Дом Солнца

–»И луна в облаках, как пустая площадь без фонтана, но из того же камня». Гениально пишет, подлец!

Галина, вытирая слезы, набросилась на Корейца:

– Да брось ты, Боря! У его стихов только одно неоспоримое достоинство – они подозрительно хорошо на английский переводятся!

– Ты вот что, – вмешалась Люка, – ты только там не вздумай Бродского обсуждать – вмиг одна останешься!

Солнце потянул воздух носом, кивнул на духовку:

–»Три топора» греете?

– Не угадал, – улыбнулась Люка, – «Слезы Мичурина».

Саша застенчиво шепнула Солнцу:

– А что это такое: «Три топора» и «Слезы Мичурина»?

Люка, обладающая тонким слухом, снисходительно вздохнула:

–»Три топора», девочка, это портвейн «777», а «Слезы Мичурина» – «Плодово-ягодное» вино. Если нагреть в духовке, получается вроде как глинтвейн – благородный напиток.

Она достала из духовки бутылку, стала разливать по глиняным прибалтийским стаканчикам. Один протянула Саше.

– Нет-нет, спасибо, я не пью! – испугалась Саша.

– Все мы не пили когда-то, – усмехнулась Люка и, задержавшись взглядом на Солнце и Саше, грустно вздохнула. – Какой ты красивый все-таки... И девочка твоя... Эх! Так и жизнь прошла...

– Господи, Люка, у меня и так душа изрыдалась, а тут ты еще... – всхлипнула Галина.

– Как будто кто-то тебя... – начал Кореец о наболевшем, но Галина решительно зажала ему рот ладонью:

– Не надо, слышишь! Все, не надо!

А Саша с робким изумлением посмотрела на Солнце. «Я – твоя девочка?..» – спросили ее глаза. «Как захочешь», – ответили его.

Раздался звонок в дверь. Галина испуганно дернулась.

– Да расслабься ты, – махнула рукой Люка. – Сейчас уже чего переживать – уже как будет, так будет. На вот, выпей! – Люка протянула Галине стакан, взяла свой, чокнулись.

Кореец пошел открывать.

– Спасибо, Галь, за книжку, – вспомнил Солнце, перелистал томик.

– Да ладно, – махнула рукой Галина. – Я же знаю, что ты читать не будешь. Может, продашь хотя бы. Все польза.

– Да, так вот, мы отвлеклись... – допив вино, продолжила деловую беседу Люка. – Это – список дешевых магазинов шмуточных, – она вручила Галине еще один исписанный листок. – В принципе, если крышу не снесет от загнивающего изобилия, то пособия твоего должно хватить на посылки в Союз. А Борька будет фарце загонять, грины покупать и посылать тебе. Я потом скажу, через кого и как это делать.

– Ой, да зачем это все! – с досадой поморщилась Галина.

– А чтобы ты себя там свободно чувствовала, вот зачем, дорогая моя!

– Ты смешная, Люка! Я отсюда уезжаю, чтобы от унижений, от низости сбежать. А ты мне предлагаешь там унижаться, но по-другому? Ну, что я – спекульша какая-то? – Галина невесело усмехнулась, а Люка неожиданно рассердилась:

– Унижаться, говоришь? Унижение, моя милая, это когда у тебя пары целых колготок нет! Извини, дорогой, – мимоходом бросила она Солнцу. – А обеспечивать себе достойную жизнь – это не унижение!

– ...Да не умеем мы – ни я, ни Борька... – Галина долила себе вина.

Люка скептически сощурилась:

– Не умеешь – дома сиди! Там все такие поначалу: «Я не умею». А потом не успеваешь следить: у кого – ресторан, у кого – заправка! Вот еще послушай: есть один дядечка там, так он готов...

Солнце и Саша, не дослушав, вышли в коридор.

Кореец беседовал с краснолицым участковым, за спиной которого застыли два дружинника – комсомольца с каменными лицами.

Саша испуганно покосилась на Солнце, но он успокаивающе улыбнулся.

– Значит так, Палыч, – рубил ладонью воздух участковый, внушительно глядя на Корейца, – начальство одобрило, прям, говорит, очень культурно. Не отделение, говорит, у вас, а живой уголок. Оформил так оформил! И Лукич, прости Господи, Ленин то есть, как живой. Ветеран один зашел, так чуть не перекрестился. Очень, говорит, копия.

Саша прыснула, зажала рот рукой, Солнце мгновенно толкнул ее за стоящий в коридоре массивный старинный шкаф.

– Ну, я рад. Заходите, отметим, – без энтузиазма предложил Кореец.

А участковый с готовностью вынул из-за пазухи газетный сверток с предательски выглядывающим из него бутылочным горлышком и направился в комнату.

Увидев с порога поющих тувимцев, участковый обернулся к Корейцу:

– Ага. Культура малых народов Севера? Это хорошо. Одобряется.

Участковый уже собрался расположиться в мастерской, но, помедлив, оценил чрезмерное скопление юных неформалов и отступил обратно в коридор.

– Ты знаешь чего, Палыч. Я... в другой раз. – Участковый строго кивнул на комнату: – Не шалят?

– Нет, они дисциплинированные, – заверил Кореец.

– Ага. Подрастающее поколение, значит, – определил участковый.

Прижав палец к губам, Солнце заговорщицки улыбнулся Саше.

Участковый проследовал обратно к выходу:

– А вот еще что, Палыч, сказать забыл: для детской площадки материал только через месяц подвезти обещали. Все нервы, ёлки, издергали. Но ты готовься, Палыч. Надо, понимаешь, детям нашу, социалистическую сказку изваять.

– Если надо, изваяем, – не стал спорить Кореец.

Участковый еще раз с тоской глянул в комнату, потом – на цилиндрический газетный сверток, выдающий его сорокаградусное содержимое:

– А что ж с этой-то делать? Хотел же, ёлки, культурно посидеть с работником искусства. Ну, ладно, придется с ребятами в отделении за твое здоровье употребить, – принял нелегкое решение участковый и скомандовал: – Пошли, комсомольцы!

Огоньки смеха погасли в Сашиных глазах. Она снизу вверх смотрела на Солнце, и ей показалось, что это – «тот» самый момент. Когда что-то произошло, чему нет названия, и после чего уже не будет так, как раньше. Саше показалось, что между ними пробежал ток – как на макете в кабинете физики... И разве может взгляд проникать так глубоко? Глубоко, куда и свои-то мысли никогда не добирались... И что теперь с этим делать?..

Саша услышала стук закрываемой двери. Солнце отстранился и как ни в чем не бывало с шутливой укоризной покачал головой:

– Что это ты вздумала – над представителем правоохранительных органов при исполнении насмехаться?

– Я больше не буду. Честное пионерское! – подыграла Саша, хотя от этого всегдашнего тона Солнца сейчас стало холодно и неуютно.

Кореец, проходя мимо, тяжело вздохнул:

– Не жизнь, а Кафка! – И некстати спохватился: – Так я забыл, вы что будете: чай или кофе?

– Мы пойдем уже. – Солнце протянул Корейцу руку.

– Когда в дорогу? – спросил Кореец, прощаясь.

– Как только... А ты?

– По обстоятельствам, – неопределенно махнул рукой Кореец.

Саша снова ничего не поняла, но спрашивать уже не стала.

Выйдя от Корейца, пересекли дворик, странно непохожий на московский, скорее, какой-то южный: с деревянными террасами и лестницами, увитыми диким виноградом, и, поднявшись на второй этаж, вошли в темную квартиру.

– А теперь мы куда пришли? – в темноте спросила Саша.

Солнце зажег стоящую на полу настольную лампу. Она слабо осветила большую комнату, не страдающую избытком мебели: матрац на полу, старое кожаное кресло, приемник, служащий тумбочкой, урчащий холодильник да еще большой аквариум на полу.

– Ко мне пришли, – ответил Солнце.

Саша с любопытством огляделась:

– Так вот где ты живешь!

– Я не живу здесь. Я здесь ночую.

Саша улыбнулась:

– А я зато знаю, где ты на самом деле живешь!

– Интересно.

– Герда сказала, где-то на море есть Дом Солнца. – Саша хитро глянула на Солнце, но тот остался серьезным:

– У солнца нет дома. Небо разве что.

– Ну, вот какой ты! – притворно рассердилась Саша. – Я же не о том! Я о твоем доме!

– Я понимаю.

– Но не хочешь говорить?

Солнце молча улыбнулся.

– Ну и ладно! – Саше не приходилось еще бывать в таких жилищах, и она не могла определить, нравится ей здесь или нет. – А у тебя тут... интересно...

– У нас с Лизой, – уточнил Солнце.

– С женой?!! – вдруг испугалась Саша.