Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

32

Тем временем одна телега завязла в дорожной грязи, а когда возничий вытянул лошадь кнутом, чтобы поднатужилась, она и поднатужилась, да так, что стоявший в телеге павлин золотого цвета с длинной, как у жирафа, шеей потерял равновесие и вверх ногами вылетел на дорогу. Во время падения он сбил колесо, оглобля, не выдержав усилившегося давления, лопнула и сломанным концом ударила по лошади, а один из ангелов, возлежавший лицом вниз на соломе, постеленной в телеге, перекатился на бок и выскользнул наружу, всей тяжестью навалившись на оставшееся колесо, которое еще глубже ушло в глину; телега накренилась так сильно, что колеса на противоположной стороне совсем оторвались от земли, оказались в воздухе, ангел же заскользил дальше, пока не рухнул прямо на вывалившегося раньше павлина и не вмял его в грязь, а сам не раскололся на две части – нижняя половина, где полагалось быть гениталиям и где у ангела не видно было и следа оных, откатилась вперед, к козлам и сломанной оглобле, верхняя, с отбитым носом, шлепнулась на грудь возле колючего кустарника и уткнулась лицом в сырую землю, будто вслушиваясь в подземные голоса. Дождь усилился. Возчик же при виде отлетевшего колеса, оглобли, телеги, останков ангела понял со всей очевидностью, что у него один лишь выход – как следует проучить кнутом лошадь.

33

Чуть пониже по дороге увязла еще одна арба, с орлом. Дождь припустил вовсю, набирая скорость, побежал по склону, быстро развернулся на ходу и, когда добрался до крутизны, перед которой замешкалась лошадь, ударил всем фронтом. Арба стала сползать назад, и как ни упиралась лошадь всеми четырьмя копытами, ей было не под силу удержать воз, она тоже заскользила, но тут застопорили колеса, увязшие в глине. Возчик был снаряжен кнутом из проволоки, но дождь лил с таким неистовством, что он рассудил: пока будешь возиться с лошадью и арбой, только промокнешь до нитки. И он одним прыжком очутился под деревом.

Дождь лишил орла пышного золотого наряда, и тот оказался теперь мутно-зеленоватым с золотистыми подтеками. Орел приобрел цвет чечевицы. Но белотелая гипсовая дама, в руках которой был факел (хотя она и лежала па соломе в арбе), стала от дождя еще белее, вода отмыла ее.

Статую уложили носом вниз на солому, чтобы уберечь от дорожной тряски ее лицо и грудь. Но казалось, будто она подглядывает: что там виднеется под колесами арбы? В ногах у нее тяжело восседал орел. Грозно распахнутые крылья, горящие красным светом от батарейки глаза придавали ему сходство со стражем, стерегущим красавицу, или с блюстителем нравов, налетевшим на обнаженную деву – то ли для того, чтобы телом прикрыть ее цементную честь, то ли затем, чтобы самому посрамить эту твердыню.

Когда дождь наконец кончился, возчик вылез из укрытия и пошел посмотреть, что там с арбой.

Ливень был таким сильным, а подъем таким крутым, что чувство справедливости не позволяло возчику возложить вину на своего конягу и искать у бессловесной скотины отмщения. А если отбросить риторику, то он не стал пускать в ход кнут потому, что боялся, как бы лошадь, стараясь уйти от побоев, не перевернула бы повозку, не вывалила груз на землю. Он принялся трепать лошадь по холке, рассчитывая притворной лаской усмирить ее. Один за другим к арбе подошли еще несколько человек, укрывавшиеся от дождя под нависшими над дорогой скалами или деревьями. Среди них был и знакомый нам учитель.

Люди упирались в повозку сзади, возчик тянул коня за повод, пока колеса не вырвались из рытвины; телега чуть-чуть сдвинулась вперед. Тогда помощники кинулись подкладывать под колеса камни, чтобы арба не съехала назад, и с криком «Йа Али» принялись опять толкать ее.

Шурин, проходя мимо сломанной телеги, испытал злобную радость при виде павлина и расколовшегося надвое ангела, и тут до него донеслись мерные крики добровольных толкачей. Он огляделся: налицо была отрадная возможность второго крушения. Чем больше этих подвод с их мерзким, полным фальшивого блеска содержимым перевернется и переломается, тем лучше! Зачем они притащились сюда, откуда, на какие такие денежки? Шурин направился к ним.

Подойдя ближе, он увидел среди помогавших учителя; тут-то его и прорвало:

– Зейнальпур, да брось ты! Гляди, там повыше другая телега сломалась.

Учитель Зейнальпур, кряхтя от напряжения, отвечал:

– Как это брось?… Ты что, не видишь – застряло!

– Ну и пускай застряло, чтоб ему провалиться, добру этому! Дрянь всякая… – И он плюнул.

– Не болтай чепухи, становись к нам лучше, помоги, – возразил учитель.

– Чтоб я надрывался ради такой пакости? Да пропади оно все пропадом! Вместе со своим хозяином, подлецом…

– При чем тут хозяин? Помогай давай! – твердил свое учитель. – Коню надо помочь, телегу вытащить, – возчик-то чем виноват?

И он опять уперся в задок телеги. Возчик же, сообразив, что подмога повышает его шансы поскорее выбраться, пустил в ход свой кнут. И, несмотря на ядовитые взгляды шурина, на его негодующее ворчание, подвода под аккомпанемент ударов кнута и толчков одолела бугор и более или менее благополучно встала в строй. Возчик зычно покрикивал: «Пошла-а, па-а-адла!», лошаденка тяжело переводила дух.

Из-под кручи шурин глядел вслед поднимавшейся по склону повозке, старателям, все еще толкавшим ее, и красноглазому орлу, распростершему крылья над женским телом; цементный, твердый, непоколебимый орел вдруг чем-то напомнил ему Азраила [12]. «Ах, сукины дети, не надо им было толкать!» – воскликнул он про себя.

34

Дождь опять усилился, и телега покатила быстрее. Пелена дождя, словно седой дым, приглушила пеструю осеннюю расцветку деревьев. Усталая лошадь, всхрапывая, тянула за собой груженную орлом подводу, а тот сидел, растопырив неспособные к полету крылья, с пустым стеклянным взором, вцепившись грубыми когтями в цементную подставку, и с бездыханного клюва, словно из носа инвалида, стекали капли воды.

Повозка доехала до дома. Все, что там выгрузили раньше, оказалось под дождем. Электрические и керосиновые приборы были в картонных коробках, кресла укутаны в нейлон, но труба и комплект джазовых барабанов, вазы и уцелевшие лебедь, ангел и павлин остались без защиты. Усталые носильщики, сгрузив свою ношу, разошлись попить чайку, уютно посидеть часок, но тут разразился ливень, да такой сильный, что они решили переждать, полагая, что дождь кратковременный. Однако тот не прекращался. Усталость склоняла носильщиков к лени, лень подсказывала ожидание, а ожидание призывало смириться с неизбежностью – словом, они остались там, где были. Напридумывали себе отговорок. Одни говорили, что нейлоновые чехлы не позволят воде попортить кресла. Другие замечали, что утварь в картонных коробках не пострадает, поскольку вся она эмалированная и уложена в пластиковые пакеты. Третьи напоминали, что дождь попадает лишь на картонную упаковку, а она для того и предназначена, чтобы предохранять от повреждений. К тому же к мокрому картону прикасаться вообще нельзя: он немедленно расползется. Кто-то из носильщиков, правда, сказал:

– Бедняга, все, что у него было, дождем смыло! Но другие хором отвечали:

– Это пыль да грязь смыло! – и весело смеялись при этом.

Дождь вымыл цветное стекло подвесок и абажуров на светильниках, сверкающим потоком промчался по полированной медной тубе и принялся колотить по барабанам, колотить так упорно и настойчиво, что туго натянутая кожа не выдержала, прорвалась – и барабаны сразу лишились голоса, так как вода залила им все нутро.

Прибывший с телегой возчик огляделся – никого. Он крикнул – никто не отзывался. Слышно было только, как дождь стучит по упаковке грузов, по джазовым медным тарелкам, по тубе. Возчик привязал повод к стволу орехового дерева – не облетевшая еще листва прикроет хоть немного лошадь от дождя, – потом хорошенько укрепил колеса осколками камней, чтобы повозка не покатилась, если коняга пошевелится. После этого он забрался под телегу и скорчился там, полагая, что спрятался от ливня, но дождь потек по орлиному туловищу, просочился через щели в днище телеги и добрался-таки до возчика. Тот поднял голову, желая поглядеть, откуда же берется вода. Под арбой, на большом кругляке между двух ее колес, была картина, изображавшая битву Ростама с Белым Дивом. Возчик загляделся было на нее, но в этот момент лошадь наложила навозу, поднялась вонь… Возчик отвернулся. Дождь не унимался. И тут вдалеке, за завесой дождя, взору его предстала какая-то копошащаяся в холодной серой пелене на косогоре фигура. Вот она отделилась от склона холма, стала приближаться…