Не гламур. Страсти по Маргарите

– Девчонки, вы когда-нибудь долго работали в исключительно женском коллективе? – я решилась. Мне показалось, что если бы Лаппа верила в Бога, она бы перекрестилась – мол, миловал меня. Приблизительно такая же реакция была и у остальных. – А я – работала, – многозначительно закончила я. – И, смею вас заверить, теперь знания об отношениях женщин между собой у меня весьма обширные. Могу поделиться. У нас в учительской – вся правда жизни.

Девчонки – кто-то искренне, кто-то с недоумением – позволили мне заполучить рубрику «Лапушка и подруга». Те, кто сомневались, были не правы.

…До того как я попала в компанию несостоявшихся Маргарит (ну, за исключением, конечно, Лаппы, которая была Маргаритой от рождения), подруг у меня, по большому счету, не было. Не считая Наташки, разумеется. Но Натке, в силу наших родственных связей, я многое прощала из того, чего в жизни не простила бы подруге. А таковой, как я уже сказала, у меня не было. «Я ликвидировала всех подруг», – сказала в моем любимом фильме «Служебный роман» Мымра, она же мадам Калугина. Любимая мною не меньше, чем сам фильм.

Еще на ранних стадиях моих взаимоотношений с женщинами – сначала в детсаду, потом в школе и университете – я заметила, что мои душевные тайны в какой-то момент становятся достоянием общественности. Стоило мне поделиться чем-то сокровенным по большому секрету с предполагаемой подругой, как обладателем этой тайны оказывался неограниченный круг людей. Мои ночные страхи, моя слабость к высоким и сильным мужчинам, моя страсть к авантюрам, моя нелюбовь к… Словом, все то, что я со временем, наученная горьким опытом, стала доверять исключительно дневнику, однажды всплывало в самый неподходящий момент. Например, в присутствии высокого и сильного мужчины «подруга» невзначай упоминала о моих ночных страхах или слабостях, после чего мужчина начинал смотреть на меня совсем не так, как мне хотелось бы. А через некоторое время я замечала обоих – и подругу, и мужчину – в обществе друг друга, которое им (и это тоже было заметно) нравилось. Помню, у «лирического поэта советского времени» Эдуарда Асадова (как называют его в кроссвордах) были такие стихи:

В общем, мои отношения с женщинами складывались именно так. Вне зависимости от того, сколько лет было мне и моей подруге – три, шестнадцать или двадцать четыре. Исходя из этих соображений, мне, наверное, не следовало бы вести рубрику «Лапушка и подруга». И в то же время именно потому я считала себя вправе что-то советовать нашим потенциальным читательницам.

«Если вы с удивлением узнали, что сказанное по секрету одному только человеку – вашей подруге – вдруг стало известно кому-то третьему, а подруга клянется-божится, что молчала „как рыба об лед“, прибегните к небольшой хитрости. Расскажите подруге (и только ей!) о том, чего в действительности не было и свидетелем чего никто другой не может быть по определению. Будьте уверены, что результат не заставит себя ждать – если это действительно подруга упоминает ваше имя всуе».

Учительницу английского языка в школе, куда я пришла работать, коллеги не любили – за броскую красоту, независимый характер и незаурядный ум. У меня эти качества тоже присутствовали, пусть и не так щедро, как у Алины. На этом сходстве, а также на сложившейся в коллективе нелюбви к нам, мы с Алиной и сошлись. Совместные вечерние посиделки – вино при свечах, просмотры недублированных фильмов на английском языке, специфическое отношение к мужскому полу (требовательное и снисходительное одновременно) способствовали нашему сближению к доверительным отношениям. Во всяком случае мне так казалось. Алина была в курсе моих перипетий с Костей – эту страшную тайну я не открыла даже Наташке, опасаясь насмешек с ее стороны. К моей радости, на сообщенный ей факт Алина отреагировала, как истинная англичанка – спокойно. «Будь осмотрительнее», – только и сказала она. Я подумала, что наконец мне повезло с подругой. Однако на праздновании 8-го марта, когда все училки уже хорошо выпили, а потому потеряли свою чопорность и стали откровеннее в разговорах о взаимоотношениях с мужчинами, Алина позволила себе фразу – так, вскользь, никто, наверное, и не понял, в чем дело. Но я-то знала – это был камень в мой огород. И я стала присматриваться к подруге внимательнее. Увы, небезрезультатно.

О безобразной стрелке на новых колготках, которую я не заметила, мне, стесняясь и заикаясь, сказал наш физрук. Между тем я только перед этим разговором болтала с Алиной в курилке и, уходя, обернулась, почувствовав на себе ее внимательный взгляд. «Ты чего?» – в недоумении спросила я. «Так, ничего», – ответила подруга, пуская колечко дыма. Потом-то я поняла, что стрелка была ею зафиксирована. Но из одной только ей понятных соображений Алина не сказала мне об этом.

«Если даже вы точно знаете, что ваша подруга – умнее и красивее вас, не расслабляйтесь. Потому что подруга всегда будет видеть в вас соперницу. И не преминет поставить вас в такое положение, при котором она окажется в более выгодном свете. Если только она, конечно, не была замечена в абсолютном человеколюбии и совершенно искренней любви конкретно к вам».

Да, боюсь моя рубрика «Лапушка и подруга» рискует превратиться в практикум по ликвидации подруг…

Мои размышления прервала Люся Пчелкина:

– А я? Кем я буду?

– Ты? – удивилась Рита. – Ты, Люсечка, будешь нашим главным финансистом. Будешь добывать деньги. Будешь следить за тем, чтобы мы тратили не больше того, что ты добыла. В общем, назначаем тебя главной по нашему кошельку.

– Хорошая работа, – хихикнула Ника, – считать деньги, которых нет.

– Деньги будут, – беспечно отмахнулась Лаппа. – Чтобы такой проект и не окупился?..

В тот день у меня опять был только второй урок. Я успела выспаться, вымыть голову и даже как следует высушить волосы. Любовно заплетя косу, я собрала тетрадки и отправилась в школу.

На улице уже было светло – весна вступала в свои права, хотя и не очень решительно. Старательно обходя месиво из растаявшего снега, дождя и соли, я дышала полной грудью, пытаясь сквозь выхлопные газы уловить чистоту и свежесть утреннего воздуха. Настроение – впервые за долгие дни – было приподнятым. Спокойствие и умиротворение баюкали мою душу. Я даже улыбнулась водителю, который, лихо сворачивая с Невского на Литейный, обдал мое светлое полупальто грязными брызгами. Водитель от столь не свойственной пешеходам реакции опешил и резко затормозил, едва не влетев своим «ниссаном» в скромно припаркованную «пятерку». Я улыбнулась еще шире и, взглянув на часы, прибавила шагу.

В сумке затрезвонил мобильник. Голос Риты я узнала с трудом.

– Срочно приезжай! К Люсе, – скомандовала Лап-па. – Есть серьезный разговор.

– Рит, я не могу – мне в школу надо.

– Поздно в школу в твоем возрасте ходить, – невесело пошутила Рита. – Кать, это вопрос жизни и смерти.

Услышать такие слова от железной Риты было равносильно потопу в зимний день. Хорошее настроение как ветром сдуло. Беспокойство окатило меня – как минуту назад «ниссан» грязной водой. Прикинув, сколько нужно времени, чтобы добраться до Люси и не опоздать на урок, я решительно шагнула на проезжую часть.

В квартире Люси я застала Риту, нервно шагающую из угла в угол, как маятник на часах, и зареванную Пчелкину. На столе лежала стопка цветных журналов.

– У тебя здесь что – филиал «Роспечати»? – попробовала я пошутить. Но увидев, кто и в каком виде изображен на обложке, обомлела и, потеряв дар речи, вопросительно уставилась на Риту. Та молча подошла к столу и, все так же нервно листнув страницы, показала мне постер, на котором я с изумлением обнаружила улыбающуюся Наташку. Мать честная, но в каком виде! И тут интерес к фотографиям стал пропадать. Не только потому, что Наталья была там в… Никакого «в» в помине не было! Я поняла, что это не сестра. Это – я. Собственной персоной. Уж эти фотографии – во всяком случае эти сияющие глаза – я с сестринскими не спутаю.