Спаси меня

— Наверное, у тебя немолодая, но очень известная певица, — размышляет она вслух. — Или телеведущая. Кто? Лиза Тарбак? Тебя не было дома три ночи с начала недели. Или одна из милашек «Эн Олл Сейнт»  [18]?

— А с чего ты взяла, что у меня только одна? Может, я каждый раз встречаюсь с новой?

Кэт смеется.

То-то и оно.

Хозяйка фирмы «Гровенор для дам», Кэролин, дарит мне новый фрак в знак благодарности за безукоризненную службу. Она без устали твердит, что пора бросать курить, предлагает свой старый велосипед для прогулок (я отказываюсь) и записывает меня на умопомрачительно дорогую стрижку в некое заведение под названием «Флер». (Что, впрочем, ничего не меняет: я по-прежнему занимаю твердые позиции в категории «Ты не красавчик, сладенький».)

Временами я задаюсь праздным вопросом: ждут ли меня впереди пикантные знакомства? Скажем, какая-нибудь восточная красавица захочет, чтобы я бегал перед ней возбужденным нубийским козликом. Или дамочка-судмедэксперт попросит меня полежать до посинения в холодной ванне, потом обсыпаться с ног до головы тальком и замереть на столе, пока она будет устанавливать причины моей скоропостижной гибели. Быть может, мне суждено встретиться с какой-нибудь известной в самых широких кругах феминисткой и несколько мучительных часов выслушивать ее «исповедь», терпеливо ожидая, пока она перечислит все свои «пунктики» и впитанные с молоком матери комплексы прилежной католички. Или это будет сестра-исповедница, недавно посвященная в духовный сан, которая облачит меня в рваные простыни и наденет на голову «терновый венок» из шпилек. Быть может, я познакомлюсь с какой-нибудь эксцентричной знаменитостью, или с далеким отпрыском королевской семьи, или с активисткой движения «Женщины против непристойных сцен на телеэкране», или с женой кого-нибудь «гораздо более известного»… Но пока приходится довольствоваться обыкновенной, ничем не примечательной публикой.

Женушка одного сквайра — Ванесса, если мне не изменяет память — оказалась настолько удовлетворена, что однажды на выходные, когда ее муж отлучился по каким-то важным делам, привезла меня в Гэмпшир и в начале третьего ночи, после трех бутылок шампанского, потребовала, чтобы я обслужил ее на конном дворе по колено в навозной жиже.

Меня до сих пор передергивает от ужаса при воспоминании о тридцати шести часах, проведенных в компании создательницы популярных романов Сьюзан Стремглав. Впрочем, страдания мои окупились сполна.

Однако что самое замечательное: меня пока не узнают. А ведь так и кажется, что однажды кто-нибудь вдруг замрет в пылу страсти и, побледнев от ужаса, проговорит: «Ой, да ты ведь тот самый парень, который чуть не убил трех человек в воздушном шаре, — тебя в новостях показывали».

Такого еще не произошло: боги ко мне явно благоволят.

Кэролин по-прежнему считает меня лучшим сотрудником и называет своим «звездным мальчиком». Я завален подарками: лосьоны после бритья, шелковые галстуки ручной работы, кашемировые свитера.

Мой банковский счет поправился до неприличия. Я живу на всем готовом: одежда, такси, обеды, стрижки и даже презервативы оплачиваются клиентками. При этом я каждую ночь кладу в карман по меньшей мере две сотни фунтов.

Днем, чтобы убить время, сподобился слоняться по аукционам, приобретая время от времени холсты и акварели. Постепенно научился разбираться в искусстве и знаю, сколько за что платить. Романтика приобрела в моих глазах огромную ценность. Я покупаю умильные сельские сценки времен девятнадцатого столетия, мне нравится живописная ветхость избушек, я любуюсь отарами, позолоченными заходящим солнцем на далеких пастбищах, и девушками, собирающими устриц на ветреных галечных берегах. Мне нравятся полотна, на которых крестьянки гонят домой коров по узким улочкам. Я купил редкую светящуюся акварель с девушкой у реки. Красавица сидит в тени ясеня с книгой в руке и, перебирая страницы, о чем-то грезит.

А еще я просто лежу на диване и дни напролет мечтаю, как брошу когда-нибудь эту жизнь, поселюсь в деревенском доме и буду писать оперы, которые станут гордостью нашего столетия. Уеду на живописное побережье Корнуолла или в Камбрию, к Озерному краю и Камберлендским горам. Перед мысленным взором предстают чайки, шотландские пейзажи, горящие торфяники, вересковые пустоши, атлантические буруны, кучи армерии на берегу, корюшка, тюлени…

И конечно — девушка. Обязательно. Без нее никак. Большеглазая местная девчонка в свитере из грубой шерсти и с лентой в волосах. Элиза или Лизи. Она будет невинна, романтична и мечтательна.

Глава 8

На Рождество — домой.

Все хорошо, если бы не одно «но»: как прикажете сообщить родителям новость о том, что зарабатываете на жизнь древнейшей профессией на земле?

По крайней мере надеюсь, не придется рассказывать об этом сестре: моя странница-сестрица, объездившая полмира, теперь пребывает где-то между Катманду и Дарвином (точное местонахождение неизвестно). Правда, остается еще парочка родственников.

Возможно, мамуля возражать бы не стала — она принимает все, что бы я ни делал: я для нее ясно солнышко при любой погоде. Всегда был и останусь любимым дитятком.

Отец же, по здравому размышлению, найдет мое нынешнее занятие неприличным. Раньше (теперь он на пенсии) папа работал главным бухгалтером на фирму, которая занималась аксессуарами для ванн. Почтенные отцы других семейств со временем становятся пышными и розовощекими, они полны важности и холены как люди, выполнившие свой долг перед обществом и в достатке доживающие свои дни. Один такой джентльмен способен заполнить собой весь ресторан, так что остальным посетителям приходится жаться по углам. Мой же папа совсем не таков. Вот он, ничем не приметный человек в скромном свитере из акрила с «Дейли телеграф» в руках. А с другой стороны, мало у кого отец получил медаль в Корее.

Вернувшись с войны, он женился на скромной юной прелестнице по имени Сьюзан. Они нажили двоих детей, мальчика и девочку, и некоторое время все было хорошо, как вдруг в конце шестидесятых — как вы сами понимаете, еще до моего рождения, — Сьюзан внезапно сбежала в Данию и поселилась в женской общине. Я, конечно, не утверждаю, что мой отец самый замечательный муж в мире. (И не представляю его пламенным любовником — хотя отца всегда трудно представить в постели пылающим страстью.) А все-таки, на мой взгляд, женушка его поступила несколько опрометчиво: не стоило забирать с собой детей. Последовавшая затем тяжба за опекунство затянулась надолго и поглотила немало средств. Однако в конце концов дети вернулись в нормальное, разнополое общество пригородного Суррея, а Сьюзан и отец развелись.

В 1971-м папочка поверг округу в немалое изумление, женившись на роскошной молоденькой красотке Джессами Нэсмит, которая впоследствии стала моей матерью. Что она в нем нашла — ума не приложу. Может быть, ее очаровало некое затаенное благородство одинокого мужчины (да еще c медалью), безропотно сносящего тяготы и лишения одинокого отцовства. Видимо, она не смогла преодолеть притягательной меланхолии дома, не знавшего женской руки, где обитал, не жалуясь на судьбу и не оплакивая своей несчастной участи, достойнейший человек, мой отец.

Спустя год родился я, единственный сын Джессами и свет ее очей — по крайней мере до тех пор, пока не пришла в этот мир моя сестра.

Я почти не сомневаюсь, что у матери бывали романы на стороне, и все же точно утверждать ничего не стану. Как бы там ни было, родители по-прежнему без ума друг от друга, хотя сдержанны в своих чувствах и не демонстрируют их на людях, как и положено настоящим англичанам. Даже если у матери и были какие-нибудь интрижки, ветреницей я бы ее не назвал: ее поколение, а тем более поколение моего отца, не столь беспечно и романтично, как наше, — боюсь, мы просто слишком торопимся жить.

Возвращаясь в родительский дом, я всегда поражаюсь роскоши, в которой живут мои родители: на одну уже немолодую чету приходится четыре семейные спальни, бескрайняя кухня, гараж на две машины и безупречные газоны, каждый размером с футбольное поле. Рад сообщить: у них нет ни теннисного корта, ни бассейна. Зато не обошлось без лужайки для крокета.