Армия любовников

му-то добавила: Немецкая твоя морда...

Эту историю Ольга рассказывала довольно часто, и будь она постарше, мысль о раннем склерозе не была бы неуместной. А уж о каком-то особом свойстве памяти - тем более. Причуд ведь на свете куча мала. У меня есть приятель, у которого тоже "заедает память".

Рассказываю по случаю, потому что "немецкая морда" Ольги временами меня доставала.

Так вот приятель. Приходит, садится, будто радуется встрече. Ждет вопросов о себе. Это, в конце концов, неизбежно: ведь он для того и пришел, чтоб рассказать о себе. Политика там, Пушкин или эмиссия денег иссякают мгновенно. Пушкин - потому, что сколь же можно. Товары, цены и русский демократизм - по причине их низкости для нашей встречи.

- Ну как твои дела? - обреченно спрашиваю я.

- Был у главного... Спрашиваю... Когда будете платить? Тот стоит, смотрит в окно. "Последняя туча рассеянной бури... - говорит. А потом: - Зарплата? Но ты же голосовал за Ельцина? За этот порядок? Иди, он подаст..."

Приятель громко смеется, и изо рта его летят крошки и брызги, я отслеживаю их полет, чтобы потом пройтись по ним тряпкой.

- ...Последняя туча рассеянной бури? Зарплата? Ты же голосовал за Ельцина?

И снова обвал изо рта, в котором дрожит мощный, в рытвинах язык. Я беру тряпку.

- ...Последняя туча рассеянной бури? - радостно кричит он в третий раз, а я знаю: будет четвертый и пятый, до бесконечности... Его надо обрубить или заткнуть ему рот этой самой тряпкой, но я такая в этот момент медленная, такая осевшая на дно... Ну, в общем, в конце концов я встряхиваюсь и начинаю вытирать стол.

- Как здоровье жены? - внедряюсь я в тучу, зарплату и Ельцина. Приятель адекватен, мы непринужденно переходим к жене, будто только что не крутились в воронке.

Я рассказываю этот случай как еще один признак нашей болезни - скрытого паралича, который давно в нас поселился и водит по кругу мыслей ли, поступков... Так и живем...

Вот и Ольга сто семнадцать раз рассказывала мне, как обозвала Федора "немецкой мордой".

На этом все и кончилось в тот период времени, когда была жива еще ее мама, когда существовали неотъемлемой частью школы пионервожатые, многие из них были причудливыми существами, сотканными из необразованности, энтузиазма и практически обязательного гормонального дисбаланса или как там назвать это их пребывание в некоем усредненном, как правило, роде.

Ольга тогда почти десять лет жила с ощущением, что умрет от одного прикосновения мужчины. "Немецкая морда" обрубила в ней женское желание "припасть" - или как это называется? - к другой природе.

В эти годы у мамы сильно обострилась болезнь. При отце Ольга не подозревала, что у всякой болезни большой спектр составных. Что аптека, лекарства, градусник и мокрое полотенце на голову - бутончики болезни, за которыми след в след идут пеленки, прокладки, судна. Что все это плохо пахнет и еще хуже выветривается. При папе она этого не знала, теперь же этому надо было учиться. Тут надо сказать одну вещь. Живи