизилась к кровати.

— Вот он, красавец! — улыбаясь лучезарной улыбкой, сказала она. Хотите подержать его, моя дорогая? Положить его рядом с вами?

— Он хорошо закутан? — спросил врач. — Здесь очень холодно.

— Конечно, хорошо.

Ребенок был плотно закутан белой шерстяной шалью, из которой высовывалась только крошечная розовая головка. Жена хозяина гостиницы бережно положила его на кровать рядом с матерью.

— Ну вот, — сказала она. — Теперь можете лежать себе и вдоволь им любоваться.

— По-моему, он вам понравится, — улыбаясь, произнес врач. — Прекрасный ребенок.

— Да у него просто чудесные ручки! — воскликнула жена хозяина гостиницы. — Какие длинные изящные пальчики!

Мать лежала не шелохнувшись. Она даже голову не повернула, чтобы посмотреть на ребенка.

— Ну же! — громко сказала жена хозяина гостиницы. — Он вас не укусит!

— Боюсь смотреть. Не могу поверить, что у меня еще один ребенок и с ним все в порядке.

— Не будьте же вы такой глупой.

Мать медленно повернула голову и посмотрела на маленькое безмятежное лицо ребенка, лежавшего рядом с ней на подушке.

— Это мой ребенок?

— Ну конечно.

— О… о… да он красивый.

Врач отвернулся и, подойдя к столу, начал складывать свои вещи в чемоданчик. Мать лежала на кровати и, глядя на ребенка, улыбалась, касалась его пальцами и что-то бормотала от удовольствия.

— Привет, Адольфус, — шептала она. — Привет, мой маленький Адольф…

— Тсс! — сказала жена хозяина гостиницы. — Слышите? Кажется, идет ваш муж.

Врач подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор.

— Герр Гитлер!

— Да.

— Входите, пожалуйста.

Небольшого роста человек в темно-зеленой форменной одежде тихо вошел в комнату и огляделся.

— Поздравляю вас, — сказал врач. — У вас сын.

У мужчины были огромные бакенбарды, тщательно подстриженные на манер императора Франца-Иосифа, и от него сильно пахло пивом.

— Сын?

— Да.

— И как он?

— Отлично. Как и ваша жена.

— Хорошо.

Отец повернулся и с надменным видом прошествовал к кровати, на которой лежала его жена.

— Ну-с, Клара, — проговорил он. — Как дела?

Он нагнулся, чтобы посмотреть на ребенка. Потом нагнулся еще ниже. Дергаясь всем телом, он нагибался все ниже и ниже, пока лицо его не оказалось примерно в дюжине дюймов от головки ребенка. Свесив голову с подушки, жена смотрела на него. Во взгляде ее была мольба.

— У малыша просто замечательные легкие, — заявила жена хозяина гостиницы. — Послушали бы вы, как он кричал, едва только появился на свет.

— Но Клара…

— Что такое, дорогой?

— Этот даже меньше, чем Отто!

Врач быстро шагнул к кровати.

— Ничего необычного в ребенке нет, — возразил он.

Муж медленно выпрямился, отвернулся от кровати и посмотрел на врача.

— Нехорошо врать, доктор, — сказал он. — Я знаю, что это значит. Опять будет то же самое.