Жажда жить

Выбора не оставалось — коммерсанты купили Шофшталь-Хаус, решив снести его и построить на том же месте «Несквехелу» после войны, когда появятся рабочие руки и материалы. Но новые владельцы совершили ужасную ошибку: они настолько привыкли разуметь под гостиницей именно и только Шофшталь-Хаус, что совершенно упустили из виду новые тенденции в городском строительстве. Тот, кто собирался начать работы после войны, словно бы не заметил, что оно повернуло на север, в сторону от железнодорожных станций, фабрик, оптовых складов; городские службы, как и новые департаменты штата, также перемещались на север и восток. В один прекрасный день коммерсанты, можно сказать, обнаружили, что задуманная ими гостиница будет слишком далеко находиться от их собственных торговых точек. Это было ошибкой, сходной с той, что обнаружилась по завершении строительства очень красивого здания нового театра Филадельфии, когда забыли про гримерные и пришлось покупать соседний дом и соединять его с театром специальным проходом. В общем, получилось, что новая гостиница будет не привлекать, а отвлекать клиентов от собственных универмагов. Коммерсанты делегировали двух своих представителей в Джорджию, где Хэм проходил службу в военном лагере Хэнкок.

— Ну, это нетрудно было предвидеть, — сказал Хэм, — но вы ведь даже не удосужились посоветоваться со мной. Были так заняты мацу из меня сделать… ох, извините, мистер Кляйнфельд, просто вырвалось.

— Ничего-ничего, я привык, — прозвучал ответ Кляйнфельда.

— Привыкли не привыкли, а религиозные чувства людей задевать нельзя.

— Говорю же, оставим это, мистер Шофшталь. Забыли. Видите ли, нас, меня и мистера Ларкина, послали к вам коллеги. Может, удастся найти какое-то взаимоприемлемое решение. Мистер Ларкин, прошу вас.

— Хэм, — начал Ларкин, — я отлично знал вашего отца, поверьте, это был совершенно замечательный человек. Мы встречались в церкви, каждое воскресное утро. Ну а начиная с утра в понедельник нас ждали мирские дела, кесарю — кесарево. В делах ваш отец был человек пунктуальный, всякого заставлял букву договора выполнять и сам был ей верен, все тютелька в тютельку, но при всем при том, Хэм, он от души любил Форт-Пенн, и если ему казалось, что Форт-Пенну что-то может нанести хоть малейший ущерб, он прямо на дыбы вставал. О да, конечно, он восхищался деловыми людьми, умными, находчивыми деловыми людьми. Я тоже ими восхищаюсь. Никто не восхищается находчивыми деловыми людьми так, как я, и, должен сказать, Хэм, ваш отец гордился бы тем, что вы продали нам Шофшталь-Хаус.

— Спасибо, — поклонился Хэм.

— Но справедливость справедливостью, а милосердие милосердием, — это отличная заповедь, Хэм, никто еще не ошибался, следуя ей. Все во имя процветания Форт-Пенна — это была еще одна заповедь вашего отца, Хэм, и будь он сегодня жив, я бы сказал ему: «Мистер Шофшталь, мы затеяли строительство новой гостиницы, решив, что действуем во имя процветания Форт-Пенна. Но оказалось, делаем большую ошибку. И еще я бы сказал ему, что мы сильно вляпались в это дело из любви к Форт-Пенну, а у нас свой бизнес и свои семьи…»

— Мистер Ларкин, — перебил его Хэм, — вы вляпались в это дело, потому что хотели построить гостиницу. А ошибка была в том, что вы занялись тем, в чем совершенно не разбираетесь.

— Мистер Шофшталь прав, — заметил Кляйнфельд.

— Конечно, прав, конечно, — подхватил Ларкин, — я только…

— Позвольте мне сказать, — не дал ему закончить Кляйнфельд. — Мистер Шофшталь, я не знал вашего отца, хотя, разумеется, слышал о нем. И я не знаю, что бы он сказал, приди мы к нему, как пришли сегодня к вам, и попросили бы освободить нас от своих обязательств. Вполне возможно, он сказал бы: «Убирайтесь из моего кабинета, вы попусту тратите мое время». Вы тоже можете сказать: «Убирайтесь из моей палатки, вы попусту тратите мое время».

— Если вы приехали ко мне затем, о чем я думаю, вы тратите не только мое, но и свое время, — сказал Хэм.

— Стало быть, вы не желаете выкупить гостиницу обратно? — осведомился Кляйнфельд.

— Нет.

— Иного ответа я, честно говоря, не ожидал, — кивнул Кляйнфельд. — На вашем месте я поступил бы так же. Это бизнес, а бизнес есть бизнес.

— Весьма сожалею. Но в конце концов, у вас есть гостиница, она никуда не делась, — сказал Хэм. — И если за нее держаться, в один прекрасный день получите кучу денег. Бизнес вернется в этот квартал.

— Но вы же сами сказали, что мы ни черта не смыслим в недвижимости, — возразил Ларкин.

— Минуту, — вмешался Кляйнфельд. — Собственно, весь бизнес сводится к одному — вы мне, я вам. Рука руку моет. У меня есть идея, мистер Шофшталь. Наш комитет не уполномочил меня выступать от его имени по той простой причине, что она только что пришла мне в голову. Но мистер Ларкин может выслушать меня, если вы уделите нам еще две минуты своего времени.

— Прошу, — кивнул Хэм.

— Предположим, наш комитет продолжал эксплуатировать Шофшталь-Хаус до окончания войны, а потом потратил кое-какие средства на его снесение, — что бы на его месте осталось? Правильно, пустая площадка. Но вы ведь знаете, как можно использовать пустую площадку? Правильно, построить на ней новое здание.

— Ну да, — согласился Хэм, — это вполне возможно.

— А теперь вообразим, что этим строителем будете вы, мистер Шофшталь. Не согласились ли бы вы в этом случае предоставить нам некий участок земли на углу Четвертой и Пенн на условиях оценочной стоимости?

— Четвертой и Пенн? — переспросил Хэм.

— Ну да, это северный угол, вы ж понимаете, о чем я говорю, ведь, насколько мне известно, эта земля принадлежит вам, — продолжал Кляйнфельд.

— С чего вы взяли?

— Просто знаю, и все. Я предпринял некоторые усилия, чтобы выяснить это.

— Ладно, пусть так, — согласился Хэм. — Но если это хорошее место для строительства гостиницы, с какой стати мне отдавать его вам на условиях оценочной стоимости?

— Я бы не сказал, что это хорошее место для строительства гостиницы, мистер Шофшталь, там слишком тесно, особенно со стороны Пенн-стрит.

— Да, но если добавить к этому прилегающие площади… Я знаю, кому они принадлежат, и, думаю, мог бы купить их. Даже уверен, что мог бы.

— Не горячитесь, мистер Шофшталь, — предостерег его Кляйнфельд. — Допустим даже, вы знаете, кому они принадлежат, и все же не надо быть столь уверенным. А что, если купить будет не так просто?

— Договаривайте, — бросил Хэм.

— Оценочная стоимость земли на углу Четвертой и Пенн невысока, думаю, договориться сможем. Вы получаете свои деньги за Шофшталь-Хаус, мы сносим его после окончания войны, и вы строите на этом месте новую гостиницу. Так что на участке, ну, на Четвертой и Пенн, потеряете вы немного. Ну как, по рукам?

— Я пока не сказал ни да, ни нет. И кстати, не понял, что там насчет прилегающего участка. Повторяю, я могу купить его и начать строительство там.

— Не можете, по одной простой причине. Я получил опцион на покупку этой земли. Я лично.

— Опцион от Колдуэллов?

— Да, от Брока Колдуэлла и миссис Сидни Тейт. Я заплатил за него пять тысяч своих кровных денег.

— Неглупо, весьма неглупо, — похвалил его Хэм. — Но вам, парни, придется втридорога заплатить, когда Колдуэллы узнают, зачем вам эта земля.

— И да и нет. Опцион дает мне только право первого предложения. Из этого следует, что в течение ближайших пяти лет они не могут продать землю иначе, как предоставив мне право первого преодоления, при том что деньги за опцион идут в счет оплаты.

— Ясно.

— Значит, я себе это так представляю. Если вы продаете нам этот угловой участок по оценочной стоимости и убеждаете мистера Брока Колдуэлла и миссис Тейт продать их собственность тоже по оценочной стоимости, я кладу на бочку свои опционные деньги. Пять тысяч долларов. А ведь, коль скоро речь идет о бизнесе, мистер Колдуэлл всегда сделает по-вашему, да, подозреваю, и миссис Тейт тоже.

— Не спорю, они ко мне прислушиваются. Однако же вам какой резон выбрасывать на ветер свои пять тысяч?