Больница Преображения

влепил ладонь в стол, даже косточки пальцев побелели. Он проговорил:

- Я... считаю своим долгом... Я обязан спасти свою научную работу, которая является не моим только, но и всеобщим достоянием. Вижу, у меня просто не остается другого выхода. Прощайте, господа.

Ни на кого не глядя, высоко подняв голову, он вышел.

- Однако же, коллега! - крикнул ему вслед Кшечотек.

Паенчковский слабо, безнадежно махнул рукой. Все еще смотрели на дверь.

- Ну, стало быть, так... - заговорил Пайпак срывающимся голосом. - Это так. Я работаю здесь двадцать лет... двадцать лет. Но я не знал... я не предполагал... я психолог, я знаток душ... я... Да ведь не о себе же мы должны думать, а о них! - пронзительно закричал Паенчковский, стукнул кулаком по столу и заплакал. Закашлялся, его всего трясло.

Носилевская встала, подвела его к креслу и усадила, хотя он и упирался. Золотые искорки пробежали по ее волосам, когда она, наклонившись над стариком, мягко обхватила его запястье и начала считать пульс. Потом, откинув волосы, вернулась на свое место.

И тут все заговорили разом:

- Может, это еще не наверняка.

- Я позвоню аптекарю.

- Во всяком случае, Секуловского надо спрятать.

(Это сказал Стефан.)

- И ксендза тоже.

- Коллега, но он, кажется, уже выписан?

- Нет, в том-то и дело, что нет.

- Пошли тогда в канцелярию.

- Немец проверил списки, - глухо проговорил Тшинецкий, - и... меня, то есть всех нас объявил ответственными.

Каутерс продолжал сидеть молча.

Паенчковский встал - он уже успокоился, только покрасневшие глаза его выдавали. Стефан подошел к нему.

- Господин адъюнкт, нам следует решиться. Надо бы некоторых спрятать.

- Надо спрятать всех больных, которые отдают себе отчет в происходящем, - сказал адъюнкт.

- Нескольких наиболее ценных можно было бы... - неуверенно начал Ригер.

- Может, выздоравливающих вообще отпустить?

- У них нет документов. Их на вокзале сейчас же схватят.

- Так кого прятать? - с нескрываемым раздражением опросил Кшечотек.

- Ну, я говорю: наиболее ценных, - повторил Ригер.

- Не я буду решать, кто ценнее. Речь о том, чтобы они не выдали других, - сказал Пайпак. - Только об этом.

- Значит, селекция?

- Прошу всех разойтись по палатам... коллега Носилевская, соблаговолите отдельно уведомить сестер.

Все пошли к дверям. Пайпак стоял в стороне, обеими руками вцепившись в стул. Стефан, выходивший последним, услышал его шепот.

- Простите? - он думал, Паенчковский хочет что-то сказать ему. Но старик его не услышал.

- Они... они будут... им будет так страшно... - еле слышно прошептал он.

Они не спали всю ночь. Отбор дал сомнительные результаты: каких-нибудь двадцать больных, но и за них никто не мог поручиться, никто не знал, выдержит ли их нервная система. Новость, хотя ее вроде бы и скрывали, стремительно разнеслась по всей больнице. Молодой Юзеф, в халате нараспашку, ни на шаг не отходил от адъюнкта, он все бормотал что-то о своей жене и