Сделка

Я оглядел холодильник. Захочет, скажет, подумал я.

Она спросила:

— Эдди, зачем я тебе нужна?

— Для периодических общений, — ответил я.

Ответил первое, что пришло в голову. Она промолчала, но как же сильно я оскорбил ее! Я вспомнил, что доктор Ллойд говорил: «Люди будут думать, что вы — монстр!»

Ей понадобилось время, чтобы оправиться от удара!

— Эдди, — сказала она, — ты относишься ко мне так же, как относился к своей жене.

Я ответил, что если она имеет в виду мою якобы сверхактивность на стороне с другими девчонками, то она ошибается.

— Правда в другом, — добавил я (закрепляя очевидное собственным признанием), — что секс меня более не интересует.

Если я пытался сгладить трения, то сделал это слишком коряво. И поэтому попробовал смягчить резкость, заверив ее, что все в ней и в нашей жизни меня устраивает.

— А меня не устраивает! — сказала она.

Я отрезал ломоть сыра, открыл банку ветчины и ушел в другую комнату. Открыв журнал о кино, я стал читать об интимной жизни звезд и размышлять о своей собственной. Может, мне вообще не нужна эта хреновина? Звери, здоровые хищники, неистовые в желании монстры по своей сути, месяцами и даже годами живут без мыслей о копуляции! Почему же эта страсть так овладевает всем существом человека? Стоит ли секс всех из-за него переживаний?

В постели я все еще обдумывал все грани этой проблемы, а она предприняла, как я позже выяснил, последнюю попытку. Но… неудача.

— Зачем ты переворачиваешься на живот? — спросила она.

— Нет настроя, — ответил я.

На рассвете меня разбудило тревожное чувство. Раздавалось еле слышное всхлипывание. Я открыл глаза и увидел, что Гвен, приподнявшись на локте, с тоской смотрит на меня. Ее лицо подурнело, глаза запали и почернели. Выглядела она ужасно.

— Гвен, что случилось? — спросил я.

— У меня больше нет сил.

Она сожалела, голос ее был нежен, она прощалась, она зря потратила время. Потом она поднялась, одела Анди и ушла открывать бар.

Следующие дни, на удивление, бури не было. Но именно в те дни я обратил внимание на существование Кейта Робинсона.

Гвен убивала время на работе в баре, болтая с парнем, работающим на телевидении. Мое первое впечатление о нем — он брал много водки. Досужие разговоры ходили, будто он берет бутылки жене, по тем же источникам, горькой пьянице.

Я отметил про себя его существование как фактор нашей с Гвен размолвки, когда он преподнес Анди несколько подарков. Это всегда — знак!

Затем у нас на этаже, в спальне Гвен, появился телевизор. Большой ящик, разумеется, цветной и по последнему слову техники — подарок от Кейта. Выяснилось, что он — своего рода знаменитость, «главный производитель» в своем жанре на телевидении, пишущий драматические сценарии в глубинке и регулярно наведывающийся в Нью-Йорк для отработки и постановки их в студии. Гвен сказала, что он хочет, чтобы она оценила его работу и сказала свое мнение.

Понятно, что спроси я ее о нем, игра в ревность, если это было то, что я думал, началась бы по ее задумке. Но от подобных детских шалостей меня кидало в скуку.

Но отказывать себе во внимательном разглядывании парня я не стал. Он был моего телосложения, годков на десять моложе, с виноватыми глазами к отсутствующим взглядом, как у многих одаренных людей. Будь все проще, он бы мне нравился. Он не искрился вдохновением, не бил себя в грудь, совсем наоборот, вел себя как неудачник, который никому не может угодить. Но в «ящике» его имя в титрах мелькало в конце передач, поставленных в самое выгодное время, 52 минуты — это что-то! Он держался скромнягой, но кое-что весил!

Мне понравилась его осведомленность о лошадях на скачках. Он дал мне несколько советов, особенно по типу один к пятнадцати, я принял эти сведения и выиграл, а деньги отложил в копилку. Осталось еще и на ежедневный двойной бурбон. Казалось, Кейт старался быть щепетильным в моих с ним денежных отношениях.

— Понимаю, почему тебе нравится этот парень, — сказал я как-то Гвен, намереваясь пошутить по поводу его склонности к советам о лошадях.

Но Гвен ответила напрямую, что между ними ничего нет, добавив, что он — не ее тип. А это, по сути, был еще один знак. Ведь неспроста женщина заявляет про тип. Я ведь не спрашивал ее, является ли он ее типом.

Затем пришло время сплошных откровений. Оказывается, Кейт был гораздо лучше и недостоин той нивы, на которой трудился.

— Он презирает свои шоу, — сказала она. — Так же как и мы!

— Ты уже спишь с ним? — спросил я.

— О чем ты говоришь? — возмутилась она, расцветая. Получив поощрение, она пошла верещать и о нем, и о его жене, которая, как выяснилось, помимо алкоголички является еще и кандидатом в самоубийцы. Суть в том, настаивала Гвен, что у жены нет ключа к разгадке личности Кейта, который может горы своротить, поставь его на свое место. Его талант не соответствует тому мусору, который он вынужден писать для идиотского «ящика».

Я понял — Гвен занялась плетением той же сети, в которую попался и я.

Несколько вечеров мы с Гвен просматривали эти шоу. И подтверждения в его заинтересованности в мнении Гвен не заставляли себя долго ждать. Из Нью-Йорка звонил Кейт и спрашивал Гвен, что она думает.

— А почему он не спрашивает моего мнения?

— Потому что знает, что тебе наплевать на все, кроме себя!

Поэтому она начала принимать его звонки внизу, так как не хотела мешать своей фривольной болтовней тому сосредоточенному мышлению, которому я предавался в кровати каждый вечер.

Иногда они трепались по часу. Но сколько я ни проверял, случайно беря трубку параллельного телефона, ничего компрометирующего услышать не довелось. Обычный треп о сценарии, режиссуре, ролях и компоновке времени, обычный телефонный бред. Потрясающе, как много они могли высосать из одного вшивого шоу! Гвен, правда, говорила толково. И он прислушивался к ее словам.

Спустя какое-то время мне показалось, что Кейт уже не мог заснуть, предварительно не проведя маленькую телефонную консультацию у Гвен. И я вскоре прекратил ждать окончания разговоров и отправлялся спать.

Весь событийный ряд стал принимать у меня в голове форму прокрутки старой ленты задом-наперед. С персонажами, перетасованными ловкой рукой фокусника! А что думала жена Кейта о ежедневных свиданиях по телефону?

— В пятницу ждем их к ужину, — сказала однажды Гвен.

По ее словам, я моментально понял, что она думает. И с ходу намек — а буду ли я или не буду затевать этому что-либо в противовес? А я и сам не знал, а стоит ли?

Я возвращался мыслями к тому полудню на лужайке в «Гринмидоу», где мы пообещали не связывать друг друга ничем.

В тот вечер бар работал до девяти. Когда я вернулся, весь дом благоухал солями для ванны, и сама Гвен сидела в ванной.

Я взглянул на ее груди, они обвисли. Внезапно меня пронзило острое чувство нежности.

Она перехватила мой взгляд и заметила:

— Они тебя больше не привлекают, правда?

— Почему ты так думаешь?

— Ты не ласкаешь их. Ты перестал расстегивать мне блузку во время езды в машине, как было раньше!

— Но это же ребячество. Боже милостивый, мы живем вместе!

— Ты не замечаешь, что я — живой человек! И это — ребячество?

Выйдя из ванны, она плакала.

— Ну что еще? — спросил я.

— Избавь меня от своих «ну что еще»! Я тебе не жена! И если хочешь знать, «что еще», то ты и есть — «что еще»! — прокричала она. Затем, успокоившись, добавила: — Знаешь, они были правы, ты — чокнутый, самый натуральный придурок!

Я принял душ, вышел и увидел, что она успокоилась. Гвен следила, как Анди готовится ко сну — он уже был самостоятелен, — а я стоял в дверном проеме. Этот малыш, думал я, еще один такой же, как мы с ней, меченный дьяволом, иногда гневный, не подходи, а иногда спокойный и на удивление чувствительный.

— Мам, не плачь! — сказал он.

— Я одинока, — ответила она. — Я одинока. Человек, любимый мной, не замечает меня.