Отпусти народ мой...

Роза Григорьевна, по неписаному закону военных городков, тут же взялась опекать новеньких:

— Воды солдаты вам натаскали. Вот, глядите сюда! — В кухне стояли два огромных металлических бидона, в какие на фермах наливают молоко. — Вода у нас привозная. Утром приходит водовозка, нужно обязательно воды набрать. И для себя, и для огорода.

— Какого огорода? — удивилась Нина.

— У нас тут у всех огороды. Помидорчики, огурчики, тыквы, кабачки, лук… Только поливать нужно, а то все сгорит. Привыкайте, — Роза засмеялась, — тут магазинов нет. Раз в неделю отец-командир дает машину, женщины собираются и едут в Кринычки на базар. Правда, пока по нашим колдобинам доедешь — сметана в масло сбивается. Да и не накупишь всего, что нужно. Так что у нас все свое: курочки, яички, кроли.

— Ой! И кролики есть? — обрадовалась Нина.

— А как же! У нас тут хозяйство натуральное, как у древних славян! — золотозубая улыбка не сходила с добродушного лица Розы. — Я про них все знаю: я ведь в Кишиневе пединститут закончила, исторический факультет. А потом за своего Шурика замуж вышла и вся моя педагогическая деятельность накрылась!

— А где тут у вас школа? — с любопытством спросила Нина.

— Школа тут у нас в Днепродзержинске. Пятьдесят километров в одну сторону.

Тут Нинины губы сами собой сложились в букву «о», но вмешалась Оля:

— Ниночка, мы с папой тебе объясняли, что детей возят каждый день в школу на машине.

— Ура! — обрадовалась Нина. — И кто это так здорово придумал?

Роза опять залилась смехом:

— Само придумалось. Ближайшая школа в Кринычках, двенадцать километров отсюда. Но там учат только по‑украински. Наши дети языка не знают, вот и приходится в город кататься.

— А я знаю! — вылезла Нина. — Я знаю! Мы же из Киева. Вот, пожалуйста: здоровеньки булы, до побачення, дякую, будь ласка! Я и читать, и писать умею. И стихи знаю. Тараса Шевченка, Леси Украинки. И еще целую кучу.

— Вот и молодец! — похвалил Дмитрий. — Но ездить тебе все равно придется вместе со всеми. Не буду же я ради тебя одной гонять машину в другую сторону. Так что сто километров в день тебе гарантированы.

— Это не опасно? — с сомнением спросила Оля.

— Будем надеяться, что нет. За рулем солдатик, хоть и молоденький, но водит хорошо, — успокоила Роза.

— Чтобы не лихачил, — добавил Дмитрий, — рядом обязательно старший, из офицеров кто-нибудь. И почти всегда кто-то из женщин едет, пока дети в школе, по магазинам пройтись да туда-сюда.

— А детей много в школу ездит? — вопросы из Нинки сыпались горохом.

— Ну вот считай, — Роза стала загибать пальцы: — Мой Шурик-младший, Саша Лисицын, Карен Акопян, Гера Ломадзе и Таня Петренко. Ну, эти трое — первоклашки, только начнут в этом году кататься.

— Так ведь у них занятия, наверное, раньше заканчиваются? — спросила Оля.

— Ну что ж. Придется им старших ждать. Пешком не пойдешь. Так, — закончила разговор Роза, — располагайтесь, отдыхайте, а завтра с утречка я своему скажу: пусть солдатиков пришлет с известкой, побелить надо, все веселей будет.

И Роза зашагала к соседнему дому.

Утром Оля проснулась от заливистого «Ку-ка-ре-ку!» под окном. Потом тяжело проехала машина, натужно воя мотором. В кухне протопали сапоги, полилась тугой струей вода, тяжело падая на дно бидона, а следом на веранде забренчал носик металлического рукомойника. В комнату вошел Дмитрий, вытираясь на ходу полотенцем. Увидев, что Оля открыла глаза, сказал:

— Привет! Выспалась? Можешь поваляться. Воду я принес, так что спешить некуда. Все, я побежал! — и, скользнув губами по Олиной щеке, вышел.

Часов в десять, когда Оля и Нина уже встали, умылись и позавтракали вчерашними варениками, пришли два солдата. Они принесли цинковое ведро, в котором плескалась налитая почти до края известка, и две кисти на длинных палках. Тот, что побойчее, громко закричал:

— Разрешите доложить! Рядовые Гусев и Плотников явились для выполнения задания!

— Какого такого задания? — весело удивилась Оля.

— Побелки помещения! — отрапортовал бойкий парень.

— Товарищи бойцы! Слушай мою команду: ведро и кисти поставить на веранду. Так. Молодцы. А теперь кругом марш!

— Чего это кругом? Нам замполит такое «кругом» покажет! Он велел побелить командирское помещение.

Парни топтались на месте, не решаясь уйти.

— Ничего он вам не покажет. Идите, ребята. Я сама справлюсь.

— А вы умеете? — засомневались солдаты.

— Конечно. Да идите, идите.

Солдаты неуверенно, оглядываясь на каждом шагу, побрели к казарме, а Оля храбро стала выносить вещи из маленькой комнаты. Потом туго, над бровями, повязала косынку, обмакнула кисть в ведро и решительно мазнула по потолку. Веер жирных клякс немедленно разлетелся по полу, стенам и ее лицу. Она помчалась на веранду умываться, а потом, покопавшись в чемодане, извлекла из-под одежды темные очки-«бабочки», форсистые, как у истинного стиляги. Вообще-то они предназначались для более легкомысленных мероприятий, но если известка попадет в глаза — мало не покажется. Нина тоже решила поучаствовать в новом деле и взялась за вторую кисть.

— Мам, я тоже хочу!

— Хорошо, попробуй побелить стену, а я — потолок.

Кое-как приспособившись, чтобы известка преимущественно попадала туда, куда надо, а не куда ей хотелось, Оля с Ниной добросовестно мазали штукатурку. Небольшие участки были испещрены штрихами, точками и разводами. Наконец Оля остановилась. Болело все: руки, ноги, шея, спина. Осмотрев дело рук своих, она заключила:

— Ранний импрессионизм. Завтрак на потолке.

Нина хихикнула:

— Скорее абстракционизм. Малевич. Белый квадрат.

Оля порадовалась, что у нее такая не по годам образованная дочь: не зря они всякий раз, приезжая в Москву, тащили свое чадо в Третьяковку, а дома рассматривали репродукции из «Работницы».

— Молодец! Соображаешь! Как бы еще с побелкой справиться? — Оля удрученно вздохнула.

— А чего вы солдат прогнали? Их замполит отправил белить, а вы их послали куда-то.

— Ой! Кто здесь? — испугалась Нина.

В дверях, чуть сгибаясь под низкой притолокой, стоял высоченный солдат. И как он подкрался так бесшумно, что его никто не заметил? Оля и Нина растерянно замолчали. Потом Оля спохватилась:

— Крепостное право, между прочим, в России отменили в 1861 году. Я вам что, барыня?

— Ну, барыня не барыня, а командирская жена. У нас всем офицерским женам солдаты помогают — воды там принести или огород полить.

Оля рассердилась:

— Только денщиков нам тут не хватало!

— Так вы белить не умеете. И девочка у вас уже вся побелена. Лучше, чем стенка. — Маленькие глазки великана хитро сощурились. — Давайте я вам хоть покажу, как надо.

И солдат так крепко ухватил древко, что Оля и подумать не успела о сопротивлении. Мастера было видно сразу. Высокий рост позволял солдату белить чуть ли не у себя над головой. Сильные руки играючи посылали кисть широкими и длинными, равномерными мазками, и не успели Оля и Нина опомниться, как демонстрация методики была завершена одновременно с побелкой потолка.

— Пусть просохнет. Еще раза два пройдусь. Уж больно грязно-то. — И добровольный помощник взялся за побелку стены.

— Как вас зовут? — не выдержала Оля.

— Федор.

— А вас на службе не хватятся?

— Нет.

Вот так. Лаконично и твердо. Да уж, разговорчивым этого молчуна не назовешь. Федор легко двигался, как будто исполнял неведомый ритуальный танец: наклон, поворот, взмах, плавное движение сильных рук вниз. И еще раз. И еще. Оля с Ниной во все глаза изучали солдата. Очень некрасивый: маленькие хитрые живые глазки, нос, как картошка, толстые губы-вареники. Зато рост, фигура — залюбуешься. Сильный, высокий, с широкими плечами, он был похож на спортсмена-разрядника.

Ну ладно. Пока ремонт движется, Оля решила приготовить обед, заодно и своего неожиданного помощника накормить. Когда чугунная сковорода с шипящей картошкой, жаренной на сале и залитой яйцом, оказалась на столе, а Нина, прижимая к животу круглую паляницу, нарезала хлеб толстыми кусками, Федор появился в дверном проеме.