Бонташ
Бонташ читать книгу онлайн
Биографический роман – сокращенный интернетный вариант Полная версия – издательство Patson"s Press, 308 Tasman Drive, Sunnyvale, California, USA, 94089 Библиотека Конгресса США ЉPG3549.L327 B662001 Copyright G.Landa, San Francisco, 2001
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Следы размазанных чернил – письмо было сложено сразу же после написания. Обилие тире и лёгкое пренебрежение к запятым – кое-что говорит о характере.
И из письма я вовсе не мог сделать заключения, что в Москве ожидается мой ответ.
Уже пролетело полтора месяца занятий на третьем курсе. На второй смене неплохо, но занят я ужасно. Вот, примерно, как я провожу все дни:
Понедельник – пять с половиной часов за токарным станком ("образцы" для исследовательской работы на кафедре физики) и шесть часов непрерывного конспектирования лекций плюс час езды в троллейбусах.
Вторник: час – подготовка протоколов по лаборатории допусков, час – путь в институт, два часа – лаборатория техизмерений, два часа – "школа бальных танцев", два часа – лекция по деталям машин, три часа – сходить в кино ("Паяцы", дивный фильм!), два часа – играть.
Среда: пять часов – за станком, два часа – танцы, два часа – лекция по технологии металлов, час – консультация по проекту из теории машин и механизмов, час езды в троллейбусах, два с лишним часа – играть.
Сегодня четверг. Должна быть такая программа: с утра – расчёт домкрата (по деталям машин), затем прочитать и законспектировать доклад Вильгельма Пика на Ш съезде СЕПГ, затем музыка, затем шесть часов в институте плюс политзанятия, на которых я должен рассказать о докладе Вильгельма Пика.
После утреннего "туалета" (выжимать пудовую гирю, приседать на одной ноге и прочее) и завтрака я чинно сел за стол, положив перед собою детали машин (не сами детали, а только конспекты). Но тут я посмотрел за окно, а там шумел осенний прямой дождь по мокрым жёлтым листьям каштанов, я ударился в лирику… и начал поверх проклятых деталей писать дневник.
20 октября.
Прошло почти два месяца с начала занятий. Нас далеко не перегружают. У меня были планы упорной работы в этом году. Что я успел за два месяца?
Музыкой я начал заниматься две недели назад. Начал 1-ю сонату Бетховена с расчётом учить её всю.
Сделал три попытки масляными красками – все три весьма жалкие.
В волейбольную секцию на летней площадке никак не мог собраться пойти, а когда пошёл – занятия не состоялись из-за погоды, а затем начался в спортзале институтский розыгрыш, и секция перестала работать.
Начал было регулярно читать толстую книгу "Англия времён Шекспира", но потом стало на это нехватать времени.
Моя "научно-исследовательская" работа по физике всё ещё тянется, долго и нудно. Уже есть образцы, что рвать, есть чем мерить, но нет времени рвать и мерить, кроме того это можно делать только вдвоём.
26 октября, четверг.
Начиная с понедельника, три дня я непрерывно работаю в лаборатории, уходя только на лекции или – когда нечего делать в этот момент (разрывать образцы надо в лаборатории сопромата, а она работает только до двух).
Костя и Митька Малинский поочерёдно – кто когда может – работают со мной. Настоящие друзья.
От непрерывного напряжённого наблюдения в окуляр трубы у меня болит левый глаз, я даже этой ночью проснулся из-за этого. Вообще – не бываю дома по десять часов и больше, сильно устаю; чувствую себя нехорошо, наверное заболел.
Последние дни сильно похолодало. Утром иней, раз шёл град и снег. Деревья почти облетели.
30 октября.
Сегодня воскресенье. Я, из-за обиды на самого себя, просидел весь день дома; встал очень поздно, пробовал читать теорию машин и механизмов, но болели глаза, снова спал; проснулся, когда пришёл Митька, потом Фимка, они проболтались до вечера, звали гулять, я не пошёл. Сел потом играть, с трудом просидел полтора часа и снова лёг – читать "Рим" по энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Даже от такого воскресенья не ощутил отдыха.
Из Москвы мне письма быть не может, но кто может запретить мне думать, что если бы оно было… Если бы я только держал теперь в руках нераспечатанный конверт с обратным адресом "Москва, 55б 5-й Минаевский…", я бы знал наверное, что теперь этой нити не дам порваться. Или если бы в прошлом, единственном письме я мог хоть одно слово истолковать как "жду твоего ответа", всё было бы иначе.
9 ноября.
Сегодня целый день солнце, вся комната в солнце. А холодно на дворе или тепло – не знаю, ещё не выходил. Сейчас два часа. Все эти дни праздника чудовищно много сплю..
Из-за измерений моих железных образцов у меня все эти дни болели глаза.
Шестого мы с Костей замерили последний образец.
31 декабря 1950г.
29-го праздновал свои именины Митька… Мы сидели за столом, Митька был уже без пиджака и без галстука, он кричал и пел ещё громче, чем всегда, а и так всегда его невозможно было слушать. "Не кричи, Митька," – как всегда, говорили мы ему. А он, уже в винном угаре, отвечал: "Как же мне сегодня не кричать, ведь я именинник, и потом – смотри!" – и он, склонившись ко мне, прищурившись, медленно обводил рукой, вдоль сидящих за столом: Фимка Кроссен, Сашка и Герка Бильжо, Лёнька Файнштейн, Илюшка Блейвас… – "Ведь сегодня мы все в сборе, вся наша старая капелла, здесь, на моих именинах, в моём доме… Как же мне не петь, не кричать?.."
Встречать новый год мне не с кем. Десятки, сотни, тысячи новогодних вечеринок, новогодних компаний, собравшихся в Киеве и на окраинах, превосходно обойдутся без меня. Несколько дней назад мы на эту тему говорили с Костей, находившемся в том же положении. И мы, сохраняя собственное достоинство, пришли к выводу, что встречать новый год в плохой компании – неинтересно, а хорошей что-то не видно.
…После бани я почитал новеллы Гашека, оделся и пошёл к Косте – вызывать его гулять. Мы походили по улицам, по магазинам – наше обычное турне для укрепления здоровья и нервной системы. Он, по его словам, "пристроился уже" где-то на Шулявке и искал в ларьках конфетти. Потом он зашёл ко мне согреться, потом ушёл домой. Потом я лежал на тахте и опять читал Гашека – уже при электрическом свете. Потом, накрывшись пледом и свесив ноги в сапогах на пол – заснул.
… Итак, последний день первой половины двадцатого века кончается. Я сижу возле приёмника, заканчивая запись.
15 января 1951 г.
Сдаю экзамены. Дело это не новое, но всё же значительное. Электротехнику сдал на отлично, теорию машин и механизмов сдал на отлично, сегодня только что сдал детали машин на отлично. Сахненко даже не долистал до конца мои бумажки, ткнул пальцем в одну эмпирическую формулу и начал писать в ведомости отметку – всё длилось максимум сорок секунд. До самой двери я сохранял спокойное выражение лица. Но большей похвалы, чем такое мнение обо мне "великого" Сахненко, желать я не мог.
Погода стоит возмутительно тёплая, прямо апрельская, или ещё мягче, о катке говорить нечего. Ha катке мне удалось кататься всего два раза.
На зимние каникулы был проект ехать в Москву. Не знаю, как выйдет.
10 февраля, суббота.
Перед отъездом в Москву я оформил графики намагниченности на образцах – это по своей физической работе. После приезда я закончил все записи. Таким образом, на эту работу у меня ушёл ровно год. И никаких чётких результатов нет. Но я не жалею обо всей этой истории. Я хоть немножечко узнал, что такое "научно-исследовательская работа". И я, во всяком случае, единственный из всех, взявших тогда тему, довёл её до конца, хотя фактически работал один. Быть может, я из-за своего упрямства и настойчивости стал посмешищем на кафедре физики – не знаю. Сегодня я должен отдать Чепуренко свою "работу". Ещё не видя её, не зная о результатах, он спросил меня, могу ли я сделать о ней доклад на кружке. Их, как видно, интересует только отчётность… Это было в среду. А сегодня я преподнесу ему коробку с рваным железом и бухгалтерскую тетрадь с записями и девятнадцатью листами графиков, на которые у меня ушли сотни часов.
14 марта.
…Ассистент Орликов на занятиях в лаборатории металлорежущих станков кружит вокруг меня, предлагает взяться за научную работу, кинематичесское исследование суппорта токарного автомата. Он меня приметил ещё, когда я точил образцы, и возмущался, говорил, что станочник должен делать работу по станкам. А я уклоняюсь от прямого ответа. Мой прежний опыт со злополучными образцами не склоняет меня в пользу продолжения таких занятий. Чепуренко так и не говорил еще со мной с тех пор, как я отдал ему свои материалы. Фактически море сил и золотого времени было перемолото впустую. Ведь недаром никто у нас в группе не намерен заниматься "научной" деятельностью. Я уже убедился, что все оказываются благоразумнее и дальновиднее меня, а все мои начинания получаются бессмысленными. Но разве же меня карьеризм толкает на это?..