Аномальная зона

2

Богомолов, конечно, не знал, и даже предположить не мог, какие страсти разгорелись накануне ночью у одра почившего в бозе хозяина лагеря.

Едва уснувшего Марципанова-младшего с постели подняла Октябрина.

– Ненасытная ты моя… – пробормотал сонно Эдуард Аркадьевич, отодвигаясь к стене и давая ей на кровати место рядом.

– Вставайте скорее! Кончается! – тормоша его, шипела домоправительница.

– Что кончается? – недоумевал правозащитник.

– Да не что, а кто! Дедушка ваш кончается. Хозяин!

– П-почему кончается? – не мог взять в толк раздражённый неурочной побудкой Марципанов-внук. А потом, сообразив, подскочил разом, едва ли не до потолка взметнув одеяло: – Ка-а-ак?!

– То-то же, – хлопотала возле него, засветив ночник, Октябрина. – Поспешать надо. Щас такое начнётся! – И пока Эдуард Аркадьевич надевал галифе, колючий шерстяной китель с торчащими колом погонами, натягивал, чертыхаясь, узкие в голенищах надраенные с вечера хромовые сапоги, вводила его в курс дела: – Хозяина с вечера особенно прихватило. Лекарь пилюль дал, капель накапал, укол поставил – не отпускает. Задыхается, посинел весь, дед-то… Короче, не жилец…

– Вот горе-то, – не слишком искренне печалился внук.

– Горевать после будем! – жарко шептала ему Октябрина. – Тута, если подумать, расклад вот какой получается… Надо, чтобы полковник Марципанов преемника своего назвать успел. А преемником, как ни крути, внук должен стать. То есть вы.

– Ну… если сочтут достойным… – бормотал смущённо бывший правозащитник.

– Да куда они, на хрен, денутся! – взъярилась домоправительница. – Как Хозяин скажет – так и будет! Главное, Клямкина с Иванютой нейтрализовать. Каждый из их себя преемником видит. Начальником лагеря то есть. И друг друга они через то терпеть не могут. А телохранитель дедушкин, лейтенант Подкидышев, обоих заместителей ненавидит. Он меня всё время предупреждал: будь, дескать, Октябрина, начеку. Эти архаровцы Хозяина и отравить могут. Но нужно благословение дедушки… Штоб, значит, должность вам завещал….

– Легитимность то есть, – подсказал Марципанов-младший и, поймав непонимающий взгляд домоправительницы, махнул рукой. – Ладно, проехали… А народ как реагирует?

– Обслуга вся в слезах. Штабные, кто в курсе, тоже. Для них слово Хозяина – закон. Я и документик соответствующий приготовила. Туточки он, – игриво указала она на свою высокую грудь, – в надёжном месте.

– Документик? – в недоумении поднял голову Эдуард Аркадьевич.

– Завещание. Последняя воля покойного, – опасливо глянув по сторонам, шепнула ему на ухо Октябрина. – Он его давеча подписал, а я и прибрала в надёжное место. Как только, значится, Хозяин преставится, я народ созову да при всех и прочту. Ку-клуц-клан с Иванютой растеряются, не вякнут. А вы быстренько принимайте командование. Тут уж так – кто успел, тот и съел. Кто первый в кресло Хозяина сядет – тот и главный…

И пока шли впотьмах по тропке, путаясь в траве, к дому дедушки, Октябрина, склонившись, наставляла, касаясь тёплыми губами уха Эдуарда Аркадьевича:

– Вы, главное, не зевайте. Как я завещание зачту – сразу распоряжения раздавать начинайте. Ку-клуц-клану – готовить похороны, некролог сочинять, со спецконтингентом разъяснительную работу вести, штоб, значит, не взбаламутились. Иванюте – личный состав по тревоге поднять, усиленный вариант несения службы объявить, дополнительные посты по периметру расставить, караулы удвоить, патрулирование в жилзоне и в посёлке ввести, зеков на работу не выводить, из бараков не выпускать…

Марципанов, торопливо кивая, слушал, запоминал, удивляясь стратегическому мышлению полуграмотной домоправительницы. Чтоб он без этой бабы, впитавшей энкавэдэшные способности с молоком матери, делал?!

– А как начнёте командовать, – учила его Октябрина, – они, Ку-клуц-клан, то есть с Иванютой, как псы хвосты подожмут и сполнять кинутся!

В глубине сада на усадьбе полковника кто-то врубил электрогенератор, и тот замолотил глухо, озарив крыльцо и окна дедова особняка неярким светом от ламп накаливания. Часовой, ежась у парадного входа от ночной прохлады под прорезиненной плащ-накидкой, узнав, пропустил Эдуарда Аркадьевича и Октябрину беспрекословно.

В просторной прихожей, нещадно чадя крепким табаком, топтались, переговариваясь тихо, штабные офицеры, бойцы из личной охраны полковника и домашняя челядь – кухарки, сиделки, горничные. Завидя вошедшего Марципанова-младшего, все как по команде смолкли и повернулись к нему, изобразив на лицах подобающие случаю скорбь и сочувствие.

Торопливо сдёрнув с головы форменную фуражку, Эдуард Аркадьевич озабоченно поприветствовал их кивком на ходу и, скрипя в наступившей тишине сапогами, взошёл по ступеням крутой лестницы на второй этаж, к дедовой опочивальне.

Худой и длинный, как винтовочный ствол с примкнутым штыком, замполит Клямкин в паре с багровым, разгорячённым и опасным, словно граната с выдернутой чекой, подполковником Иванютой, уже стояли, как наиболее приближённые, у смертного одра Хозяина. Над ним хлопотала, навёртывая на худую руку старика манжету тонометра, докторша из санчасти в накинутом небрежно на плечи поверх форменного платья белом халате. У изголовья застыл, сурово буравя взглядом присутствующих, бессменный телохранитель начальника лагеря лейтенант Подкидышев.

Эдуард Аркадьевич нерешительно шагнул к постели умирающего. Дед, будто почуяв его, поднял истончённые, без ресниц, веки. Посмотрел – уже не пристально, по-рысьи, а слепо – в сторону внука, спросил чуть слышно, шелестя высохшими губами:

– Мусор принёс?

Бывший правозащитник, не понимая, в растерянности пожал плечами.

– Бредит, – вполголоса со знанием дела пояснила докторша. – У агональных всегда сознание путается.

Старик застонал неслышно почти, а потом, глядя также перед собой, в никуда, произнёс вдруг явственно:

– Когда я умру… на мою могилу… нанесут много мусора… Но ветер истории… развеет его… Это не я… это Сталин сказал, засранцы…. Всем стоять!

И умолк обессиленно, закрыл глаза, а потом вдруг, сложив руки вдоль туловища, дёрнулся всем телом – будто по стойке смирно вытянулся перед кем-то, поджидавшим его по ту сторону бытия, и умер.

Докторша нагнулась над ним, пошарила фонендоскопом за пазухой Хозяина, распахнув пошире ворот его нижней рубашки, а через минуту, распрямившись, объявила торжественно:

– Полковник Марципанов скончался!

– Преставился… отошёл… – зашептали вокруг.

Подкидышев перекрестился вдруг широко, тронув сложенными неуклюже в щепоть пальцами лоб, погоны и пряжку ремня, а Клямкин с Иванютой застыли в скорбном молчании.

Снизу, тихо ступая по лестнице, подтянулись прочие и замерли у порога, подвывая, хлюпая и сморкаясь. Какая-то женщина зарыдала вдруг в голос.

Неожиданно на середину комнаты выступила Октябрина.

– Плач не плач, – смахнув платочком с уголков глаз невидимые никому слезинки, со вздохом заявила она, – но мы, чекисты, теряя боевых товарищей, не должны замыкаться в скорби. Враги только и ждут от нас проявления слабости, растерянности и паники после постигшей нас тяжёлой, невосполнимой утраты!

Эдуард Аркадьевич покосился украдкой на домоправительницу. Вот ведь шельма! Куёт железо, пока горячо!

– Прямо сейчас, не теряя ни минуты, мы должны создать траурную комиссию, – напористо продолжала между тем Октябрина. – И возложить на неё организацию церемонии похорон. Думаю, никто не станет возражать против того, чтобы возглавил её внук покойного капитан Марципанов.

Бывший правозащитник сразу вспомнил давнюю традицию советских времён – тот, кто руководил похоронами генсека, гарантированно занимал впоследствии этот пост. Вряд ли домоправительница знала об этом, но сметливый ум быстро просчитал варианты развития событий и безошибочно выбрал именно этот!

– Э-э… считаю, что вопрос о создании комиссии по организации похорон следует обсудить на партбюро… – нерешительно проблеял Клямкин.