Аномальная зона

Эдуард Аркадьевич с интересом оглядел вошедшего.

– А звать-то вас как, гражданин? Да вольно, вольно. Я чинопочитания, знаете ли, не люблю.

– Богомолов Иван Михайлович, – потупился литератор конфузливо.

– Вы что, и впрямь писатель? – удивился Марципанов. – А здесь какими судьбами?

Наученный горьким опытом лагерной жизни, Богомолов склонил виновато голову:

– За дело, гражданин начальник. Вредительство, шпионаж… Что касается творчества… У меня на воле много чего напечатано. Рассказы в коллективных сборниках, есть пара-тройка удачных, по мнению критиков, стихотворений… Сейчас работаю… работал, вернее, над большой эпической вещью – романом «Пуд соли».

– Так-так, – удовлетворённый тем, что, кажется, нашёл нужного человека, поддакнул Марципанов.

– Талант! – чувствуя, что угодил начальству, с воодушевлением воскликнул замполит. – А некрологи какие он пишет! Зачитаешься!

– Рад стараться! – рявкнул с готовностью Богомолов, но сообразил, что применительно к некрологам это звучит как-то двусмысленно, и тут же поправился: – Мои способности всегда к вашим услугам!

Эдуард Аркадьевич указал зеку на свободный стул:

– Да вы присаживайтесь, Иван… э-э…

– Михайлович! – угодливо подсказал Клямкин.

Писатель робко примостился на край стула, выкатил преданно глаза на добряка-начальника. Ничего хорошего от такой доброты в лагерных условиях ждать, как правило, не приходилось.

– А я ведь к вам с просьбой, – любезно растянул губы в улыбке капитан.

Сердце у Богомолова ёкнуло: «Ну, теперь точно песец! Сейчас либо в стукачи вербовать начнёт, либо сдать кого-то из братков потребует…»

– Скучно мы живём, гражданин писатель. Рутинно. День за день, нынче как вчера… – выдал с сожалением Марципанов и посмотрел испытующе на сжавшегося под этим взглядом зека.

– Дык… Срок идёт… Мы сидим… – промямлил, не понимая, куда гнёт новый тюремщик, Иван Михайлович.

Капитан полез в карман шинели, вынул пачку диковинных папирос, вытряхнул две на ладонь, одну протянул Богомолову:

– Угощайтесь… Так вот я и подумал: а почему лагерная жизнь должна быть непременно скучной и однообразной?

Иван Михайлович на всякий случай пожал плечами: а чёрт его знает, мол…

– Конечно, наказание есть наказание, тем более заслуженное, – слегка покривив душой, продолжил Эдуард Аркадьевич. – Но, как мы знаем, человек всегда остаётся человеком. Даже в неволе. К тому же мы должны не только карать оступившихся, но и перевоспитывать! Мне Кузьма Клавдиевич рассказал, что поручал вам написать пьеску…

– Я работаю, – встрепенулся Богомолов, – уже есть замысел… в общих чертах.

– Оставьте, – пренебрежительно махнул рукой капитан. – Я в курсе, о чём замыслена эта пьеса. Нам нужно что-нибудь другое, эдакое… Помните? Фильм «Покаяние». Какая дорога приведёт к храму…

Иван Михайлович поёжился в ужасе. Этот добрый начальник своими идеями и сюжетами его, пожалуй, под расстрел подведёт!

– Нужно сломать стереотипы, сложившиеся десятилетиями лагерные традиции, – развивал свою мысль Марципанов. – Должны же мы с чего-то начать!

– Э-э… – подал голос писатель, опасливо покосившись на Клямкина.

Эдуард Аркадьевич правильно понял. Он сдвинул брови сурово: зек есть зек, и миндальничать с ним не следует!

– Считайте это моим социальным заказом. Срок исполнения – неделя. Работу буду принимать лично. И не общий замысел, а развёрнутый сюжет с диалогами… как их там… сценами…

– Сколько актов должно быть в пьесе? – поняв, что либеральная часть беседы закончилась, вскочил и спрятал за спиной руки, Богомолов.

– Хотя бы один. – И подбодрил, подмигнув неожиданно: – Не бойтесь включать фантазию. Чем смелее, тем лучше. – Потом повернулся к замполиту: – Этот свободен. Давайте следующего.

– Студейкина! – рявкнул Клямкин.

Иван Михайлович пулей выскочил из кабинета, у порога столкнувшись с Александром Яковлевичем. Едва кивнув старому знакомому, писатель помчался в библиотеку, на ходу бормоча:

– Человек шёл по тайге напрямки, без дороги. Нет, два человека. Вернее, два беглых зека. Блатных. Чёрт… Смелее, смелее надо… Один зек был блатной, а другой – пидорас…

6

Студейкин произвёл на Эдуарда Аркадьевича самое благоприятное впечатление. Держался с хозяином зек-новичок скромно, но не пугливо, – с достоинством. Сверлил вопросительно его линзами круглых очков, одёргивая белый медицинский халат под полосатым ватником. Представился вольнодумно:

– Здравствуйте, гражданин начальник. Заключённый Щ-561. Чем, извините, обязан?

Марципанова, уже привыкшего к чинопочитанию, это слегка покоробило. Однако он быстро нашёлся, улыбнулся приветливо:

– А мы ведь разобрались, Александр Яковлевич, с вашим делом.

– Наконец-то! – вздохнул с облегчением Студейкин. И тут же продемонстрировал свой норов, забывшись: – Могли бы и раньше одуматься! Я трижды посылал жалобу на имя начальника лагеря, дважды писал прокурору! И без ответа. Между тем здесь, да будет вам известно, творится чёрт знает что! Людей хватают, сажают без суда и следствия, бьют, приговаривают к каким-то немыслимым срокам… Фашизм какой-то!

– Ты, мразь, говори, да не заговаривайся! – побелев от гнева, прикрикнул Клямкин.

– Да полноте вам, Кузьма Клавдиевич, полноте, – миролюбиво попенял ему Эдуард Аркадьевич. – Гражданин Студейкин имеет право высказать своё мнение. Его возмущение понять, в общем-то, можно… И мы с вами, товарищ замполит, должны прислушиваться к голосу трудовой интеллигенции… Помните? Я, может быть, и не разделяю вашу точку зрения, но готов жизнь отдать за то, чтобы вы смогли её высказать… – с чувством продекламировал он.

– Цитата из Сталина? – с уважением уточнил замполит.

– Ленина, – не рискнув вкладывать в уста Иосифа Виссарионыча столь кощунственный пассаж, отмахнулся бывший правозащитник. – Как, кстати, проходит наш научный эксперимент? – обратился он участливо к Александру Яковлевичу.

Студейкин обиженно вскинул подбородок:

– Как и всё у нас в России: грубо говоря – через задницу! На том допотопном оборудовании, на котором работают здесь учёные, вообще удивительно, что мы кое-чего достигли. Центрифуга вместо пятисот оборотов в минуту даёт от силы четыреста, – начал он загибать пальцы, – анализатор форменных элементов крови вообще вышел из строя. В лаборатории один компьютер на всех, да и тот не подключен к Интернету. Микроскоп дышит на ладан…

– Сдаюсь! – смеясь, поднял обе руки Марципанов. А потом, став серьёзным, нахмурился, обозначив между бровями глубокую складку. – Задолжали, крепко мы задолжали нашей науке, Кузьма Клавдиевич, – и посмотрел с укоризной на замполита.

– А с ошибкой-то в отношении меня как? – нажимал Студейкин. – Освободите когда?

Эдуард Аркадьевич поморщился озабоченно:

– С этим не так просто. Суд, хотя вы этот факт и отрицаете, всё-таки был, и приговор вынесен по закону…

– Какому закону?! – опять вспылил журналист. – Вашему?

– По закону Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, который действует на данной территории, – разъяснил Марципанов. – Как и почему так исторически сложилось – отдельный вопрос. Давайте не будем пока дискутировать по этому поводу. Нравится такое положение лично нам с вами, нет – но это свершившийся факт.

– Да отменены все эти законы к чёртовой матери с падением советской власти! – взвился Александр Яковлевич.

– Ну почему все? – поднял брови Эдуард Аркадьевич. – Известны… э-э… прецеденты. Крым, например, оставили в составе Украины, хотя ни Хрущёва, ни КПСС, генеральным секретарём которой он был, уже давно нет. Так что это вопрос весьма спорный с правовой точки зрения… Да я сейчас не о том, – заметив, что Студейкин собирается вновь ввязаться в полемику, предвосхитил его Марципанов. – Сидеть вам недолго осталось. Это я обещаю. Другой вопрос – как сидеть. Скучно, рутинно или… весело?

– Весело? – моргнул растерянно журналист. – Вы считаете, что в тюрьме может быть…. весело?