Бескрылые птицы

Каратавук удивился:

— Ты не знаешь?

— Понятия не имею. Последнее время я мотался от Кемера до Коньи. Заглянуть не мог.

— Но ты ведь слышал, что христиан выслали?

Мехметчик побледнел:

— Всех?

— По-моему, да. Никого в округе не осталось. Давно уже. Пришли жандармы из Телмессоса и всех забрали. У отца хранятся ключи от многих домов.

— Надолго их отправили?

— Похоже, навсегда.

— Панагия милосердная! — воскликнул потрясенный Мехметчик. — Я, конечно, слыхал, что греков увозят. Видел колонны. Но не думал, что и нас коснется. Куда они ушли?

— Ну, вместо них прислали людей с какого-то Крита. Жалкая кучка, всего ничего. Потому город и кажется пустым. Клиентов у нас мало, а критянам, понятное дело, покупать не на что.

— Крит, — озадаченно повторил Мехметчик. — Это хоть где?

— Говорят, в Греции, морем на запад, не особо далеко. Я бы на твоем месте поехал на Крит и попробовал разыскать семью. Бросай ты это бандитское дело. Плохо кончишь, и все зазря — ни детей, ни родных, кто в могилу проводит.

— Мы ж не знаем греческого, — сказал Мехметчик. — Что они там будут делать?

— Эти критяне — мусульмане, по-турецки почти никто не говорит, все на греческом. Тяжело им тут. Многие в них плюют и обзывают «грязными греками», злость с войны осталась. И в твоем доме живут критяне. А за семью ты не волнуйся. Главные франкские паши и Мустафа Кемаль договорились, что переселенцы получат полную компенсацию за все, что потеряли.

— Хорошо бы. Надеюсь, так и было. Нищенство не для них. Как же я найду Крит?

— Двигай в Каш. Говорят, прямо напротив города есть островок, называется Мегисте, там полно греков, а пару лет назад стояли итальянцы. Доберись туда. Какой-нибудь рыбак тебя отвезет. Тамошние греки, наверное, знают, где Крит и как туда попасть. По-моему, это самое верное. Кто отстал от своих, так делали, откуда я и знаю. Наверняка местные и греки промышляют по ночам контрабандой.

— Критяне в моем доме. Хоть приличные люди? Противно, если твой дом заняла какая-нибудь сволочь.

— Они все, в общем-то, неплохие. Одеваются странно и обычаи чудные — улиток едят, но зато у них есть танец «пентозали» — прелесть, всем глянулся. Наша молодежь разучивает. Приятно, что они весельчаки, — напоминает нам о праздниках в дни христианских святых.

Беседа длилась, а в городе разворачивались события. Хозяин, обеспокоенный ночным визитом Мехметчика, от страха уже не уснул и утром, естественно, поделился переживаниями с друзьями. Один критянин, говоривший по-турецки, поведал о событии жандармам, которые в погожие дни неизменно играли в нарды на площади, а в ненастные — в кофейне.

К действию жандармов и горожан подстегнуло обещание крупной награды, ибо по описанию человека в красной рубашке и пулеметных лентах было совершенно ясно, что это не кто иной, как пресловутый Красный Волк, бандит и преступник. Родные Мехметчика помалкивали о его новом образе, и никто из оставшихся в городе даже не догадывался, что Мехметчик и Красный Волк — одно лицо. Иначе отклик жителей мог быть несколько иным. Едва прошел слух, что в окрестностях видели Красного Волка, как мужчины, достав мушкеты, винтовки и охотничьи ружья, толпой повалили на площадь, где их привели в относительный порядок два жандарма, которые в жизни не оторвались бы от нард, если б не соблазн хорошего куша. Среди тех, кто торопливо почистил ружьишки и раскопал в хламе патроны, был и гончар Искандер, лелеявший ружье и пистолет с тех давних пор, когда удивительный Абдул Хрисостомос из Смирны все же изготовил великолепное оружие, отвечавшее требованиям гончара. Искандер ощущал себя истинным мужчиной и наслаждался неимоверно, когда взвешивал ружье на руке и, прищурив глаз, целился в никуда. Из ружья он подстрелил пару оленей и гуся. По правде говоря, Искандер был слегка близорук, что не позволяло достичь высот в искусстве меткой стрельбы. Теперь с заряженным пистолетом за поясом и ружьем на плече он переминался в толпе мужчин, предвкушавших самую напряженную и волнующую из охот, а вокруг заполошно суетились женщины, заклинавшие их поберечься. Однако головы мужчин были заняты другим — они уже мысленно прокручивали возможные споры о дележе награды в случае успеха. Развернувшись веером, они вскоре двинулись вверх по холму к камням и древним гробницам — очевидному укрытию беглеца. По чести, никто не верил, что удастся поймать Красного Волка, но всех влекла возможность провести интересный и волнующий день.

Не ведая об этих событиях, приятели расслабились и продолжали беседу.

— Утром я встретил Ибрагима, — сказал Мехметчик. — Выглядит ужасно, даже не поговорил со мной.

— Он свихнулся, — ответил Каратавук. — Никто не знает почему. Это случилось сразу после ухода христиан.

— Все повторял: «Я убил пташку».

— Знаю. Он так все время: «Это я виноват. Я убил пташку».

— Кажется, он называл пташкой Филотею. Не убил же он ее?

— По-моему, нет, но неизвестно, что с ней. Думаю, ушла со всеми. — Каратавук помолчал. — Знаешь, что самое странное?

— Что?

— Помнишь Лейлу-ханым, шлюху Рустэм-бея? Она ушла с христианами.

— Правда? Чего это она?

— Для всех необъяснимая тайна. Наверное, спятила пуще Ибрагима.

Появление Пса было уместно в беседе о сумасшествии, но все же перебило ее, когда он, явно крайне взволнованный, вдруг выпрыгнул перед друзьями — большой сюрприз, от которого оба вскрикнули и вскочили на ноги.

Пес очень состарился. Полная лишений и тягот жизнь отшельника, существующего на милостыню тех, кто сам пребывает в крайней нужде, сильно его подточила. Он отощал до скелетной худобы, остатки седых волос длинными прядями свешивались на лоб и плечи, черные глаза ввалились на иссохшем, обожженном солнцем лице. Люди давно уже привыкли к его нелепой и жуткой улыбке и жалели человека, которому некогда растянули челюсти и воткнули в рот раскаленный штырь. Его уродство давно не шокировало, но он еще сохранял пугающе демонический вид, и матери стращали им озорничавших детей, как привидением. Те же самые люди, однако, считали его своего рода святым, поскольку в общественном представлении святость необъяснимо, но неизменно ассоциируется с увечьем, страданием и другими вариантами мазохизма.

Возникнув перед друзьями, Пес чуть не приплясывал от возбуждения, невразумительно мычал и странно жестикулировал изогнутой рукой, будто показывая за валун, служивший им укрытием. Секунду приятели приходили в себя и еще секунду соображали, что их просят выглянуть за камень. Посмотрев, оба выругались.

— Ороспу чоджугу! — вскрикнул Мехметчик. — Они идут за мной!

Внизу на косогоре четко виднелась продиравшаяся сквозь кустарник цепь горожан, вооруженных саблями, ножами и дубинами, но большей частью ружьями и пистолетами. Побледнев, Мехметчик нырнул за валун.

— Черт! — пробормотал он. — Черт, черт, черт! — Повернувшись к Псу, Мехметчик схватил его руку, поцеловал и прижал ко лбу и сердцу. — Спасибо тебе, друг, спасибо!

Изумленный подобным знаком признательности, Пес на мгновение замер, изучая получившую столь уважительный прием руку. Потом с пронзительными и радостными криками сорвался с места, не замечая врезавшихся в ступни колючек и камешков.

— Дай рубашку! — потребовал Каратавук.

— Что?

— Рубашку, идиот, рубашку давай!

— Зачем? Слушай, мне надо бежать.

— Дай рубашку! Махнемся рубашками, и я их уведу. Когда они бросятся за мной, беги в другую сторону. Ради бога, доберись до Каша и дуй на Крит! Ну же, рубашку!

— А если тебя подстрелят? Я не допущу, чтоб ты умер из-за меня.

— Все умрем! — рявкнул Каратавук. — Ради своей матери, дай рубашку! Ну давай, давай! — Он нетерпеливо пошевелил пальцами и добавил: — За восемь лет войны никто не смог меня подстрелить.

Мгновение помешкав, Мехметчик сдался. Требовательная властность друга не оставляла выбора. Руками крест-накрест он схватил рубашку у пояса и стянул через голову. Что-то хрустнуло под ногой, и Мехметчик, замерев с рубашкой в руках, уставился на осколки глиняной свистульки, которую нечаянно выдернул из-за кушака.