Выход где вход

— Думаю, это — к лучшему, что вы смогли себя попробовать в абсолютно новых ролях, — задумчиво протянула Светлана Савельевна. — Перемены всё-таки многому учат! Я и сама толком не знаю — может, мне окажется на благо, если верхние соседи перестанут меня заливать, а под окном машины не будут днем и ночью ездить — в какой-нибудь глухомани, куда меня выселят. В моём возрасте жить 'на выселках' здоровее.

— Ну, не в Хвостиково же ехать?! — чуть не поперхнулась остатками чая Вера.

— Да уж, конечно. Лучше в Копытники. Там как раз сейчас новый микрорайон начали строить. И подруга детства неподалеку, — мечтательно прикинула Светлана Савельевна. — Но туда мне не предлагают.

— Копытники дороже, — механически пояснила Вера.

Она чувствовала, что разговор все дальше уплывает от возможности поговорить про Марину, а точнее — про саму Веру. Про все те неприглядные эмоции и сомнения, которые всколыхнуло в ней Маринино решение. Про то, как опустеет теперь её жизнь… Но снисходительное отношение любимого учителя к торговой сути современной жизни оказалось для неё самым большим шоком. Давненько они не разговаривали по душам. И лучше бы уж совсем не разговаривали. Тогда бы остались светлые иллюзии.

— Когда людей в сталинское время преследовали и сажали, они хотя бы не забывали о душе, — угрюмо высказалась Вера.

Светлана Савельевна с тревогой на неё взглянула.

— В лагерях, да катакомбах находили веру и откровение! — вещала Вера каким-то глухим, утробным голосом, словно из-под земли. — Знали, как сохранить внутри огонь, когда снаружи — вечная мерзлота. А с нами что стало?

— Ничего, — рассмеялась Светлана Савельевна. — Просто живем. Научились не надувать щеки и принимать всё с юмором. Только им и спасаемся.

Она заботливо подлила Вере чаю и погладила по руке, стремясь утешить.

Вера, наконец, смогла подытожить впечатление, возникшее в разговоре с учителем. Она встретила человека по-прежнему милого и интеллигентного, но способного смириться практически со всем, что предлагает жизнь. Выходило, что укрывшись от современности за книжными переплетами, Светлана Савельевна всё-таки соглашается с её крикливой уверенностью в собственной силе. Она словно заранее была уверена, что её собственные ценности в этом мире ничего не изменят. А теперь уже, получается, соблазнялась и его прелестями?

И Вера решила, что ни капельки не удивится, когда через пару месяцев услышит о том, что Светлана Савельевна переехала в Хвостиково.

Опять она до ближайшего показа не успевает заехать домой. Это тоже изрядно бесило Веру в риелторской работе. Необходимость подстраивать жизнь под график квартирных просмотров по-глупому кромсала личное время. Оставляла от него лишь никчемные ошметки. Всё перекраивалось прямо на ходу. Звонки об отменах настигали в дороге, когда планы уже не переверстаешь. А стоило хоть на час выпасть из конвейера, — как с походом к Светлане Савельевне, и распорядок дел сыпался необратимо…

Что ж, придётся Петьке обедать самостоятельно. Ну, а ей до встречи с клиентами — мотаться по городу. Вера всё чаще сравнивала свои принудительные прогулки с кружением по тюремному дворику. Её бы воля — она бы нашла себе дело… А так приходилось избыток времени бродить по улицам, не понимая зачем. Магазины её не привлекали. Наблюдать за окружающими давно наскучило. Впрочем, бесцельные блуждания порой приносили светлые минуты и маленькие открытия, угомоняли расходившиеся нервы.

Чтобы снова не угодить в тесные переулки Тверской, Вера повернула к Глубоким прудам. Их было два — большой и поменьше ('Как Большая и Малая медведица', - обычно думала о них Вера). Вдоль прудов вытянулся бульвар с детской площадкой. Дальняя часть его почти не облетела, и деревья стояли желтыми фонарями. Вода, деревья и открытая земля действовали на Веру магически. Она забывала о людях и городе, о сделках и просмотрах, — обо всем, что минуту назад назойливо кружило в голове. Растворялась в мерцании водной глади, шелесте и дрожании листьев. Возвращалась к себе — пятилетней. Впитывала запахи, идущие от земли. Чувствовала себя среди воды и деревьев так, будто она — одна на свете… Но сегодня свербящая, ноющая тревога не давала до конца отстранится.

Сквозь тёмную воду пруда просвечивали прошлогодние листья, упавшие на дно. Верино внимание привлекло дерево. Худое и изогнутое, оно казалось заблудившимся птеродактилем, неведомо как очнувшимся на здешнем берегу. От ветра по воде потекла рябь. Отраженное дерево расслоилось, утратило форму. Глядя, как оно превращается в неясные пятна, Вера вдруг уловила связь между зыбким образом и накрепко уцепившимися за грунт корнями. Поняла, что же приковало её к неуютной работе.

Риелторство оказалось для неё удобной формой эмиграции. Но не с земли, а из эпохи. Пока снуешь от района к району — думаешь, о чём хочешь. Не сидишь в офисе, гудящем как пчелиный рой. Не пялишься каждый день на холеные физиономии служащих — равнодушные и плоские, как их умы. Да и общение с городом, его невзрачными деревцами, домами и бульварами, не всегда в тягость. Всё-таки — по своей земле катишься. Не по чужой, как Марина задумала. А особенно занимали Веру человеческие истории. Их непостижимая логика…

За оградой виднелись мечтательные особнячки. С другой стороны бульвара к прудам подкрадывался сталинский монстр. Он раскинулся на целый квартал и пугал слепыми квадратами окон. По всему дому шли барельефы в виде перекрещенного серпа и молота. Их соединяла лепная цепь из звёзд. Фасад рассекала прямоугольная арка, замкнутая решеткой. Балконы были увенчаны сферами, наподобие одного из знаков царской власти. Дом нависал над окрестностями, воплощая модель вселенной с планетами и созвездиями.

Под самой крышей выстроился ряд маленьких — с кулачек — окошечек. Может, это и были чердачные окна. Но крохотные чёрные отверстия слишком походили на бойницы в крепостной стене. Вера сразу почувствовала себя под прицелом множества ружей. Поёжившись, ускорила шаг.

Ей снова предстояла поездка через весь город — на окраину. Район хоть и неблизкий, но давно обжитой. Застраивался сразу после войны. Желтоватые стены пятиэтажек напоминали дорогу в Изумрудный город. Только это здесь Вере и нравилось. Книга про ходоков к мудрому Гудвину в детстве стала её главным путеводителем по жизни. Так и привыкла узнавать издалека: вот это — жители розовой страны, а это ѓ- желтой или фиолетовой. Да и прообразы Страшилы, Железного Дровосека или трусливого Льва потом встречались ей нередко… Невольное воспоминание о 'дороге из желтого кирпича' делало для Веры путешествия в этот район вполне сносными.

На следующем витке истории за кирпичными домиками вырос лес из таких же пятиэтажек, но панельных. До всего, что строилось позже, уже нужно было добираться автобусом. Крайнюю зону удаленности составили девятиэтажные башенки (в прошлом белые, а теперь — серо-сизые в трещинку). В 1970-е из-за лифта с мусоропроводом они казались апофеозом комфортности. Но в новую эпоху померкли и котировались наравне с 'хрущобами'.

А лет десять назад пространство возле метро расчистили и возвели целый микрорайон одноногих Гулливеров, аж в 24 этажа. Между домами втиснули гипермаркет, разбили клумбы, обустроили детские площадки. По контрасту с неказистыми окрестностями обновлённый островок немедленно был признан 'элитным'. Цены взлетели!

Единственное, что портило здесь квартирный рынок, было абсурдное название района — 'Молокозавод'. Эффектный облик новостроек и торговых центров никак не вязался с простеньким промышленным именем. Да и подальше от метро, среди скромных пятиэтажек, никаких признаков молокозавода не наблюдалось. Но история диктовала своё. Раз район так назвали, значит, молокозавод там когда-то был. Или планировался.