Придорожная собачонка

Если бы

Если бы можно было верить, что со смертью все кончится! Тогда бы мы не боялись, что нам будут; показывать наши дела под громогласный хохот. Или что мы будем с ясным сознанием взирать на любимое свое захолустье, не в силах предотвратить людские ошибки и преступления. И вспомнится тревога Мицкевича, говорившего, что дух мало что может без тела.

Нравы

Бесконечны возможности рода человеческого в области нравов и моды. Только представить себе, каковы были эти нравы сто, тысячу, пять тысяч лет назад. Но одно оставалось неизменным: все крутилось вокруг наготы, явной или скрытой, мужчины и женщины и их полового акта. Испражнения, менструация, совокупление, беременность: есть культуры, в которых это маскировалось, и культуры, в которых можно было говорить об этом свободно.

Благородство

Когда я пребывал, как говорится, в согласии с Богом и миром, то чувствовал себя не в своей тарелке, словно кем-то прикидывался. А вновь оказавшись в шкуре грешника и маловера, обретал свою подлинность. Так повторялось в моей жизни не раз. Мне, безусловно, нравился собственный благородный образ, но едва я нацеплял такую личину, совесть подсказывала, что это обман — и других, и себя.

Понятие sacrum необходимо, но оно невозможно без осознания своей греховности. Я нечист, я грешник, я недостойная личность, и даже не из-за своих поступков, а по причине сидящего во мне зла. И только признав, что нет у меня оснований метить слишком высоко, я чувствую себя самим собой.

85 лет

Ах, этот мой юбилей, эти цветы, аплодисменты, тосты. Если бы стало известно, о чем я думаю! Этакий бесстрастный подсчет прибылей и убытков. Убытки — фальшивые слова, вышедшие из-под моего пера, слова, которых не вернешь, ибо они напечатаны и останутся навсегда, причем они-то и окажутся самыми привлекательными и будут чаще всего повторяться. И я спрашивал себя: неужели за то, чтобы написать сколько-то действительно хороших вещей, нужно расплачиваться не только изломанной жизнью, как я, но и шелухой, сором на пути к нескольким поистине чистым знакам?

Все не так

Восемьдесят пятый день рождения, слава и почести в избытке. И все время словно другим, внутренним слухом прислушиваешься к чтению приговора. Да, так и должно было случиться, я предчувствовал это в ранней молодости. Но твой дар не заслужен, и ты это сознаешь. Кругом болтают, болтают, а я иду к трону Судии со своей безобразной душой.

Стремление к истине

Стремишься к истине — и натыкаешься на стихи и рассказы, а тогда становится стыдно, ибо все это только мифология — и не было так, и ты так не чувствовал. Это сам язык раскидывал свою шелковую пряжу, чтобы закрыть то, что без него было бы ничем.

Нет худа без добра

Он был настолько застенчив, что появляться в обществе для него было сущей мукой. Неловкий, не знающий основных принципов Kinderstube, он обливался потом, краснел — да, да, именно он, тот самый, словно актер в светском theatrum смокингов, вечерних платьев, parties и банкетов. Такая роль должна была достаться кому-нибудь лучше подготовленному. В то же время его неподготовленность позволяла понимать: все, что прячется под покровом формы, исковеркано, хрупко, несуразно, преувеличено, восторженно, слишком чувствительно; неуместно, мелочно и глупо — это как чулок со спустившейся петлей, отломавщийся каблук, отсутствие необходимого именно сейчас тампона. Женщины, похоже, ближе к обычному сумбуру распадающейся действительности — хотя как раз сейчас они за дверью с надписью «для дам» деловито щелкают замками сумочек и пудрят себе носы. Они — воплощенная метафора понятий «фасонить» и «недотепа».

Влюбленность

Влюбиться. Tomber amoureux. To fall in love. Как это случается — вдруг или постепенно? Если постепенно, то где это «уже»? Я был влюблен в обезьянку, сшитую из лоскутков. В фанерную белку. В ботанический атлас. В иволгу. В ласку. В куницу на картинке. В лес по правую сторону дороги на Яшуны. В стихотворение какого-то поэта. В людей, имена которых до сих пор волнуют меня. И всегда объект влюбленности был окутан эротическими фантазиями, подвергался, как у Стендаля, «кристаллизации» — даже страшно подумать о контрасте между объектом, нагим среди нагих вещей, и сказками, которые я себе о нем рассказывал. Да, я часто бывал влюблен — в кого-то или во что-то. Только вот влюбляться не означает быть способным любить. Это совсем другое.

Но ведь

Но ведь этот ток действительно пробегал через меня, и действительно я, съежившийся, сгорбленный, и теперь остаюсь тем же самым инструментом, — как такое возможно?

Особая тетрадь — найденные странички

26. IX.1976. Вечер. Какое облегчение! Счастье какое! Жизнь прожита, и все мучения из-за собственной дурости теперь в прошлом.

Восхищаюсь собой? Тем, что все снес? Отчасти да, только это не восхищение. Что-то вроде удовлетворенности бегуна, который оказался не первым, даже скорей из последних, но прошел дистанцию до конца.