Голубой бриллиант (Сборник)

акта был только Соколов, - Андреева тут оказалась случайно.

И мелочная месть "ревнивцев" тут была пришита белыми

нитками: руководитель "Пресс-банка" был связан с мафиозной

группой, они что-то не поделили, он отказался им платить и

406

собирался вместе с любовницей укатить за границу. Но мафия

следила за ним, разгадала его намерения и упредила,

исполнив свою угрозу. Он так же не сомневался, что Полозов

не одиночка, что за ним стоит какая-то группа преступников,

которых он не выдаст. Он стоит перед выбором: выдать

соучастников, значит, подписать себе смертный приговор. Тут

никаких сомнений - в живых его они не оставят. Остается

единственное - молчать и рассчитывать на снисходительность

суда. Тем более он знал, что к высшей мере наказания наши

суды прибегают очень осторожно.

Силин не ожидал от Голопупенко ее внезапного

прозрения, хотя и не видел в нем сверхъестественного

поступка. Решившись на него, она едва ли понимала

последствия. А они могут быть для нее трагическими:

мафиози жестоки, мстительны и беспощадны. Он искренне

пожалел ее и учтет это при вынесении приговора. В своем

последнем слове Наташа сказала, что она раскаивается в

своих действиях, она не думала, что передача ключей

закончится такой страшной трагедией. Но всех

присутствующих, исключая, пожалуй, Силина, удивило

последнее слово Макса Полозова, который с дрожью в голосе

сказал:

- У меня единственная просьба к суду: пощадить Наташу,

не наказывать, она ни в чем не виновата.

Силин считал, что с этой просьбой Полозов обращается

не к суду, а к своим соучастникам по криминальным деяниям.

Именно их он просил пощадить Наташу.

Если с Голопупенко у Константина Харитоновича не было

проблем или сомнений в отношении приговора - и тут он

нашел полное понимание со стороны заседателей, то вопрос о

наказании Полозова вызвал в нем колебания. Он вспомнил

митинги и пикеты обманутых и ограбленных клиентов "Пресс-

банка", требующих возврата своих сбережений и наказания

жуликов-авантюристов во главе с Соколовым. Но Соколов

наказан, наказан жестоко и незаконно. Наказали его такие же,

как и он, уголовники, живущие не в ладах с законом, сводя

личные счеты. Они нарушили закон, совершив тягчайшее

преступление, лишив жизни двух человек, и должны понести

наказание, соответствующее содеянному. Силин был

немилосерден к убийцам. Преднамеренное лишение человека

жизни он считал самым страшным преступлением,

заслуживающим высшей меры наказания. И никаких

компромиссов он не признавал, исключая особые

407

обстоятельства, смягчающие вину преступника. Никаких таких

обстоятельств в деле Полозова он не находил. Но вот

женщина-заседатель заколебалась: ее размягчило последнее

слово Полозова, разжалобило - пожалел девушку, значит,

совесть еще не вся потеряна, остатки ее пробудились в

смертный час. Силин попробовал развеять колебания

заседателя: не к суду Полозов обращался с просьбой, а к

своим "коллегам", которых просил не убивать женщину,

оказавшую ему услугу. Всю вину он взял на себя, ну и пусть

понесет заслуженную кару.

- Смягчающих вину обстоятельств нет, - убеждал Силин.

- Убийцы должны помнить, что за загубленную жизнь они

неминуемо заплатят собственной жизнью. Только так можно

притормозить разгул тяжких преступлений.

Суд вынес приговор: Полозова - к высшей мере

наказания, к расстрелу, Голопупенко - к трем годам лишения

свободы - условно.

Таня с одобрением восприняла этот приговор. Она

считала его беспристрастным и справедливым. "Вечером надо

позвонить Константину и поделиться впечатлениями", -

решила Таня.

2.

Силин возвращался из суда на служебной машине. В

памяти его четко отпечатался образ Полозова, он как-то

двоился: в начале судебного заседания Силин видел

надменного, самоуверенного громилу с хищным блеском в

прищуренных глазах, которые как бы гипнотизировали судей. В

процессе же судебного разбирательства надменность во

взгляде подсудимого постепенно таяла, а после речи

прокурора, потребовавшего высшей меры наказания, и совсем

исчезла с его смуглого лица. Теперь в его глазах заметались

трусливые огоньки растерянности и страха. Это был уже

другой Полозов, похожий на крысу, попавшуюся в железную

западню. Но раскаяния в нем не наблюдалось, и это убеждало

Силина в том, что перед ним неисправимый,

профессионально-матерый убийца, жестокий и опасный для

окружающих. "Такие не должны жить. Их надо не просто

изолировать, а истреблять, как бешеных волков", - размышлял

Константин Харитонович. Он знал, что приговор этот не

обязательно будет приведен в исполнение: пойдет кассация в

Верховный Суд, который может смягчить приговор - заменить

"вышку" на пятнадцать лет строгой изоляции, а там, глядишь,

408

лет через пять каким-то неведомым образом Полозов окажется

на свободе.

Силин попросил водителя высадить его у булочной,

недалеко от дома: надо было купить хлеба и ванильных

сухарей, любимых им и Олей. Сделав необходимые покупки, с

улицы через арку большого дома он вышел во двор, где всегда

стояло несколько автомашин. Напротив своего подъезда

привычным взглядом охватил вишневого цвета "москвича", в

салоне которого сидели двое мужчин - оба в темных очках. При

его появлении мотор "москвича" заворчал, а из машины глухо

прозвучали три выстрела, и "москвич", как спугнутая птица,

рванул с места и, стремительно выскочив на улицу Королева,

помчался в сторону проспекта Мира.

Силин почувствовал толчок в спину и боль в левом

предплечье. Он сразу понял, в чем дело, и не мешкая шагнул в

подъезд к лифту. Оля была дома и, как только он ступил через

порог, весело прощебетала:

- Тебе сейчас звонила Татьяна Васильевна.

Бледный, взволнованный, он молча передал дочери

портфель с продуктами и быстро снял с себя пиджак. И тут

Оля увидела кровавое пятно на рубашке и ужаснулась:

- Что с тобой, папа?

- Ничего страшного: в меня сейчас стреляли, но слава

Богу, кажется, спас бронежилет.

Силин быстро снял бронежилет, на матерчатой обшивке

которого сразу же увидел две пулевые дырочки и нащупал две

застрявшие между броней и обшивкой пули.

- Вызови, пожалуйста, "скорую", - распорядился Силин и

снял рубашку. Третья пуля попала в незащищенное жилетом

место, прошла навылет в предплечье, не задев кости, поэтому

острой боли Константин Харитонович не ощущал, но крови

было много. До приезда "скорой" Оля перевязала рану, да так

искусно, что приехавший врач похвалил ее. Силина увезли в

институт имени Склифосовского. Уезжая, Константин

Харитонович наказал дочери, кому позвонить и сообщить о

случившемся, и под конец сказал:

- Если будешь разговаривать с Татьяной Васильевной,

объясни ей, что ранение легкое, и я думаю на днях буду уже

дома. Навещать меня не надо. Если будет возможность, я

позвоню. Добро? Будь умницей, не придавай значения, не

принимай все близко к сердцу, но и не теряй бдительности.

Проводив отца, по его просьбе Оля тотчас же позвонила

в милицию, а потом Тане. Та была чрезвычайно встревожена и

409

сказала, что она сейчас же придет в дом Силиных, чтоб

подробно расспросить о случившемся. Получилось так, что и

милиция и Таня прибыли одновременно, и Таня оказалась

кстати. Она поведала сотрудникам милиции, что

присутствовала на только что закончившемся судебном