Женщина и мужчины

Она не перебивала: его правоте она могла противопоставить лишь заботливые, но совершенно беспомощные банальности.

– Говорю же тебе, Клара, – он жадно глотал раскаленный жарой воздух, – Бог берет солнечную горелку и подогревает на ней чашу с бактериями. Кто послабее – старики, дети – тот сдыхает. В этом году опять будет лето-убийца. – Опухоль мешала ему взять в руки чашку.

– Да вы ведь не верите ни в какого Бога, пан профессор, – пыталась она сменить тему.

Его изнуренное инфарктами сердце уже делало попытки остановиться.

– Ну не верю, и что с того? – силился он бодриться. – И все же я немного боюсь… – Кавецкий прикрыл глаза, делая глоток чая. – Он, этот Бог, так жаждет со мной познакомиться и так торопится на нашу встречу, что столкновение между нами неизбежно, и тогда мне капут! – довольно захохотал профессор. – Катастрофа…

– Вы и над Богом шутите, – сказала Клара, поправляя ему подушку под спиной.

– Я не шучу. Я недавно венчался в костеле. Да, в прошлую субботу Виця посадила меня в такси и мы поехали в костел. Она еще раньше все там уладила, а я подписал – и готово. Виця, иди к нам! – позвал он жену, которая показалась на лесной аллейке. Пани Кавецка толкала перед собой тележку с покупками. – А насчет костела, – профессор снова обернулся к Кларе, – это для Вици важно, ведь она еще училась в школе монахинь-назаретянок.

Клара пошла следом за пани Кавецкой в кухню и помогла ей нарезать хлеб к ужину. Он был еще теплый, деревенской выпечки, весь в муке… Клара не могла абстрагироваться от очевидной реальности. Она не могла обманывать себя и не умела утешать пустыми надеждами других, поэтому молча шинковала огурцы и помидоры, которые подавала ей пани Кавецка. Седые волосы профессорской супруги были так туго затянуты в узел на затылке, что, казалось, и морщины на ее лице тоже были зачесаны назад.

– Яцек приедет? – Она передала Кларе бутылку зубровки.

– Нет, его задерживает клиент под Краковом. Он вернется только через неделю. – Клара подрезала ножом крышечку на бутылке.

– Жаль. Попрощался бы с Тадеком. Тадек ему очень симпатизирует.

Пани Кавецка разлила зубровку в три рюмки.

– Ему бы лучше воздержаться… – тихо сказала Клара.

– Разумеется, но ему захотелось, выпьет с малиновым соком… Ой, дитя мое, к чему уж эти стеснения? И он все знает, и мы. Надо радоваться, что он вообще еще жив. – Кавецка отхлебнула зубровки прямо из бутылки и вытащила зубами плававшую в ней фирменную травку. – Он говорил тебе о нашем венчании?

– Да.

Клара была шокирована: благовоспитанная пани профессорша так переменилась! Чего от нее теперь ожидать – истерического припадка?

– Дело не столько в венчании, сколько в том, чтоб он мог причаститься, когда придет время, понимаешь… А в действительности… дело даже не в этом, – улыбнулась Кавецка, и «куриные лапки» у ее светлых глаз собрались в одну глубокую морщинку.

– Да? – Клара подумала, что профессорша хочет открыть ей какой-то секрет.

– Вы с Яцеком сколько лет женаты?

– Девять.

– А мы – пятьдесят два. Вот придете к этому – тогда и поймешь. – Она выглянула в открытое окно. – Тадек, не вставай, мы накроем в беседке!

В торговом центре «Мокотовская галерея» выставили огромный плазменный экран. Но мощности телевизионных станций не соответствовали его разрешающей способности, поэтому целыми днями там крутили один и тот же ролик – путешествие по Венеции.

– Если бы Каналетто [20]это увидел, он бы свихнулся, – всматриваясь в экран, заметил Яцек.

– Пойдем. – Клара увлекла его в сторону лестницы.

– Как будто я снова ребенок и впервые вижу цветной телевизор марки «Берилл». – Он шел за ней, но, восхищенный, то и дело оборачивался к экрану. – Я куплю эту штуку.

– Это ты свихнулся.

– Деньги я найду.

– Сомневаюсь. – Клара знала, что последнее время дела у него не слишком ладились.

– Фирму продам.

– Ради телевизора?! – Клара даже приостановилась.

– Приятно видеть перед собой красивую перспективу, да еще с хорошим разрешением, и всего-то за шестнадцать тысяч.

Яцек валял дурака, но Клара встревожилась. Фирма всегда была для него гарантией свободы, он никогда не упоминал о том, чтобы продать ее или войти с кем-нибудь в кооперацию.

– Что-то случилось?

После возвращения из Китая она два дня отсыпалась, изнуренная жарой, занятиями со студентами и перелетом, заодно адаптируясь таким образом к разнице во времени. Она просыпалась только для того, чтобы поесть; сквозь сон занималась любовью с Яцеком, который, вглядываясь в наготу ее тела, толкался в нее твердым членом. Сегодня они первый раз вышли из дому – за покупками.

– Собственно говоря, ничего, кроме смерти профессора. Ты не собираешься на кладбище? – Яцек не мог понять, почему Клара медлит с этим.

– Послезавтра.

– Это что, зависит от положения Луны, от расстановки звезд? Я что-то слышал о могильном фэн-шуе [21]– кажется, расположение памятника влияет на благополучие семьи. Ты была ему как дочь. В чем все-таки дело, Клара?

– Перестань, он не был суеверным.

После смерти матери свежие могилы вызывали в ней ужас. Земля из-под низу, из-под гроба, ссыпанная в курган. На кургане венки и связки цветов – гниющий сад над трупом.

Клара повременила еще несколько дней. Обещали, что жара скоро спадет. К могиле они с Яцеком отправились вместе – он ориентировался среди огромных и однообразных кварталов нового кладбища. Было душно – вероятно, к грозе.

Они долго шли по мощеным дорожкам этого города мертвых, и, когда наконец пришли, Клара присела на корточки перед могилой профессора. Она отодвинула цветы и ленты. Яцек сфотографировал ее своей мобилкой: худощавая загорелая женщина с каштановыми волосами до плеч, в коротком льняном платье без рукавов и кожаных сандалиях, – на размытом цветном фоне.

Он снимал ее в самых обыденных ситуациях: вот она ест, вот читает книгу, вот выходит из дому. Ему нравилось смотреть на нее, ловить момент, который уже через миг будет принадлежать не только ей, запечатлевать ее фотогеничное лицо, ее стройное тело. Теперь Клара будет подвергнута цифровой обработке в его руках, в его воображении. Сейчас он нажал зум и скадрировал ее руки: обручальное кольцо, блестящие ногти с неброским французским маникюром и… полумесяцы черной земли под ними. Клара пальцами проковыряла дыру в земле и открыла сумочку.

– Что ты делаешь? – Яцек наклонился к ней.

Она подняла голову и вытерла слезы, оставив на лице грязные следы.

– У меня ведь нет с собой цветов…

– И не нужно. Один из венков, вот этот, – он отыскал полуувядшие розы, – от нас. Знаешь, что сказала Кавецка на похоронах? После молитвы ксендза и прощальных речей она стала над гробом – ее всю трясло – и произнесла: «Рано или поздно все заканчивается именно так». И сама позвала могильщиков.

– Она была пьяна?

– С чего ты взяла? Я поддерживал ее под руку. Сильная, мужественная женщина. Выпили мы потом.

– Может, ты станешь смеяться, но это для него, он поймет. – Клара преклонила колени и перекрестилась. – Кажется, жара спадает, – сказала она, обернув лицо навстречу легкому ветерку.

– Что он поймет?

– Когда мы с профессором познакомились, я еще работала в «скорой»…

История десятилетней давности всплывала в ее памяти всякий раз, когда она задумывалась, скольким обязана Кавецкому, кем он для нее был. Не только профессор, не только любимый учитель, но и символ.

…В ту ночь бригаду Клары вызвали к ребенку, у которого был сильный жар. Обыкновенная квартира в многоэтажном доме. Измученные переживаниями родители светловолосого мальчугана четырех-пяти лет, кричащего от боли.

– Пани доктор, днем он спал, все было в порядке, а ночью вдруг жар, сынок держится за ухо, – паниковала мать.

Из соседней комнаты донесся металлический лязг и детский крик.