Жена Гоголя и другие истории

— Убить мальчонку Джамбаттисту.

11

Студент, подающий большие надежды, защитил дипломную работу по русской литературе. В числе прочих членов экзаменационной комиссии был старик Гвидо Маццони, который, разумеется, мало разбирался, да и не особенно стремился разобраться, в том, о чем шла речь. Пока продолжался экзамен, он, свесив моржовые усы, не отрываясь, царапал ручкой по своим листочкам, а затем оставил их в аудитории, но какой-то доброхот листочки подобрал, и тогда выяснилось, чем занимался преподаватель: выводил на разный манер «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Так, наверно, Марио, воспротивившийся собственному имени, повторял на все лады звучную ямбическую строчку «Убить мальчонку Джамбаттисту». Повторял, и все: ничего определенного фраза ему не подсказывала. Убить, изучив сначала привычки жертвы, разработав план, — чистая демагогия. Все, милостивые государи, упиралось в непреодолимую помеху, а именно в поступок, и его ошибка состояла в том, что он считал себя способным на столь серьезный шаг (способным преодолеть внутреннее неприятие такого поступка)...

Верно было также и то, что был он человеком рассеянным, и образ мальчика вытеснялся образом... образом... А это была уже знакомая область: женщины, а главное, грезы о них, удобные тем, что ни к чему не обязывают, не требуют непременного осуществления... Эта сестренка! Что у нее там, под ресницами?

— Под ресницами, говоришь?

— Да, именно, потому что там, похоже, таится и оттуда исходит...

— Ее наивная агрессивность? Значит, опасность грозит оттуда, из этой засады?

— Откуда же еще? А что ты тут делаешь, кто тебя звал?

— Не придирайся, случаи моего вмешательства, к сожалению, участятся и будут все меньше связаны с твоим желанием меня видеть. Настанет такой момент, когда мне придется вести тебя шаг за шагом либо сбросить со сцены.

— «Засада», пожалуй, мне нравится. Лесная засада.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты обратил внимание, что брови, у нее густые и почти сросшиеся на переносице?

— Обратил.

— Ты не думаешь, что она с годами может стать волосатой?

— Глупости! Бывают женщины со сросшимися бровями и при этом гладенькие, беленькие, с чистой кожей.

— Безволосые?

— Ну есть волосы, где положено. Я знал одну...

— Ты?

— Я в тебе или ты во мне. Она ведь брюнетка, твоя малышка, или нет?

— У нее волосы цвета воронова крыла.

— Так вот я знал одну — волосы цвета воронова крыла, с синеватым отливом, причем не только на голове, а кожа тем не менее чистая, белая, представляешь себе ощущение?

— Хочешь распалить меня?

— Думаю, в этом нет нужды. Так, к слову пришлось.

— А что скажешь о ее ручках?

— Ага, вот ты и про ручки вспомнил, про вышеупомянутые ручки... Но, честно говоря, их я бы не смог описать — они такие же, как у всех девочек-подростков, большие и неловкие.

— Все равно, ручки есть ручки, садовая твоя голова.

— Ах, прости, пожалуйста.

— Ну а бархатные глазки? Какие они доверчивые, грустно-смущенные!

— Но и насмешливые, и дерзкие иногда, разве я не прав ?

— У, ехидина! Послушаем, что ты скажешь об остальном — мягкости и гибкости, наэлектризованности, робкой бесцеремонности или бесцеремонной робости, обо всем том, что заключено в ней с головы до пят. Давай-ка, выкладывай!

— И не проси, ничего не скажу.

— Ну и слава Богу.

— Признайся, влюбился в нее?

— Как было не влюбиться! Правда, это не значит...

12

Джамбаттиста удивился, найдя приоткрытой калитку в сад, который он привык считать hortus conclusus [61], местом, полным чудес. Поскольку он был и оставался сорванцом, то, не раздумывая, толкнул калитку, обернулся, чтобы кликнуть кого-нибудь из товарищей и вместе совершить вторжение, но передумал и в одиночку ступил на запретную территорию.

Тут калитка за ним тихонечко и закрылась. Мальчик удивился, посмотрел по сторонам и обнаружил сидящего на ограде Марио.

— Ага, попался, — чуть сдавленным, деланно-ласковым голосом сказал тот. — Шучу. Мы ведь, кажется, знакомы?

Мальчик не ответил.

— Безусловно знакомы. Ведь ты Джамбаттиста, и не вздумай это отрицать. За свой дерзкий поступок ты заслуживаешь... заслуживаешь... конфет. Любишь конфеты?

Малыш хмыкнул.

— Только с собой у меня их нет, — продолжал Марио. — Зайдем в дом... Ты боишься? Не бойся.

Мальчик, все еще испуганный, покорно поплелся за ним к дому. Чтобы подняться в жилые комнаты, нужно было пройти мимо подвала и уж там... Да, лихорадочно думал Марио, если б я не решился до сих пор, то сейчас бы все равно решился — и место подходящее, и момент!

Чтобы лучше понять ход его мыслей, следует пояснить, что в подвале имелась непонятного назначения каморка, неизвестная редким посетителям дома; узкий вход в нее с незапамятных времен скрывала огромная поленница. Мальчика ничего не стоит туда затащить, убить, тут же закопать, и дело с концом.

— Да ты, кажется, трусишка.

— Кто — я? — спросил Джамбаттиста, снова принимая свой прежний, независимый и нагловатый вид.

— Спорим, тебе не хватит смелости сюда войти!

— Ты что, спятил? — бросил тот, бесстрашно ринувшись в темный подвал.

Марио последовал за ним.

— Ай да Джамбаттиста! Может, ты и сюда не побоишься войти?

— Куда?

— А вот сюда, не видишь разве дверку?

— Подумаешь, запросто. — И толкнул дверцу...

13

(Неожиданный эпилог, перечеркивающий все повествование)

— Остановись!

— Что?

— Остановись!

— Остановиться в такой решающий момент?

— Чем же он такой решающий?

— Ну, знаешь ли! Сам, можно сказать, настроил меня на это дело, а теперь явился, чтобы помешать.

— Третий раз повторяю, остановись. Считай, что зря потратил время.

— Не соблаговолишь ли объяснить?

— Помнишь знаменитого историка, увидевшего отражение близкой революции в глазах рабочего, который толкал перед собой тачку?

— Смутно.

— На том спасибо, учитывая твое дремучее невежество.

— Ну?

— Как раз сейчас, когда ты придумал эту смехотворную и к тому же несвоевременную ловушку (за калиткой, если не ошибаюсь, остался дружок твоего Джамбаттисты), в твоих глазах я читаю все, что должно знать — сегодня и всегда.

— Хватит говорить загадками, выкладывай начистоту.

— Дорогой мой, обычные скучные мысли не выкладывают (раз — и готово), их, если хочешь знать, высказывают (неторопливо, с необходимой долей горечи).

— Тогда высказывай.

— Ты никогда не сможешь этого сделать.

— Чего этого?

— «Убить мальчонку Джамбаттисту»... Никого ты не убьешь.

— Хочешь сказать, я не создан для поступка?

— Ни для чего ты не создан, и вообще ты не создан пока, создание твое еще впереди.

— О, наконец-то ты заговорил понятно. И убедительно. Единственное «но»: если ты все это знал — а ты ведь знал, полагаю?..

— Конечно, знал. Хочешь не хочешь, но каждому время от времени приходится подвергать испытанию смелость — свою собственную либо чужую.

— И еще одно...

— Одно — что?

— Еще одно «но».

— Хватит с тебя и одного. Ты же говорил, что будет только одно!

— Ладно. Тогда позволь спросить, не слишком ли резко обрывается наша глупая история?