Андрейка

Уселся на раскладной стул, чтоб его не видно было. Но вскоре пришлось нести пиво архитектору, который сидел посередине зала, за единственным столом, накрытым не клеенкой, а белой скатертью.

Архитектор походил на большого обиженного пуделя, забившегося в кресло. Он непрерывно пыхтел сигарой и ставил на что-то большую печать.

Все знали, что поставить печать архитектора для строительных компаний Торонто — большая морока. На пути — бюрократические баррикады. Главный архитектор города строг невыносимо. И строители шли к белокурому завитому господину, осыпанному сигарным пеплом, который неизменно сидел в «Королевском отеле», за столом №...

Архитектор переехал в «Королевский отель» много лет назад, его доходы приводили в ярость пьянчуг и воров, Элеонор сбила с него очки и пыталась их раздавить, но Барри успел подхватить их с пола и отдать архитектору.

Архитектор плакал от побоев и время от времени ставил на бумаги печать со своим именем.

Строители платили по таксе — от 50 до 500 долларов. В зависимости от сложности проекта...

Архитектор спился с круга, это знали все и во всех городах, как уверял Барри, но печать с его именем была настоящей. И поэтому строительство в Торонто, и богатых особняков в стиле «Вилла Боргезе», и скучных безликих «аракчеевских поселений», как называл Андрейка колонии одноэтажных домов–близнецов за высокими стенами, уродовавших город, все строилось строго по закону. С приложением всех печатей, до единой.

Как-то к Андрейке подошла индианка, попросила одолжить денег.

— У тебя нет, я знаю, но в кассе есть. Дай до утра. Ребенок голодный.

Лицо у индианки было грубовато–широким, простым, как у фабричной работницы, и — застенчивым. Она никогда не сидела в их растреклятом баре. Андрейка, нарушив все указания, дал ей десять долларов, а утром она принесла ему чек. Шмыгнула носом.

— Хорошо, если я дам тебе чек? — И замолчала.

Чек был незаполненным, а она стояла и виновато шмыгала своим широким и плоским носом.

— У вас какие-то проблемы? — встревожено спросил Андрей. — Инвалидность? Ну, что-то с рукой?..

— Нет, я родилась в резервации...

Андрейка уставился на нее изумленно.

— Вы — индианка. Это ваша страна. Ва–ша! И вас никто не научил писать?

— А вы откуда? Рос–сия?.. Раша, раша, где это?

— От Ямайки на воздушном шаре без посадки.

— Но–но. Это намного дальше. Мне говорили, что Германия воевала с Россией. Это правда? И кто победил?

Написав за нее чек, Андрейка в это утро внимательней прислушивался к разговорам за столиками. «Кто победил?» — то и дело изумленно повторял он. — «Кто победил?».

За столиками говорили о чем угодно. О политике — никогда.

— Кто в прошлом эти люди? — наконец спросил он у Барри. — Что за паноптикум?

— Это не паноптикум. — Барри улыбнулся покровительственно. — Это люди, которым не повезло... Они получают пособие от государства. И пьют пиво. Галлона три в день на брата. Это почти десять литров. Иногда покупают наши «чернила». Бутылка — 99 центов. Отрава. «Два удара ножом в печень», как сказал Мак Кей... Почему у тебя такая удивленная рожица? Разве в России такого нет? Я читал «Архипелаг Гулаг... »

— В России не платят алкоголикам за то, что они алкоголики. Там с обитателями отеля поступили бы без канадского гуманизма. Погрузили бы в товарные вагоны и — в Сибирь. Валить лес. По закону о «тунеядцах». Там их ждали бы готовые бараки, промерзшие по углам насквозь, и вряд ли кто-нибудь из наших пьянчуг дожил бы до следующего лета...

— Холи шит! — вдруг выругался Барри. — Ты опять валишь все в одну кучу. Америка, Канада, — раздраженно произнес он, наливая в чью-то кружку мутного пива. — Хватит нам Америки! Канада — не янки... Они уже разместили возле наших границ свои ракеты, свои радиоактивные отходы. Потравили всю рыбу. Летом к озеру Онтарио не подходи, не так ли? Тянет гнильем... Средневековые холерные эпидемии — ничто по сравнению с тем, что нас ждет... Страшный сосед! Все что нам надо от него, — чтоб он держался от нас подальше. И не тянул нас в мировой крематорий... Обойдемся без него, сами!

— Сами? — Андрейка от неожиданности даже опустился на раскладной стульчик. — Я слышал, что в Канаде всего восемнадцать танков... Ты знаешь, что будет с Канадой, как только она, как ты мечтаешь, «отцепится» от Америки?

— Нас завоюет Россия? — саркастически спросил Барри. — Там же теперь гласность! Горбачев.

— Зачем вы Горбачеву! Вас возьмет в плен остров Шри—Ланка или государство Монако. Да нет, — остров Куба. Фидель Кастро, вы о нем выражаетесь непочтительно, выдернет у вас всю вашу шкиперскую бородку по волоску... Горбачев прилетит лишь поглядеть, хорошо ли вас ободрали...

— Ты иммигрант! — зло прервал его Барри. — Ты ничего не понимаешь. У нас, канадцев, свои проблемы, кровные. Политиканы не делают ни черта. Chicken government (чикен гавермент). Делают свои деньги и мешают нам... — Барри оборвал себя на полуслове, чего с ним не бывало никогда. Сказал спокойнее: — Канада — маленькая страна. В ней 29 миллионов жителей, меньше, чем в Скандинавии. Здесь ладят со всеми. Даже с алкоголиками, не так ли?

Возможно, ты прав, Эндрю, мы снисходительны к паразитизму. Я думаю, только в Торонто дармоедов, живущих на законные подачки, тысяч сто, не менее. За спокойствие надо платить. Ты сам увидишь, какая на Сhristmas будет благодать! Обитатели отеля развесят флажки, подарят друг другу подарки...

— А если спокойствие все же взорвется?

— Ну, это бизнес Мак Кея. Полиции...

— А кто этот Мак Кей, давно хочу тебя спросить?

— Хо–оли шит! Ты еще не понял! Нет, ты все-таки советский человек, Эндрю! Тебе не приходят в голову самые простые мысли... Он — главарь мафии. Все благодушные тюремные Джо под ним. Он может убить, ограбить банк... Но это его личное дело. Здесь он вышибала, которого все боятся. Хозяина это устраивает...

— И тебя тоже? Свой родной гангстер?!

— Почему нет? Годится для дела... — И, помедлив: — Нашего пивного тоже...

Барри перестал говорить с Андрейкой о политике после того, как однажды застал его за телевизором; Андрейка отыскал программу — прямая передача из парламента в Оттаве — и слушал дебаты.

— Холи шит! — взорвался Барри. — Этого в Канаде не слушает никто!

Андрейка объяснил, что он получил письмо от бабушки, и в нем она сообщает, что неделю сидела у телевизора; о дебатах Думы говорит вся Москва...

— Парламентские дебаты, — захохотал Барри. — О–ох, ребенок!

Неизвестно, кто пустил слух, но зашептались за столиками бара, что у розовощекого Эндрю скоро день рождения. И он никогда не имел связи с женщинами...

— Никогда!.. Боже, что ему еще предстоит... — пропыхтел добряк–архитектор и достал кошелек.

Тут и остальные завсегдатаи бара достали по доллару. Сложившись, на Новый год сделали Эндрю подарок. Наняли в каком-то баре проститутку и торжественно вручили Эндрю ключ от комнаты, в которой она его ждала...

Барри догнал Андрейку лишь у автобусной остановки.

— Эндрю! Эндрю! Черт тебя возьми! Они же не знали, что ты с принципами. Слушай, по сути, они поступили человечно, не так ли?

— Хватит с меня этой лунной человечности. Все! Ответ не делится...

— То есть?.. Ты отказываешься от работы?

— Барри, мне нужны какие-нибудь щель, склад, магазин, на худой конец, бочка, в которой засмолили князя Гвидона... Проболтаться на Великих Озерах месяц и два дня. Всего лишь месяц и два дня...

... Ферма родителей Барри, на которую тот собирался отправить Андрейку, была в провинции Саскачеван. В канадской прерии, до которой скачи — не доскачешь. Андрейка взял на всякий случай адрес, но судьба распорядилась иначе. К ним бесшумно, боком, точно его принесло ветром, приблизился Джо–колонна, рожденный в Алабаме. Одна рука у него была в лубке, на перевязи. Вторая обмотана бинтом. Бинт в крови.

«И Джо не отдал долги?» — испуганно мелькнуло у Андрейки.

Джо вытер ладонью губы, отчего все его цепочки на шее и на запястьях брякнули. Покашляв в руку, попросил неуверенно Барри: