Сочинения в четырех томах. Том 4
Сочинения в четырех томах. Том 4 читать книгу онлайн
БИБЛИОТЕКА ШКОЛЬНИКА Федеральная программа книгоиздания России В. А. Гиляровский. В четвертый том Сочинений вошли книги «Москва и москвичи», стихотворения и экспромты.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
На Ваню это не произвело впечатления: у многих тогда рабочий день был по восемнадцати часов. Я спросил его:
– Кто твой хозяин?
– Гиляровский, писатель, – ответил он.
Ответ этот меня удивил. Впервые я услыхал, чтобы кто-то из наших служил у писателя.
– Небось тут книг много, читаешь что-нибудь?
– Мы с кухаркой читаем в «Московском листке» роман Пазухина, ох, уж и интересно… Как один влюбился в красивую-прекрасивую женщину…
– А книги такие есть, где говорится, отчего гром бывает, вокруг чего земля вертится? – перебил я его.
– Наверное, есть. У нас книг – все шкафы и полки забиты. Только мы искали среди них «Сонник», книгу сны отгадывать, такой книги не нашли…
Вдруг в коридоре раздается грохот, хлопанье дверей, слышатся быстрые шаги, удары каблуков о половицы, и вот дверь комнаты, где мы сидели, отбрасывается, будто сорванная с петель, и на пороге появляется человек, которому, казалось, в коридоре узко, в дверях тесно, в комнате мало простора.
Я понял, что это и есть Гиляровский. Оробел от неожиданности. При его появлении я встал, как меня учили. Мне бросилась в глаза лихая повадка писателя и удаль в быстрых движениях. Приковывали внимание его казацкие усы, необыкновенный взгляд – быстрый, сильный и немного строгий, сердитый. Он мне представился атаманом, Тарасом Бульбой, о котором я еще в школе читал в книге Гоголя.
Ворот рубахи у него был расстегнут, могучая, высокая грудь полуоголена. Видно, он зашел к моему товарищу по какому-то делу. Увидев меня, он заинтересовался.
– Это кто? – спросил он Ваню.
– Мой товарищ из деревни, вместе учились.
– Что ты делаешь в Москве? – обратился он ко мне.
– Служу в трактире Павловского.
– На Трубной площади?
– Да.- Я удивился тому, что он знает адрес трактира.
– Что же ты там делаешь?
– Занимаюсь мытьем чайной посуды. – Давно в Москве?
– Недавно, месяц с небольшим.
Разговаривая, он внимательно оглядывал меня. Я стоял в поношенной поддевке со сборами и мял в руках шапчонку, из которой выбивалась серая пакля. Расспросив обо всем, он стремительно удалился.
Мы остались одни.
– Какой у тебя хозяин-то… Должно быть, строгий, свирепый. Уж очень у него вид-то… А?
– Не-е-е-е… Он бознать какой хороший. Не взыскательный, – ответил Ваня, – страсть добрый.
Через некоторое время снова слышим за дверью тот же шум и грохот; дверь по-прежнему отлетает, и в комнату снова входит Владимир Алексеевич.
– Шапка у тебя, я вижу, износилась, на-ка вот надень,- сказал он и подал мне новенькую шелковистой шерсти.
Я расправил сложенный пирогом убор и быстро надел его на голову.
– Ну, как? – спросил он.
– Самый раз,- отвечаю с улыбкой и смущением.
Он тоже улыбнулся, и лицо его мгновенно преобразилось, просияло, оно стало ласковое, приветливое. «Он только на первый взгляд сердитый, – подумалось мне, – а на самом деле велик добротой».
Утром на другой день, явившись на службу, я показал шапку Александру Митрофановичу, одному из старейших половых. Уж очень мне хотелось похвастаться подарком и поделиться радостью.
– Это мне хозяин земляка подарил, – сказал я.
– Кто же это такой хозяин, что так раздобрился? – удивился Александр Митрофанович, разглядывая шапку. – Богатый подарок, даже не верится. Он тебе, может, родня?
– Нет, увидел впервой.
– Кто же он?
– Гиляровский, писатель.
– Владимир Алексеевич?
– Да, а вы его разве знаете? – не без удивления спросил я.
– Кого я не знаю, если столько лет прослужил в трактирах. Знаю и многих писателей. Гиляровский известен.
В судомойку торопливо вошел Тоскин с подносами в обеих руках.
– Вот и он знает Гиляровского, – сказал Александр Митрофанович, выходя в зал.
– Как же не знать, – ответил седобородый Тоскин, – я из его табакерки нюхал, когда служил в трактире у Тестова. Душевный человек Гиляровский, за чернь стоит. Господа при мне говорили в трактире: он о простонародье книгу выпустил, а правительство велело ее сжечь… Во как!.. – закончил он.
Постылая служба продолжалась. Про себя я решил, что надо искать другое место. Мне предлагали работу в колониальном магазине, но там тоже рабочий день длился восемнадцать часов. Сунулся было в типографию, там сказали, что если у меня нет квартиры и домашних харчей, то в ученики не возьмут. Звали в ренсковой погреб торговать вином, но я отказался: не по душе было это дело. А еще омерзительнее было в трактире. Половые из молодых ночью уходили куда-то пьянствовать. Мой товарищ Митька, как я стал замечать, все чаще стал прикладываться к горлышкам пустых бутылок, потягивать из них украдкой остатки рома, токая, портвейна, коньяка и прочих вин всяких фирм – Депре, Сараджева, Леве, Арабаки, он не отказывался и от изделий Петра Смирнова и вдовы Попова.
Но я избегал этого. Крепко помнил напутствие матери перед отъездом в Москву. «Не одурманивайся хмельным, – говорила она, – от этого дурмана идет все зло и погибель. Не слушай дурацких пословиц: «Пьян да умен – два угодья в нем» или «Пьяный проспится, а дурак – никогда». Эти пословицы выдумали пьянчужки для своего оправдания. Я еще не видела на своем веку умного пьяного. Зелье как раз и затуманивает разум, одурачивает человека, а если пьяный проспится, то часто встает нищим или преступником». Эти советы я считал верхом мудрости. Собрался я было поговорить с Митькой с видом «знатока» о гибельности пристрастия к хмельному, но поговорить не пришлось. Неожиданно ко мне явился Ваня Угаркин.
– Гиляровский требует, – выпалил он, тяжело дыша. – Мы с мамой в деревню уезжаем, и он хочет поставить тебя на мое место. Идем скорей, там уже других ребят рекомендуют, а он тебя вспомнил.
И вот я на службе у В. А. Гиляровского. Еще вчера мое жилье находилось в душном и темном подвале, а теперь мне отвели хорошую, светлую комнату с огромным окном и высоким потолком. В ней стоит кровать, ясеневый диван с ящиками, куда можно положить свои вещи, просторный стол, покрытый бордовым сукном и окруженный несколькими добротными стульями. В первый раз я почувствовал себя человеком.
Долгое время по привычке я просыпался около шести. В доме еще все спали, было тихо, и, повернувшись на другой бок, я опять засыпал. Часов в восемь на кухне слышалось движение, прислуга звякала медной самоварной крышкой, гремела трубой – это она готовила чай.