Политолог

— Не лю-у-бишь!.. — и давил на медный рычаг.

Банкир Пужалкин, в своем обычном облачении волжского купца-старообрядца, в костюме-тройке, с карманными часами «луковицей», шевелил окающими губами в окладистой бороде. Дружелюбно, как со своим, разговаривал со Стрижайло, покручивая ему пуговицу на пиджаке.

— Господь тебя одарит за твою богоугодную деятельность, а я, со своей стороны, окажу скромное и посильное даяние. Отпишу твоему «Фонду» сто тысяч зеленых за труды по искоренению жидов и коммунистов. Без Бога — ничего, а с Богом — все и даже больше. Вот я давеча отлил для храма свечу толщиной с колонну Большого театра, так она в собор не влазит. Пришлось стену разбирать. Зато гореть будет цельный год. А как ты думаешь? Все делаем, чтобы «свеча не погасла».

— Вам реквизиты «Фонда» сейчас передать? — поинтересовался Стрижайло.

— Зачем нам, милый, реквизиты. Мы не американцы поганые. Мы по-русски, по-божески, из полы в полу, — ответствовал Пужалкин и полез в штаны, заправленные в сапоги «бутылками», доставать куль денег.

Шабалкин кричал, разбрасывая вокруг себя электрические разряды. Его пах светился, как высоковольтные изоляторы в грозу. Там потрескивало, мерцало. С проводов падали убитые током вороны. Черепов орудовал рычагом, внося исправления в симпатии и антипатии соотечественников, не всегда верно осуществлявших свой суверенный выбор. Тюмень фрондировала, ибо не все нефтяные олигархи слепо выполняли волю Администрации Президента. А Маковский и вовсе приказал персоналу «Глюкоса» голосовать за Кандидата «Против Всех», который был выставлен на площади «Города счастья» в виде огромного чучела шамана, набитого мхом, с медвежьим черепом на груди и громадным бубном. За капризы и чудачества Маковского расплачивался верный офицер Шабалкин. Он кричал полярной совой, ревел оленем, завывал росомахой, хлюпал осетром. Стрижайло со щемящей нежностью подумал о Соне Ки, которая микроскопической вспышкой была отмечена на электронной карте, напоминавшей своими пятнами цветущую тундру.

Стрижайло, окруженный всеобщим вниманием, чувствовал себя превосходно. Это был его день, его праздник. Все признавали его заслуги, его превосходство. Два министра — Обороны и Иностранных дел, всегда неразлучные, не устававшие в узком кругу повторять, что война — есть продолжение политики, — старались хоть чем-то угодить Стрижайло.

— Не хотели бы вы присутствовать при распиливании российских стратегических бомбардировщиков и атомных подводных лодок, которое осуществляется в рамках американской программы «Российской армии — самое современное оружие восемнадцатого века», — предлагал Министр Обороны, своей хромотой немного напоминая Геббельса. — Знаете, очень трогательное зрелище. Военные летчики и моряки рыдают, когда их великолепные машины разрезают автогеном и кладут под пресс. Некоторые кончают самоубийством. Иные сходят с ума. Но большинство охотно надевают кивера, берут мушкеты и поступают в Кремлевский полк. Лишь единицы переходят на службу в американскую армию, чтобы летать на бомбардировщиках Б-2 или плавать на лодках класса «Лос-Анджелес».

— А как у вас с предстательной железой? — чуткий к чужим недугам, спрашивал Министр Иностранных дел. — Я узнал замечательное средство лечения. Индусы подарили мне экстракт из слоновьего кала. Его надо заваривать и пить перед завтраком, — хоть и не душист, но очень полезен. После этого следует раскалить плоский камень и сидеть на нем, превозмогая боль, прогревая больное место. Этому меня научили арабы. Затем хорошо ввести в задний проход небольшого размера анаконду, головой вперед, чтобы она осуществляла внутренний массаж железы, — так поступают в Бразилии. Затем пригласите на ночь пять-шесть девушек, лучше из хороших семей, лучше таитянок. Они не позволят застояться вашей простате. Но перед этим хорошо использовать стимулятор фирмы «Дженерал-моторс», с платиновой насадкой. Его мне подарили в Хьюстоне. Как поется в популярной песне: «Первым делом, первым делом стимулятор, ну а девушки, а девушки потом…»

Стрижайло был готов к галантному ответу, но в это время предсмертным криком возопил Шабалкин. Черепов тянул штурвал, доворачивая неповоротливый лайнер выборов на заданный курс.

Голосовали последние регионы к западу от Урала. Энтузиазм выборов охватил Псковскую, Смоленскую и Тверскую области. Сообщения о незначительных нарушениях то и дело поступали в Центризбирком. В одной из деревень избирательную урну, у которой было выпилено дно, установили на льду реки над прорубью. Бюллетени пролетали урну, попадали в прорубь, и их уносило течением. В другой деревне избирателей встречал местный милиционер, отбирал паспорта и сам голосовал за всех односельчан, объясняя, что «так надо». Еще на одном участке местный плотник, не желая сорить на пол, кинул в урну непогашенный окурок, отчего дотла сгорел весь участок, скотный двор, школа, контора местного самоуправления, десять домов деревни, соседнее село, часть райцентра, где, к счастью, никто не пострадал. Нарушений было много, но они не вызывали особых возражений у наблюдателей из Евросоюза. Кроме одного, когда вместо урны использовался еловый, обтянутый кумачом гроб, который, по окончании голосования, захоронили вместе со всеми бюллетенями и умершим ветераном войны. На могильном камне ветерана были выбиты такие слова: «Мной остановлены пруссы и готы, но меня доконали льготы».

Наконец, голосование было закончено. Ярче вспыхнуло бриллиантовое созвездие на электронном табло. Убедительно победила «партия власти». С огромным отставанием следовали поверженные коммунисты. Третье место заняли либерал-демократы. «Яблоко» и Союз Правых Сил набрали смехотворные проценты голосов, которые были еще уменьшены жестокосердным Череповым, надавившим медный рычаг, отчего Шабалкин взревел изюбрем и впал в кому. В тот же миг погасли разноцветные лампы и стробоскопы. Исчезла туша вяленного кенийского козла. Черепов скинул облачение сарацина. Пространство, напоминавшее часовню, озарилось ослепительным светом хрустальных люстр, превращаясь в великолепный банкетный зал. Можно было праздновать победу.

Со слезами восторга все принялись обниматься, покрывать друг друга поцелуями счастья. Спикер Совета Федерации рыдал взахлеб, глядя на медальон с локоном Президента. Оба министра — Обороны и Иностранных дел, — застыли в безмолвном многочасовом поцелуе, начало которого засек банкир Пужалкин, раскрыв серебряную луковицу часов. Политолог Петропавловский выщипывал у себя из ноздри волосок и пускал по ветру. Чебоксаров бил себя по щекам, стараясь сделать больно, и смеялся. Потрошков прижал к груди Стрижайло и произнес:

— Это ваша победа, мой друг. Самая важная после сорок пятого года!..

Повсюду стреляли пробки шампанского. Золотая влага кипела в бокалах. Столы под белыми скатертями ломились от яств, среди которых выделялись засахаренные красные звезды, снятые с кремлевских башен и залитые вишневым желе с марципанами. Широко распахнулись двери, и под скрипки и виолончели «Виртуозов Москвы» в банкетный зал вошла вся фракция «Единой России». Четыре носильщика, — Грызлов, Пехтин, Володин и Олег Морозов, — подпирая плечами поручни, внесли огромный, бело-розовый торт. Остановились перед изумленным Стрижайло. Из торта поднялась вице-спикер Государственной Думы Слиска. На ее груди, как снег на ветках цветущей яблони, лежал сладкий крем. Она легонько стряхнула пышные хлопья и, стоя на одной ноге, как Дюймовочка, прочитала хвалебный стих:

К моей груди прижала бы

Стрижайло бы.

Кто он, врагу вонзивший жало?

Он — Стрижайло!

Спрыгнула с носилок. Обваляв Стрижайло кремом, побежала куда-то, оставляя на паркете следы автомобильных покрышек.

В банкетный зал впорхнуло множество полуобнаженных красавиц, которых делегировала «Фабрика звезд». Свежие, пылкие, целомудренные, они первым делом кинулись к полковнику Шабалкину, приводя его в чувство. Нежно, с поцелуями, вынимали у него из-под языка уже ненужный электрод. Другие, пользуясь вазелином, извлекали из ягодиц обгорелые проводки. Третьи свинчивали медный рычаг, освобождая полковнику утомленные промежности, из которых торчал его многострадальный болт с полусорванной резьбой. Весталки покрывали изношенный болт прозрачными кремами и маслами, похлопывали шаловливыми ладошками. Подняли Шабалкина с доски. Подошедший Потрошков вручил ему генеральские погоны, прилепил клеем «Момент» прямо к голым плечам. Смешливые красавицы губной помадой рисовали ему лампасы от округлых бедер вдоль полных, слегка кривоватых ног. Вознагражденный Шабалкин скашивал счастливые голубые глаза на плечо, стараясь разглядеть полевые генеральские погоны.