Гора Аналог

Артур Бивер счел своим долгом предупредить экипаж яхты о том, что экспедиция будет очень продолжительной и, возможно, рискованной. Он уволил, выплатив им приличное содержание, тех из своих людей, у кого были жены и дети, и оставил только трех, самых отчаянных, не считая капитана, ирландца, великолепного навигатора, для которого «Невозможная» стала его вторым телом. Мы, все восемь человек, решили сами заменить недостающих в команде матросов, что, впрочем, было лучшим способом интересно провести время в долгой экспедиции.

Мы вовсе не были созданы для того, чтобы стать моряками. Некоторые страдали морской болезнью. Те же, кто, только свесившись всем телом над ледниковой пропастью, полностью обретал себя, с большим трудом выносили длительное скольжение маленького кораблика по текучим склонам. На пути к самому высшему и желанному часто приходится преодолевать самое нежелательное.

Всякий раз, когда ветер благоприятствовал нам, яхта, у которой было две мачты, шла под парусом. Ганс и Карл в конце концов научились чувствовать воздух, ветер и парусину всем своим телом так же хорошо, как они ощущали скалу и веревку. Обе наши женщины совершали всевозможные чудеса, готовя еду, а отец Соголь при случае подменял «капитана», определял наше местоположение, делил обязанности, помогал нам ориентироваться на яхте и успевал за всем приглядывать. Артур Бивер драил палубу и следил за нашим здоровьем. Иван Лапе приобщился к механике, а я стал сносным помощником кочегара. Необходимость всем вместе напряженно работать связала нас друг с другом так тесно, словно мы были одной семьей, да еще такой, которая попадается не часто. В то же время мы представляли собой сборище самых разношерстных характеров и личностей, и, сказать по правде, Иван Лапе порой находил, что мисс Панкейк непоправимо бесчувственна к слову; Ганс исподлобья смотрел на меня всякий раз, когда я пытался высказываться по поводу наук, называемых «точными», и считал, что я отношусь к ним без должного уважения; Карл с трудом выносил необходимость работать рядом с отцом Соголем, от которого, по его выражению, «пахло негром», когда тот потел; довольная физиономия доктора Бивера всякий раз, когда он ел селедку, вызывала у меня раздражение; но именно этот милый Бивер, и как врач, и как хозяин яхты, следил за тем, чтобы никакая зараза не разъела ни плоть, ни душу экспедиции. С какой-нибудь незлобивой шуткой он подоспевал всегда вовремя и как раз в тот момент, когда двое из нас приходили к убеждению, что другой не так ходит, не так говорит, не так дышит или ест.

Если бы я рассказывал эту историю, как обычно принято рассказывать истории или как каждый сам себе рассказывает свою историю, то есть говорит только о самых славных моментах и, опираясь на них, строит непрерывную воображаемую сюжетную линию, – я бы оставил в тени эти незначительные подробности и написал бы, что все восемь барабанов наших сердец с утра до вечера и с вечера до утра звучали в унисон под палочками одного желания, – или сочинил бы еще какое-нибудь вранье в том же роде. Но огонь, подогревающий желание и воспламеняющий мысль, никогда не горел больше нескольких секунд; все остальное время мы старались помнить о нем.

По счастью, трудности наших повседневных забот, когда у каждого был свой строгий круг обязанностей, напоминали нам о том, что все мы здесь – по своей доброй воле, что все мы друг другу необходимы и находимся на яхте, иными словами, что обиталище наше – временное, предназначенное для того, чтобы доставить нас куда-то; и если кто-то об этом забывал, другой тотчас напоминал ему.

По сему случаю отец Соголь рассказал нам, что некогда он провел опыт по измерению возможностей человеческой мысли. Я воспроизведу только то, что запомнил из его рассказа. В ту пору я сомневался, стоит ли все это воспринимать буквально, и, верный своему любимому занятию, восхищался в Соголе его умением изобретать «абстрактные символы»: вопреки обычно принятому пониманию, нечто абстрактное символизировало вполне конкретную вещь. Но позже я пришел к выводу, что эти представления об абстрактном и конкретном большого значения не имели, и, как я понял, читая Ксенофана Элейского или даже Шекспира, либо это нечто существует, либо его нет вообще. А Соголь, стало быть, решил «измерить мысль»; не в том смысле, в каком это понимают психотехники и те, кто манипулирует тестами: они ограничиваются сравнением способа, которым пользуется индивидуум в том или ином роде своей деятельности (впрочем, зачастую не имеющей никакого отношения к мысли), с тем способом, каким средний индивидуум того же возраста осуществляет тот же род деятельности. В нашем случае речь шла о возможности измерить мысль в ее абсолютном значении.

– Эта возможность, – говорил Соголь, – чисто арифметическая. В самом деле, всякая мысль – это способность разделить целое и осознать его частности; ведь числа – не что иное, кик разделенные части единства, то есть деления чего-то непременно целого. Наблюдая за собой и за другими, я заметил, сколько именно частностей человек может и в самом деле удержать в мыслях, не разлагая и не искажая их; сколько последовательных следствий из одного положения он может осознавать одновременно; сколько однородных включений, сколько звеньев от причины до следствия, от цели до способа; и никогда это число не было больше четырех. И даже больше того, цифра 4 соответствовала невероятным усилиям, на которые я не часто бывал способен. Если хотите, я проведу с вами несколько подобных опытов. Следите внимательно за тем, что я буду говорить.

Чтобы понять нижесказанное, необходимо самым добросовестным образом проделать предложенный эксперимент. Это потребует определенного внимания, терпения и спокойствия.

И Соголь продолжал:

– 1) Я одеваюсь, чтобы выйти; 2) я выхожу, чтобы ехать на поезде; 3) я еду на поезде, чтобы добраться до своей работы; 4) я работаю, чтобы зарабатывать деньги на жизнь; попробуйте добавить пятое звено, и я уверен, что по крайней мере одно из первых трех ускользнет от вас.

Мы проделали этот опыт: так оно и оказалось – и даже нас еще переоценили.

– Возьмите для примера другой тип последовательности: 1) бульдог – собака; 2) собаки – млекопитающие; 3) млекопитающие – позвоночные; 4) позвоночные – животные; я иду еще дальше: животные – живые существа… но вот я уже забыл про бульдога; если я напомню себе о «бульдоге», забуду о «позвоночных»… Во всех видах последовательностей или логических делений вы будете констатировать тот же феномен. Вот почему мы постоянно принимаем случайность за сущность, следствие за причину, способ за цель, наше судно за постоянное место жительства, наше тело и наш разум за самих себя, а самих себя – за нечто вечное.

Трюмы маленького кораблика были наполнены провизией и самыми разными инструментами. Бивер подошел к проблеме запасов не только методично, но и изобретательно. Пяти тонн самых разных продуктов должно было хватить нам восьмерым и четырем членам команды для полноценного питания в течение двух лет, учитывая, что никакого пополнения во время пути не будет. Искусство пропитания – очень важная составная часть альпинистской науки, и доктор поднял ее на недосягаемую высоту. Бивер изобрел «портативный огород», весивший не больше полукилограмма; это был ящик из слюды, наполненный синтетической землей, где высеивались отборные семена с поразительно быстрым произрастанием; в среднем через день каждое из этих устройств обеспечивало пищевой рацион зелени для одного человека – и еще там выращивалось несколько изумительных грибочков. Он также предпринял попытку воспользоваться современными методами тканевого культивирования (вместо того чтобы выращивать быков, можно заняться непосредственным культивированием бифштексов) – но ему удалось создать лишь громоздкие и очень ненадежные установки, способные производить только нечто тошнотворное, и он от своих попыток отказался. Проще было вообще обойтись без мяса.

Зато, взяв себе в помощники Карла, Бивер значительно усовершенствовал дыхательные и обогревающие устройства, которыми он пользовался в Гималаях. Придумано все было очень изобретательно. Маска из эластичной ткани плотно подгонялась к лицу. Выдыхаемый воздух по трубочке шел к «портативному огороду», где хлорофилл молодых побегов, стимулированный жестким ультрафиолетом, выделял углерод из углекислого газа и восполнял необходимый человеку дополнительный кислород. Деятельность легких и эластичность лицевой маски поддерживали легкий поддув, и устройство было отрегулировано таким образом, чтобы обеспечивать оптимальный процент углекислого газа во вдыхаемом воздухе. Растительность ктомуже поглощала выдыхаемый водяной пар, и тепло дыхания усиливало ее рост. Так осуществлялся, для каждого индивидуально, растительно-животный биологический цикл, что позволяло значительно экономить продукты. Коротко говоря, реализовывался искусственный симбиоз животного и растительного. Остальные продукты были: мука, растительные жиры, сахар, сухие сыр и молоко.