Открытие колбасы «карри»

После обеда, когда на два часа включили электричество, он потрогал провод радиоприемника, который стоял на кухонном буфете, нажал обе кнопки, три-четыре раза стукнул по нему ладонью, потом даже кулаком. Из тысяч, сотен тысяч приемников в еще уцелевшем Германском рейхе именно сейчас должны были звучать речи о стойкости солдат, о выравнивании линии фронта или на худой конец шлягеры, но, как назло, радио не работало. Можно было бы послушать Би-би-си, тогда б он точно знал, где на самом деле стоят войска союзников. Он отвернул заднюю стенку аппарата. Радиолампа почернела. Наверно, в квартире есть где-нибудь старое радио, из которого можно выкрутить такую лампу. Бремер подошел к платяному шкафу в гостиной, помедлил немного, потому что был уверен, в этом шкафу такой лампы быть не может. Он принялся искать в чулане. Рылся в коробках с башмаками, в груде изъеденных молью пальто, в двух отвратительного вида картонных чемоданах, в огромной коробке с надписью: «Украшения для рождественской елки». Потом вернулся на кухню, посмотрел на кухонной полке, тщательно расставил на ней громоздившиеся в беспорядке горшки и сковородки, выстроил в ряд банки с надписями: «мука», «сахар», «манная крупа». Все они, в том числе и банка с мукой, были пустые. Он уже давно забыл о радиолампе и теперь с любопытством рылся во всех углах квартиры, искал ее следы, следы ее жизни, которая была ему неведома. Он, правда, понимал, что ведет себя неприлично, но потом подумал, что может сделать полезное дело — найти атлас, тогда он сумеет точно проследить за продвижением английских войск; и это хоть как-то могло бы оправдать поиски в шкафу и успокоить его нечистую совесть.

На полках слева стояла посуда. Справа лежали акты, семейные документы, страховые свидетельства, свидетельства о рождении, свидетельство о конфирмации Лены Брюкер: «Веруй до последнего твоего часа, и ты постигнешь предел желаний». На какой-то миг он остановился, но все-таки продолжил копаться дальше: одна, две связки писем, рядом альбом с фотографиями в тканевом переплете. И среди всего этого — школьный атлас. Он вытащил его, но потом стал перелистывать альбом, точно так, как это проделал я много лет спустя. Лена Брюкер — малышка на шкуре белого медведя, Лена чуть постарше — в накрахмаленном платьице с рюшами, а вот она уже девушка с венком на голове, в черных чулках и узкой юбке, рядом с ней — молодой человек. Бросаются в глаза ее удивительно светлые волосы, хотя снимки очень нечеткие. Вот фотография какого-то праздника, у нее весьма лихой вид, лицо сияет, она сидит в шляпке из бумаги, с бумажной змеей, обвивающей ее шею, а вот она в кресле, почти совсем утонула в нем, это делает ее ноги, стыдливо сжатые, еще длиннее, юбка немного задралась кверху, и виднеется начало чулка.

Лена Брюкер с грудничком на руках, поддерживает его головку, рукава ее платья-халата закатаны. Он вспомнил о своем сыне, которого видел всего двадцать дней, малыш принимался громко плакать, когда он хотел его приласкать. И если быть честным, эта кроха, требовавшая к себе слишком много внимания, испортила ему отпуск. Нет, нельзя сказать, что он возненавидел сына, но он чувствовал, в чем не сразу признался себе, нетерпеливое раздражение, поскольку жена постоянно должна была заниматься ребенком: его надо было перепеленать, помыть, смазать кремом или просто подержать на руках. Он кричал по ночам до тех пор, пока она не брала его к себе в постель, то есть просто клала между собой и им. И надо признаться, он ревновал ее к малышу. Бремер листал альбом дальше и нашел его, того, кто, судя по всему, был ее мужем: высокий, стройный мужчина, в отличном костюме, с сигарой, его левая рука небрежно упирается в талию, ни дать ни взять — кинозвезда. Бремер отложил альбом, я же — годы спустя — листал его дальше; вот дети фрау Брюкер, сын в форме гитлерюгенда, на последних снимках — в форме помощника зенитного расчета. И еще много невклеенных фотографий, которых Бремер не мог видеть; дочь с внуком, сын трубочист возле своего ФВ [7]. Это уже фотографии пятидесятых и шестидесятых годов. На них фрау Брюкер в разные годы то в длинной юбке, то в более короткой, туфли то на платформе, то на тонкой, как стилет, подошве; потом пошли фотографии в скучных платьях, купленных в магазинах шестидесятых годов, никакого тебе глубокого выреза, ни талии — хотя у нее была хорошая фигура, — склеенные лаком волосы с проседью, при этом у светлых блондинок седина заметна только тем, кто видел ее воочию, как я, стоя возле ларька фрау Брюкер. Она не выглядит на пятьдесят, ей дашь не более сорока, но лицо что-то утратило, по-моему, радость жизни; нижняя губа, эта припухлая чувственная губа стала тоньше, и на ней появились маленькие морщинки.

Бремер продолжал рыться дальше: страховой полис, счета за электричество и газ, связка писем, перевязанных синим с красным шпагатом. Имя отправителя Клаус Мейер. Он помедлил несколько секунд, потом все-таки развязал пачку и прочитал лежащее сверху письмо:

«Любимая, я сижу в своей комнате на постоялом дворе «К солнцу», и снизу, из комнаты для гостей, слышу, как играют в скат. Мне страстно хочется, чтобы ты была здесь рядом со мной, мы бы вместе поели камбалы, жареной, только что выловленной из Эльбы, выпили бы красного испанского вина, который доставляют сюда через Глюкштадт, мы могли бы здесь сделать неплохую карьеру. Ветер с силой бьет в окна, и с Эльбы доносится шум экскаватора, похожий на стоны и вздохи земли.

Утром продал в местном галантерейном магазинчике два пакетика синих пуговиц и дюжину перламутровых, и это все. А потом пошел к старому корабельщику Юнге. Он действительно нарисовал мне утлегарьский рым [8]. А поскольку он не мог точно сказать, как это слово пишется, я пишу «гарь» с «ь». Думаю, это устройство больше похоже на багор, ведь рым крепится к нему с…».

«Чудно», — подумал Бремер и сунул письмо назад в пачку, какое-то мгновение он раздумывал, стоит ли прочитать другое, но потом обвязал письма шпагатом и решил, что не сумел бы написать так. «Похожий на стоны и вздохи земли». Естественно, экскаватор ведь разрывает землю. Но кто был этот Клаус Мейер? Он не сможет спросить ее об этом. Бремер прошел в спальню. Справа в шкафу лежали стопкой чисто выстиранные мужские верхние рубашки, рядом висели три костюма, темно-синий, светло-серый и коричневый. Он надел светло-серый костюм и посмотрел на себя в зеркало. Пиджак был немного широковат. Смотревший на него из зеркала мужчина был чужим, и немудрено, столько лет носить синюю морскую форму, и вдруг — светлый серый цвет. Этот рулевой баркаса умел одеваться. Удивляло качество материи. Но рулевые баркасов зарабатывают не так уж много, подумал он. Костюм пах лавандой. В каждом кармане он нашел по маленькому матерчатому мешочку с лавандой. Стало быть, она все еще ждала своего мужа. Ему только стоит переступить порог, подойти к шкафу и выбрать себе рубашку. Бремер надел светло-голубую рубашку, потом светло-серый костюм, выбрал ярко-синий галстук. В этом костюме он выглядел старше, нет, серьезнее. В нем его уже не узнают. Тот, кто увидит его, сразу решит, что он преуспевающий коммерсант или очень молодой адвокат.

В этот момент до него донесся стук во входную дверь, тихий, почти робкий. Он схватил свою форму, кинулся в чулан — уже был слышен скрежет поворачиваемого в замке ключа, — запер изнутри дверь и вытащил ключ. У Бремера бешено колотилось сердце и никак не восстанавливалось дыхание, он дышал с трудом, но не от поспешного спасительного бегства в чулан, а больше от страха и бессилия. Ничего не забыл? Может, где-нибудь валялся его носок? Или портупея? Нет, все с ним, в чулане. Он посмотрел в замочную скважину и увидел ортопедический сапог, увидел Ламмерса в вермахтовском пальто, увидел, как тот осторожно ковыляет на кухню. Бремер услышал, как он что-то скребет и трет. Что он там делает? Потом Ламмерс еще раз прошел мимо чулана в гостиную. Там лежал раскрытый школьный атлас. Он никаких подозрений не вызовет. Неожиданно пальто приблизилось, остановилось возле чулана, где стало совсем темно, потом, очень плавно, на ручку нажали, и Бремер непроизвольно отпрянул… Дверь потянули, подергали. После этого шаги удалились. Он отчетливо слышал, как Ламмерс открыл шкаф в спальне, прошел в ванную, где были лишь унитаз и умывальник. И тут Бремер вдруг вспомнил: там лежал его бритвенный прибор! Ламмерс обнаружит кисточку, бритву и кусочек мыла, правда, сухой, поскольку он брился вчера. Квартальный страж вышел из ванной комнаты и захромал по коридору, потом тихонько щелкнул дверной замок. Бремер ждал, сидя в темном чулане, а когда в квартире воцарилась тишина, он вышел, прямиком направился в ванную и увидел: бритвенный прибор исчез. Должно быть, Ламмерс взял его с собой.