Совесть вне памяти

русский, рядом ларек стоит.

Есть земляк мой, у которого живу. Он пятнадцать лет здесь сантехник. Ну и что? Мешает? У нас вы завод построили, работаете там. Я сюда десять лет мандарин и цветы вожу. Убери нас, убери вас. Завод не работает, мандарин нет. Хорошо?

- Ты прав, - согласился Борисов. - Одно слово.

В голове приятно кружилось. Саша с интересом отметил, что ни Тамара, ни Наира в мужской разговор не вмешиваются - вот оно, воспитание Востока. Потом поймал за хвост мысль и заговорил.

- Был у меня в армии друг. Казах. Рамазанов Канат. Друг, в общем. Иногда начинал говорить - "Всех русских стрелять надо!" Я его спрашиваю: "Канат, неужели ты хочешь меня убить?". "Ты - говорит, - единственный русский, которого можно оставить в живых". Так вот, можно абстрактно говорить все, что угодно. Но конкретный человек всегда чей-то друг, брат, муж. Давай выпьем за то, чтобы все мы, русские, армяне, татары, чеченцы... все! Чтобы все мы были конкретными людьми... И видели в других только живых, конкретных людей, которых нельзя убивать...

- Я выпью за это, - решительно сказал Арсен и налил им обоим водки. Выпили. Женщины поднялись, унесли со стола пустую салатницу и грязные тарелки. Встал и гость, достал пачку сигарет. - Закуришь?

- Я не курю.

- Тогда я туда выйду, - он кивнул на коридор.

- Да ладно, Арсен.

- Нет, ты правильно делаешь. Курить плохо. От еды отказаться нельзя, от подарка отказаться нельзя, от водки и сигареты - можно. Так мой отец говорил. Я выйду.

Оставшись в одиночестве, он налил себе сока, включил телевизор, сел на диван. Показывали какой-то английский детектив, где главным сыщиком была тощая, как килька, старуха. Посмотрев на ее похождения минут пятнадцать, Борисов забеспокоился по поводу всеобщего отсутствия и пошел на разведку.

Дверь в маленькую комнату оказалась заперта, оттуда доносились тихие голоса: с влюбленными все ясно. А Тамара уныло сидела на кухне, глядя в темное окно.

- Ты чего тут скучаешь, царица? Пойдем в комнату. - С пьяной решительность он попытался ее обнять...

- Не-ет! Нет. Нет, не надо... - она вжалась в стену рядом с плитой, глаза округлились от страха.

- Боже мой, - отпрянул назад Саша, - что с тобой? Что случилось?

- Н-не надо... - она побелела как мел, губы ее тряслись, пальцы судорожно скребли стену.

- Господи, Томочка, ну что с тобой? Сядь, я сейчас попить принесу.

Он сбегал в комнату, налил фужер апельсинового сока, примчался обратно. Девушка сидела на стуле, сжавшись в комок и молча плакала, впившись зубами в плотно сжатые кулачки.

- Тома, на, выпей. Попей немного, милая. Легче будет. Не плачь, пожалуйста, не надо. - Хмель за эти минуты выветрился из его головы, и остался только испуг за милую, очаровательную, заботливую девчонку. - Что случилось? Что с тобой?

- Я б-боюсь. - выдавила она.

- Господи, да чего?

- Т-тебя.

- Вот это да... - опешил Саша, - как это?

- Н-не с-сердись, - она, стуча зубами по стеклу, сделала несколько