Ночь будет спокойной

Ф. Б. Даже если сделать скидку на зубоскальство, ты, мне кажется, не придаешь никакого значения идеологиям…

Р. Г. Тебе отвечают Соединенные Штаты и СССР, когда договариваются о вложении американских капиталов в СССР… Есть западная материалистическая цивилизация, двумя полюсами которой являются Соединенные Штаты и СССР, а мы находимся посередине, мы — ее центр и колыбель, и не существует таких интеллектуальных выкрутасов, которые позволили бы нам выйти из нее, если только мы не создадим другую цивилизацию или не вернемся к той, которую потеряли, что требует жертвенного и мужественного духа, который появится еще не скоро…

Ф. Б. Разве дело Солженицына не вскрыло глубокое различие между ними, разделительную линию?

Р. Г. Вот уж нет! На счету Соединенных Штатов множество Солженицыных. Когда господин Киссинджер со слезами на глазах взволнованно говорит о Солженицыне от имени господина Никсона… ну, это ни в какие ворота не лезет! Разве забыли, что именно молодой политик Никсон, а затем вице-президент Никсон поддерживал, поощрял, подталкивал сенатора Маккарти, когда Соединенные Штаты бросали за решетку американских интеллектуалов, обвиненных в «антиамериканской деятельности», лишали их заработка, отбирали у них паспорта? Уже забыли — или же предпочитают не вспоминать, чтобы удобнее было предаваться самому оголтелому антисоветизму? Это обвинение в «антиамериканской деятельности», использованное против тысяч либералов, ничем не отличается от обвинения в «антисоветской деятельности», выдвинутого советской ортодоксальной буржуазией против Солженицына. Это с благословения Никсона американские власти изымали паспорт у великого черного певца Пола Робсона, толкали на самоубийство актеров и писателей, объявленных «неблагонадежными», не давали великому романисту Говарду Фасту эмигрировать и в то же время не печатали его, сажали других писателей и режиссеров в тюрьмы за инакомыслие или недоносительство… Когда их не удавалось превратить в доносчиков… Либеральные «добрые души», как Рестон из «Нью-Йорк таймс», как Севарид, которые сегодня наперебой солженицынствуют, остерегались поднять голос, когда их собрата, а моего друга и переводчика Джо Барнса прогнали из их газет и пригвоздили к позорному столбу за то, что он играл в теннис на кремлевском корте… Это слишком удобно — забыть, в самом деле слишком удобно… Это одна и та же цивилизация с различным выбором несправедливостей на своих двух полюсах. Мелкомарксистское советское общество гонится в точности за теми же «благами», что и наше. От Нью-Йорка до Москвы — одни и те же ценности, но вот глумятся над ними двумя различными способами. Мы находимся в центре, между обоими, и как бы ни то ни се, больше «раскачиваемся», поскольку более удалены от масс поляризации, и если наш «европейский дух» и существует, если он что-нибудь значит, то разместить его надо именно в центре, между советским материалистическим экстремизмом и американским материалистическим экстремизмом. Возможно, это означает «социализм с человеческим лицом», а возможно — ряд неудач, но важен не сам наконец-то полученный, наконец-то схваченный успех, а погоня, направление движения, и бывают неудачи, в кильватере которых удалось построить цивилизации. Нам не следовало бы отождествлять себя с римским гражданином, который якобы воскликнул, увидев Христа, умирающего на кресте: «Еще один неудачник!»

Ф. Б. А Франция во всем этом? Какая Франция? Мне кажется, больше всего тебя волнует именно это…

Р. Г. Когда господин Деффер или господин Палевски предостерегают нас от «американского господства», они нам морочат голову, потому что американское господство уже здесь, и пришло оно к нам не из Соединенных Штатов, а от принятия образа жизни, который требует создания все более и более искусственных потребностей, чтобы заставить вращаться социоиндустриальную машину все быстрее и быстрее и со все большим размахом. Результат — материалистический разгул, уничтожающий все, что было французского, начиная с Монтеня… Франция была ручной работы, со всех точек зрения, во всех областях, выполнявшейся терпеливо, уважительно к качеству и творчеству. Было некое уважение, честность в отношениях между руками и жизнью, некая интеллектуальная честность… Именно эта интеллектуальная честность начисто отсутствует в концепции «Европа-держава», придуманной сначала в противовес СССР, а теперь в противовес Соединенным Штатам. Руки, они, знаешь… Ладно, не буду пускать слезу, я слишком стар для этого… Но руки морщинистые, осторожные, у которых было настоящее отношение, честное отношение к тому, что они делают… Франция — это были человеческие руки, с настоящим чувством осязания, глубины и формы, и за ними стоял народ, а не только демография, «чтобы противостоять Китаю в двухтысячном году» — не так ли, господин Дебре, господин Фуайе?.. [39] Мишель Дебре всегда меня удивляет, когда говорит о «нации» применительно к Франции… Время, которое Франция провела как «нация» на шахматной доске истории, ничто по сравнению с историей ее рук и их творений… Франция была образом жизни и мысли, она не была Европой-протезом… Я ретроград? Старик, они вызывают у меня смех. Самый большой прогресс, который когда-либо знало человечество, произошел, когда Средневековье открыло для себя прошлое: оно открыло Античность, Грецию, и именно так оно открыло себе путь в будущее… Вообразить, что за пять тысяч лет труда не был посажен ни один постоянный корень — редкостное скудоумие… Французские руки — это была целая настоящая цивилизация до тех пор, пока к ним не прибавились карманы. Теперь страна состоит из карманов, которые необходимо набивать и расширять, чтобы набивать и расширять еще больше и еще больше… Вот именно это, а не Пентагон, и есть «американское господство». Начиная с того момента, когда мы утратили свое творение, когда мы стали не способны воссоздать его и пойти на жертвы, чтобы попытаться создать другое, в том же человечном духе, начиная с того момента, когда душа стала непрерывно растущим карманом, нужно принять реальность цивилизации, чрезмерно, оскорбительно тоталитарной в своем материализме, к которой мы принадлежим, и открыто там расположиться, не дожидаясь, что нас освободит Танзания или вытащит король Фейсал… В высоких сферах мне ответили, что как раз это «единство цивилизации» и следует открыть внешнему миру, развивающимся странам, но поскольку все индустриальные страны, начиная с Соединенных Штатов и СССР, только это и делают, то как находка, как французское решение, европейское и с «великим предназначением», оно и вправду потрясает своей хитроумностью… Нужно также сказать, что ханжеская ложь о Европе, которой нас пичкают, — это часть давней дымовой традиции, которая должна была бы умереть в 1940 году вместе с заявлениями «дорога к железу окончательно перекрыта» [40] или «мы победим, потому что мы сильнее» [41], вместе с линией Мажино. Но Европа-держава стала последним прибежищем правящих классов — ямкой, куда страус прячет голову, последней попыткой дешевого религиозного искусства. Я не утверждаю, что господин Ширак или господин Деффер в это верят; я говорю, что они искренне считают, что налицо благочестивая ложь, которая не может причинить нам вреда. Она отлично смотрится. Это — церковное утешение для благонамеренных, пребывающих в поиске псевдоуспокаивающих средств, политическая методика, которая отлично зарекомендовала себя: она позволила режиму Виши заполучить чуть ли не всю буржуазию, спекулируя на ее привычке создавать видимость и на ее святых образах. Мы не строим Европу, и это известно, мы занимаемся заклинанием духов в надежде изгнать настоящих демонов. Европеизм без Америки против Америки, без России против России, Европа-держава, Европа без питательной европейской геологии — это последняя рассудочная позиция Камасутры для импотентов, и не забудь, дружище, что это еще и экономическая «независимость» — та, что живет полностью за счет перерабатывающей промышленности на службе у третьего мира… — «независимость» ядерная, военная «по всем направлениям», благодаря урану из Африки и арабской нефти… Ты осознаешь, что это за гарантированное снабжение, со стратегической точки зрения, «по всем направлениям»? Это же значит наплевать на Декарта, Монтеня, Лафонтена, на старые руки Франции, на все, что «разумно», такая вот логика! Прежде хотя бы можно было утешаться, крича: «Все продались!»; но это тоже ханжество и благоглупость: Гамелен [42] был скрупулезно честен… В любом случае сейчас слишком поздно строить прошлое: независимая Европа-держава — анахроничная операция, которая упустила своего Бисмарка. Желание — впрочем, отсутствующее — дать рождение этому новому колоссу — пассеистская затея. Мы не успеем, потому что проблема завтрашнего дня — это конец гигантизма. Грядущие поколения увидят исчезновение колоссов по причине их гигантизма. СССР, Соединенные Штаты, Китай вступили в исторический цикл, когда им очень скоро останется предложить миру только одно: свой распад… Я думаю, это произойдет изнутри и не причинит особого вреда. Тут я полагаюсь на постоянно обновляющуюся молодежь мира, вся моя надежда на нее. Капиталистическая и советская системы уже достигли той стадии, когда единственный вопрос, который они сегодня перед нами ставят, это вопрос о преемственности… Сейчас есть истинная Европа, которая себя ищет, и которая себя ищет там, где она находится, в своих корнях, в своих культурных особенностях, социальные и духовные сообщества, «единицы жизни» в масштабе группы и человека, по мерке рук человеческих; и этот бурлящий дух не будет бесконечно мириться с царством протезов, он не даст себя заключить в рамки бюрократии и концентрационного этатизма, в башни Монпарнас в национальном или европейском масштабе. Мы живем в век демографического и бюрократического расплющивания, когда каждый чувствует себя стертым в порошок, «анонимизированным» до потери личности, и когда человек — молодым французам, молодым европейцам, во всяком случае, это становится очевиднее с каждым днем — ощущает потребность вернуть себе изначальный статус… Только вновь обретая, оберегая национальные и другие особенности, мы сможем укреплять и развивать транснациональную сеть связей, ассоциаций, коммуникации и координации в технически необходимом масштабе для всего сообщества, однако бюрократия будет всегда стремиться к автономности и к политическим манипуляциям посредством своей внутренней технократии Мансхольтского [43] толка. Но организация, какой бы она ни была, никогда не будет Европой. История не дает примера гуманной отчизны, родившейся из концепции или органиграммы. И я закончу, сказав то, что представляется мне очевидным: если бы у нас существовали, как и на уровне наций, так и на уровне человека, психологические, моральные и духовные условия, чтобы «построить Европу», нам бы не нужно было строить Европу, так как это называлось бы братством.