Пособие для начинающей проститутки

– Я бы на твоем месте не пренебрегала бы дружбой такого человека, – говорит Берта о Шнуре. – Ты должна его слушаться уже только потому, что он взялся помочь тебе.

– Он же не ради меня старается, – Шурка опускает голову.

– Я вижу, что он дает тебе дельные советы. А то, как ты понимаешь их, – твое личное дело, – отрезает Берта.

Шурка молчит. Думает о чем-то своем и улыбается.

– Что? – не понимает Берта.

– Берта, а...

– Что?

– У тебя нет никакого пособия по минету?

Берта смотрит странно.

– Не понимаю, почему у меня не получается, – признается Шурка. – Тошнит меня до рвоты.

Берта, наконец, приходит в себя и пожимает плечами.

– Твоя голова черт знает чем забита. Не знаю, что ты имеешь против. Вполне удобный способ. А тошнит – с непривычки. Ты просто должна привыкнуть, тогда все неприятные ощущения уходят. Если ты в детстве сосала соску, как все нормальные дети, у тебя должна быть к этому склонность.

– А если я ее выплевывала, а все ползали по полу и искали?

Берта не смеется.

– Значит, купи себе соску сейчас. И тренируйся. А потом на бананы перейдешь или огурцы. В конце концов, у школьницы какой-нибудь можешь поинтересоваться. Сейчас все третьеклассницы этим балуются.

Дома Шурка лежит и смотрит в облезлый потолок. С Жекой попрощались – на неделю. Он снова поехал на Запад. А она снова осталась в своей холодной квартире.

Внутри пахнет ветром. Как Шурка ни заклеивала окна, а сквозняки гуляют по квартире и листают раскрытые книги на столе. Шурка ничего не читает – надоело. Литература для нее исчерпана. Единственная настольная книга – русско-греческий словарь. Она думает, что скажет Макриянису, если он ей откажет, и как поблагодарит, если он предложит ей что-то. Но скорее всего – ничего не предложит. Его фабрики и без переводчика работают отлично.

Шурка проваливается в пружины бабкиного дивана и тихо радуется тому, что может здесь спрятаться – укрыться от всего мира.

И вдруг раздается дребезжащий звонок в дверь. Шурка подскакивает, на цыпочках подходит к двери – смотрит в дверной глазок и не может разглядеть через поцарапанное стекло глазка того, кто пришел. 

– Берта? – спрашивает на всякий случай.

– Не угадала, – отвечает мужской голос.

На  площадке темно.

– Кто? – лихорадочно соображает Шурка.

Шнур? Как он мог найти ее? Возможно ли такое? Сердце обрывается вниз и стучит где-то в пятках, словно крошится от страха.

– Шура? – спрашивает мужчина из-за двери. – Открой мне. Не бойся...

Гипноз действует. Она открывает дверь. На площадке под разбитой лампочкой стоит Савва, прислонившись спиной к перилам лестницы и сунув руки глубоко в карманы плаща. Стоит и молчит. Потом кивает самому себе.

– Да, это ты. Я спросил у соседей, где ты живешь. Они тебя описали.  Странная, говорят, девушка. Ты одна?

– Почему «странная»? – обижается Шурка.

Он проходит в квартиру без приглашения, словно в каком-то полусне. 

– Одна, – запоздало отвечает Шурка.

Его лицо абсолютно ничего не выражает – те же черно-белые контуры, нахмуренные брови и погасшие глаза. Он садится на стул около ее дивана, не вынимая рук из карманов плаща.

– Холодно у тебя. Я так просто зашел. Не бойся, – повторяет он. – Почему-то ты мне вспомнилась. Так, зацепило что-то...

Она осторожно садится на диван, словно опасаясь выпасть из границ реальности. Савва окидывает взглядом квартиру.

– У тебя ребенок?

– Нет.

– А соска чья? – кивает на пустышку на журнальном столике.

Шурка молчит. Отчего-то делается так больно, словно ей вдруг снова шестнадцать лет, и это – ее мальчик, они скоро поженятся и у них родятся дети... Но ничего этого не будет.

Бывает, что вот так, волной, резко, накрывает ощущение невозможного, и ты понимаешь, что твоя жизнь тебе не нужна, а нужна другая – та, которой у тебя никогда не будет. После таких приступов ноги сами делают шаг к распахнутому окну, а руки тянутся к отточенному лезвию бритвы, только бы спастись от реальной действительности, от своей гадкой, дешевой жизни и коротких, ворованных фотовспышек фальшивого счастья.

Она чувствует, как на щеках остаются горячие дорожки.

– Может, чаю? – предлагает сквозь слезы.

– Нет, не надо, – отказывается Савва. – Я сейчас уйду. Здесь заезжал поблизости в одну мастерскую, и так, занесло чего-то. Ничего, Шура. Не плачь. У всех жизнь не сахар. У меня в квартире тоже холодно, я там редко бываю. Больше в клубе сижу. Или по делам мотаюсь. Клуб «Мадлен» знаешь? Заходи как-нибудь в гости...  

Шурка смотрит во все глаза и видит только, как фигура Саввы качается и тонет в море ее слез.

– Будешь в центре, заходи, – приглашает он еще раз. – Устроилась ты на работу?

– Нет пока.

– Учительницей хочешь быть?

– Нет, не хочу. Просто жить как-то надо...

– Куда ты хочешь? Я тебя устрою. В клуб не зову – тебе с нами лучше не связываться. А если хочешь куда-то, скажи. Для хорошего человека – ничего не жалко. Я поговорю, с кем надо. В мэрию хочешь?

Шурка молчит. И вдруг спрашивает:

– Савва, как ты видишь, что я хороший человек? Вдруг ты ошибаешься?

Он поднимается.

– Не знаю. Может, и ошибаюсь. Если бы не ошибался, не попал бы сейчас в такое дерьмо. Ладно, Шурик, держись. Я еще загляну к тебе...

Если бы он спросил разрешения «еще заглянуть», она бы не разрешила. Но он ничего не спросил. Он сам так решил...

Вечером Шурка из таксофона набирает номер Макрияниса. Он узнает ее и восклицает радостно:

– Έλα ρε Шура, τι κάνεις; (О, Шура, как ты?)

– Ευχαριστώ. Μήπως μπορείτε να μου πείτε κάτι καλό; (Спасибо. Может быть, вы мне скажете что-то хорошее?)

Макриянис предлагает встретиться и поговорить.

– Где ты живешь? – спрашивает он по-гречески.

– В старом районе, на западе города...

– Хорошо, я буду ждать тебя в центре, у ресторана «Неаполь». Через час.

Шурка соглашается.

– Ты знаешь, где ресторан «Неаполь»? – еще раз уточняет Макриянис.

– Знаю.

– Хорошо.

Шурка даже удивляется: кто из них местный житель?

Делать нечего. Она выходит раньше и идет пешком, минуя старые здания своего района. Но как только доходит до супермаркета «Союз», ее окликает мужской голос со странным свистящим акцентом:

– Сура! Сура!

Шурка вглядывается в темноту и узнает Макрияниса – в короткой черной куртке и джинсах.

– Почему вы здесь? – застывает она в изумлении.

– Я подумал, вдруг ты не поняла, возле какого ресторана я буду тебя ждать...

Шурка смеется. Это, правда, очень смешно. Ему показалось, что она неспособна отличить ресторан от супермаркета. Хорошее же впечатление она производит. Ясно, почему так долго не может найти работу.

Вангелис подает руку.

– Я узнал тебя, когда ты шла.

Она пожимает его прохладную, мягкую ладонь. В джинсах он кажется более молодым, подтянутым и стройным. Шурка переводит взгляд на его новый темно-зеленый автомобиль марки «рено».

– Посидим где-то? – предлагает Вангелис.

– Да, – кивает Шурка.

Поборов смутные опасения, садится с ним в авто и про себя отмечает, что Макриянис очень хорошо ориентируется в столице и ее ночной жизни – выбирает тихое и очень дорогое кафе – без навязчивого антуража кабаков и закусочных.

Для начала – говорят о снеге. Вангелис видел снег и в Северной Греции, и в горах. Но здесь – другой снег, с ледяной коркой. Снег, который не собирается таять.

– Когда он растает? – спрашивает Вангелис.

– В марте. Или в апреле. Обязательно.

– В марте у нас уже цветет миндаль.

И вдруг он берет ее за руку.

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Да, мне нужен переводчик, такой, как ты. И я хотел бы видеть тебя рядом... Скажи, существуют какие-то препятствия для этого?