Проститут

Баринов потом громко и долго смеялся.

– За компанию поехала? За компанию один товарищ даже повесился однажды, слыхала про такое?

Но Ланочка про такое не слыхала.

Сердце говорило ей, что Надю нельзя оставить одну. И доносить Надиным родителем о готовящемся побеге тоже нельзя… Оставалось только надеяться, что Надежда сама передумает.

Но Надя оказалась девочкой решительной. Если у нее и были какие-то сомнения, то они касались только того, сможет ли она убедить Лану пойти с ней.

Она понимала, что у Ланы дома царит полный душевный комфорт. Поэтому сыграть здесь надо было на чем-то другом. И доводы, которые она приводила Ланочке, строились на честолюбии и самолюбии.

– Вот мне папаша уже поступление в университет купил, – говорила Надя своей подруге, – а тебе разве мама твоя может купить платный курс? А на бесплатное тебе без репетиторов и без взяток не поступить, это ты и сама знаешь… И что?

Пойдешь в лицей на парикмахершу учиться? Будешь заурядной троечницей и неудачницей по жизни? А я от университета папашиного отказываюсь и тебе предлагаю – давай сами пробиваться. Пробьемся в Москве!

Надя давила на честолюбие, а сама не понимала, что давить на Ланочкино честолюбие совсем не нужно, потому как Ланочка решилась на побег не из амбициозных планов сделать карьеру, а только чтобы поддержать подругу.

Но в одном Надя была права.

В глазах Ланы она не видела такой же отрешенной готовности, какая была в ней самой.

Эту готовность к побегу было необходимо укрепить любой ценой.

И Надя решилась-таки рассказать Лане кое-что…

– Ты же ничего не знаешь… Ничего… Он же трахает меня… Уже давно. И я больше не могу так жить.

Лана подавленно смотрела на подругу и не могла выдавить из себя ни слова.

– И мать знает об этом и меня за это ненавидит, как свою соперницу. Ненавидит, но отца боится, и поэтому молчит. Потому как если она пикнет, то он ее убьет.

Может, он специально не скрывает от матери наши с ним отношения, он вообще как-то провоцирует ее что ли?

Лана сидела, остолбенев от страха перед жизнью, которую до этого момента, оказывается, и не знала совсем.

И теперь Ланочка понимала, что этим вот рассказом, этим знанием об обстоятельствах Надиной жизни, она повязана. Повязана такой тайной, которую никогда не посмеет раскрыть ни маме, ни тете Вале, ни прокурору.

Он пьяный матери морду набьет, а потом идет ко мне и трахает меня. ….

И с кем можно поделиться этой болью?

С дневником?

С подушкой?

С невидимым Богом, прячущимся где-то под сводами церкви?

– И матери не смей звонить! – не то умоляя, не то приказывая, заклинала Надя. – Потому как через твою маму папаша мой нас найдет!

Сердце Ланы разрывалось на части от боли.

С одной стороны, как маме не звонить? Она же там умрёт от страха в неведении!

А с другой стороны, как подругу свою предать?

Ведь и правда он убьет Надю. Папаша ее…

Не надо думать, что и Надя не понимала терзаний подруги. Условились так…

Что неделю, ну, максимум две недели, Лана не будет говорить маме о том, где она.

А там девочки устроятся, подадут документы в МГУ и Лана вернется покаянная домой.

А чтобы мама её не сошла с ума от горя и неизвестности, решили позвонить во Всеволожск Владу Макарову, их однокласснику, чтобы передал Маме-Миле, что, мол, жива её дочка… А Владу Макарову можно было доверять, он в седьмом классе, чтобы доказать Наде свою любовь, живьем белую мышь съел… Живьем… Такому человеку можно довериться. Ведь Вадька Макаров собрался в Макаровское училище поступать, а туда слабаков не берут.

С жильём девчонкам повезло. Подружка Нади по Всеволожской музыкальной школе Маша Таранкина уже год как жила в Лосях в общежитии Метростроя. Она была постарше девчонок и после окончания школы уехала в Москву поступать в Литературный институт, но вместо этого устроилась работать в Московский Метрострой маляром-штукатуром.

– Поживете у меня в комнате, – сказала Маша, когда усталые подружки уже глубоко заполночь добрались до нее. – Мы все тут на Москве с чего-то начинали. Через полгода поймете, что правильно сделали, потому как Москва круче Питера нашего будет, это я уж теперь точно знаю.

Очередной сюрприз Надя преподнесла Лане наутро.

– Я в университет поступать не буду, – категорически заявила она подруге, когда Ланочка сказала, что пора бы им ехать в приемную комиссию.

– А куда ты будешь поступать? – удивленно спросила Ланочка.

– В милицейскую школу я буду поступать, – ответила Надя, – там и драться и стрелять научат. К тому же, на юридический оттуда берут без экзаменов.

Еще одним сюрпризом оказалось то, что Надя умудрилась потерять деньги…

А нужно на что-то жить.

– Так как же я теперь? – удивленная, в полной растерянности спросила Лана.

– Ну, ты уж как-нибудь, – ответила Надя. – Или давай тоже со мной в милицейскую школу!

– Но мы же ведь договаривались всегда быть вместе, – промямлила Лана.

– Знаешь, подруга, надо быть сильной! И вот что я тебе еще скажу: не нужно цепляться за кого-то, надо самой.

– Так ты меня бросаешь? – глаза Ланы погрустнели.

– Никуда я тебя не бросаю, – отрезала Надя. – Просто у тебя своя дорога, а у меня своя.

– Но я же сюда из-за тебя приехала, – продолжала недоумевать Лана.

– А я тебя не просила, – поджав губы, ответила Надя, – ты сама за мной увязалась…

Девочки расстались возле метро. Надя поехала в школу милиции, а расстроенная Лана… В кармашке ее джинсов лежала визитная карточка того чудака, который накормил их тогда в баре и потом пел им песню про хиппи и про Сан-Франциско.

При Наде Лана не хотела ему звонить.

Доехала до Лубянской, вышла наверх, прошла мимо знаменитого "страшного" дома, перебежала дорогу на красный, зашла в Детский мир…

Баринов не рассердился и не удивился звонку, а даже обрадовался.

– Какой у вас номер странный, – сказал он, – вы, наверное, из автомата звоните?

– Ага, – не следя за красивостью лексики, ответила Лана.

– Как хиппуется?

– Что?

– Я хотел сказать, как жизнь бегляцкая?

– А-а-а, это в смысле мы как хиппи?

– Ну да.

– Да так, ничего…

В фойе было очень шумно, и чтобы расслышать, что говорит Александр Евгеньевич, Лане приходилось ладошкой зажимать противоположное от трубки розовое ушко.

– Помощь материальная нужна? Денег дать, накормить, обогреть? – смеялся Баринов на том конце.

– Нет, денег не нужно, – отвечала Лана, – если разве только советом помочь.

Уговорились встретиться на Тверской возле книжного магазина "Москва".

– Это рядом с памятником Юрию Долгорукому, не перепутаешь, – сказал Баринов, – я через полчаса там буду, возле касс на первом этаже.

Лана поела, поковырялась в тарелке без аппетита, а потом разревелась.

– Ну-ну, ну что такое? – заволновался Баринов.

– Простите, простите, это я так.

– Ну, поплачь, это ты на подругу обиделась?

– Да как же? Я ведь из-за нее от мамы и от тети Вали сбежала, а она меня тут бросила! – Лана вдруг совсем зашлась в рыданиях. – Что мне теперь, домой во Всеволожск? Как я маме в глаза погляжу?

Баринов вынул из кармана дорогой телефон Vertu и набрал номер.

– Привет, Бальзамов, – сказал Баринов своему невидимому визави.

Ланочка ковырялась ложечкой в креманке и невольно прислушивалась теперь к разговору, который так неожиданно прервал их доверительное общение.

– Слушай, Бальзамов, ты ведь кругом, с какой стороны ни посмотри, мой вечный должник…

Баринов вальяжно расхохотался, услыхав в трубке какой-то остроумный ответ своего далекого собеседника.