Русская красавица. Кабаре

Сейчас дорога огибает какую-то природную помеху, и из нашего центрального вагона отлично видно и пышущий жаром тепловоз и крадущийся сзади последний дискотечный вагон – тот самый, в который мы все вчера поленились пойти, устроив «дики танцы» прямо в ресторане.

Такое название нашим самозабвенным гацаниям дали детки из шоу-балета. Мы с Ринкой и Галой изображали дискотеку, а восемнадцатилетние танцоры снисходительно аплодировали, благосклонно подбадривая… Сами они из-за столов при этом не выходили – то ли опасаясь оказаться неконкурентоспособными, то ли благородно не желая нас затмевать. А может, просто из обломизма – кто ж работой во время отдыха занимается? В положенное время, все вшестером, балетные детки встали и чинно проследовали в тренажерный зал. Несмотря на некоторое алкогольное опьянение, они все равно не отменили положенную перед сном тренировку. Специально для таких тренировок, вагон с подсобками был переоборудован, и теперь в нем было лишь четыре купе, а остальное пространство занималось тренажерами. Всего же в нашем поезде было восемь вагонов. Три жилых – для артистов, для сценовиков и для работников поезда. И пять специализированных – вагон-ресторан, штабной вагон для совещаний, грузовой – для аппаратуры, вагон-дискотека с зеркалами для репетиций, и хоз.блок, наполовину занятый тренажёрным залом. Пока, несмотря на причитание особо сварливых коллег, я считала наше жилище вполне даже комфортабельным.

– С высоты полета вертолета наш поезд похож на гигантскую змею. – осторожно приоткрыв дверь своего купе, ко мне подходит Дмитрий. Облокачивается на перила, тоже смотрит в окно. Шепчет, чтоб не будить остальных, – Мне снилось сейчас дурное. Будто лечу над поездом, рассматриваю, и тут понимаю, что он – большая гадина. Едва успеваю осознать это, и тут гадина поднимает голову. Хвост на земле, движение не прекращается, а огнепышащий тепловоз на меня охотится. Хреновый сон…От ожогов до сих пор болят щеки. Я был такой разбитый, что думал – не встану…

Спросонья он нелеп и беззащитен. Светлые кудри торчат в разные стороны, глаза близоруко щурятся.

– Но я вышел, как обещал… Я молодец! Да, Марина?

С этого момента все мои мысли о концерте и поезде попросту испарились. Нет, разумеется не сразу уступив место сексуальным фантазиям, которые так некстати угадали карты Мадам. Поначалу я попросту злилась. На что? Да на саму себя и свое глупое выползание из купе в такую рань. Да и на Дмитрия тоже злилась, за идиотскую эту пошлиночку в разговорах. И на Ринку, которая, сама того не понимая, вечно масло в огонь подливала….

НПВ

– Я молодец, что проснулся! Верил, что ты будешь ждать, – сияет Дмитрий, подмигивая самым что ни на есть пошлым образом.

– Я, ждать??? – смеюсь, конечно, но понимаю, что все равно уже навеки скомпрометирована.

Вспоминаю немедленно наш вчерашний разговор перед сном. Даже как-то неловко делается, что забыла… Помнила бы – сидела б в купе, даже если вместо Ринки там храпело бы сто тридцать три богатыря. Не высовывалась бы, лишь бы в таком потешном свете себя не выставлять. Разговор у нас вчера произошел совершенно дурацкий:

Едва за окнами начало светать, я почувствовала, как слипаются глаза и, распрощавшись с наиболее стойкими коллегами, отправилась в свой вагон. По пути столкнулась нос к носу с Дмитрием.

– Как?! – наигранно трагично прошептал он, – Вы уходите, не уделив мне и доли внимания? Вы растратили все на этого паскудного баяниста, и он, конечно, обманул все надежды, и теперь, под утро, уставшая и злая, вы плететесь домой, чтоб отдаться одинокому сну…

– Блаженному одинокому сну, – улыбнулась я, – Вы, вероятно, и представить себе не можете, как прекрасно порой отдаться благотворному сну.

На этих словах я сладко зевнула, потягиваясь и демонстрируя гибкость стана. Так вязко и томно, что Дмитрий не удержался и немного поплыл.

– М-да, – встряхнулся он тут же, сделав вид, что попросту тоже засыпает, – Вообще в твоих словах есть доля правды. Нам по пути. Раз ты уходишь, то мне на этом безобразии делать нечего…

– Глубокоуважаемый, вагонопровожатый, – поддразнила, посмеиваясь. Уж я-то прекрасно понимала, что именно вдруг резко изменило его намерения. – Одну даму уложили, теперь другую провожать взялись. Потом, я так понимаю, вернетесь за третьей…

– Не говори глупостей! – внезапно всерьез обозлился Дмитрий. – Ты так уверенно записала меня в ловеласы, что теперь как-то даже неловко разочаровывать. Я не…

– Неважно, – отмахнулась я, зачем-то прокручивая в помутненном алкоголем воображении, что могло бы выйти из этой нашей встречи в безлюдном тамбуре, забудь я на миг, как хочу спать и где нахожусь, – Не важно, какой ты на самом деле, важно, в чей образ мы будем тебя одевать. Это же намного интересней…

– Ну что ж, – Дмитрий тут же передумал изображать из себя ворчливого праведника, – Тогда, мадам, позвольте проводить вас.

И я позволила. Шли молча, старательно делая вид, что в соприкосновении наших рук нет ничего личного. Обычный ритуал провожания, ничего более.

– Мадам, не желаете ли осмотреть жилище одинокого рок-н-рольщика? – Дмитрий картинно склонился в пригласительном поклоне возле двери своего купе.

– Народ, ну что за балаган, старому человеку уснуть не дают! – грузно заворчал из открытого купе сосед Димы – Валик, – Больные люди, которым и лоботомия не страшна! Так орать в четыре часа утра! Сначала по мне ползал кот, теперь…

– Валик, Валик, успокойтесь, – зашикал Дмитрий, – Разбудите весь вагон! Я не думал, что вы уже пришли, и Шумахер не думал. Он отчего-то страшно любит сидеть на вашей постели. Шумахер, иди сюда, где ты там…

– Я пойду, – прошептала я, легонько тронув Дмитрия за плечо. Ждать, пока он выловит кота, усыпит старика, и выудит свою голову из купе, сил не было.

Дмитрий мгновенно переключился на меня. Порывисто пригладил бакенбарды, заученно сверкнул глазами и горячо зашептал:

– До завтра, звезда моя, до завтра! В семь утра буду ждать вас на этом же месте.

– Это покруче, чем в полночь на кладбище, – устало улыбнулась я. – Ваш бы юмор, да в благое русло…

– Что вы, я не шутил, – продолжал разыгрывать страсть Дмитрий, – Утро – самое правильное время в этом сумасшедшем поезде. Единственные часы, когда порядочным влюбленным можно остаться наедине…

Все это я слушала уже из своего купе, Дмитрий балагурил за дверью, я смывала кремом косметику и сонно улыбалась отражению в зеркале, за спиной которого еще доносились обрывки убеждающих фраз Дмитрия.

И вот теперь выходило, будто его вчерашние юродствования я приняла за чистую монету. Подорвалась ни свет, ни заря, стою теперь, трепещу при мысли, что Дмитрий действительно пришел на «свидание» и вообще веду себя довольно-таки глупо. Оправдываться, объясняя, что проснулась я случайно, а о вчерашнем разговоре вообще не помнила, было бы еще хуже.

– Знал, что ты заподозришь в моей вчерашней шутке серьезные намерения,– продолжает злить меня Дмитрий. – Не стал бы вставать, но услышал, что дверь соседнего купе открывается…

– Можешь идти спать, – говорю, – Я попросту собралась принять душ, пока все в него не ринулись…

Сама не понимаю, зачем вру. Сказала бы про храпящую Ринку, объяснила б, что и забыла уже о нашей вчерашней беседе…

– А душем, между прочим, на ходу пользоваться нельзя – запасы воды не позволяют. Считаешь, что на ходу можно к водопроводу станции подключиться? – Дмитрий элегантным «па» перекатывается через откинутую боковую седушку, приближается ко мне вплотную, заглядывает в лицо, многозначительно шевеля бровями. – Нельзя. И ты это прекрасно знаешь!

– Безусловно! – смело отвечаю на его выпад. – Но ровно в семь часов мы должны подъехать на станцию. Красноград уже близко. И это я тоже прекрасно знаю.

– Х-м, – Дмитрий откатывается обратно. – Один-один, – констатирует. – Эх, воспринимали б вы, девушка, мои шутки всерьез, мы бы такие с вами мокасины, маракасы учудили… – он игриво поцокивает языком, будто это может пояснить потаенный смысл его высказывания.