Седой Кавказ

Ясуев ознакомил Месенова с ситуацией в республике, указал возможный годовой доход (если никуда соваться не будет) и уделял огромное внимание личной жизни вынужденного «холостяка». В первые месяц-два Месенов смущался – не привык он к разгульной жизни, к такому размаху. Потом пообвыкся.

Теперь Самбиев понимает, почему высшие чиновники в неделю два-три раза на пикники в разных местах собираются. На официаль-ных мероприятиях пыль в глаза людям пускают, а ночами кучкуются – свои корыстные интересы обсуждают, порешав их, предаются с чистой совестью, со знанием своего достатка и достоинства, безу-держному разврату. А наутро в накрахмаленных сорочках, с «думой» о республике и ее людях наполняют эти чиновники многочисленные административные здания: копошатся в бумагах, звонят по телефону, создают видимость общественного труда, а на самом деле завидуют: «Вот министр Ахмед – сволочь, сумел сестру жены с Месеновым по-знакомить, а Магомеду тоже повезло… Да у меня покрасивше есть, так подойти к нему, представиться, ничего предложить не дают, об-ложили наложницами – гады!»

По ходу дела, Самбиев поближе ознакомился с номенклатурной знатью республики. И он страшно удивлен! Все они на одно лицо: холеные, лощеные, подобострастные. И прошлое у них одинаковое – туманно-невзрачное; с привкусом комсомола, профсоюза, атеизма, с обязательной муштрой в высшей комсомольской или, еще лучше, партийной школе. А посмотришь в родословную – сплошь мутация, не видать ни зги, только басни есть о наследственной верности кол-хозному строю, что дед в гражданскую, а отец в Отечественную вой-ну, защищая коммунизм, погибли, если они еще живы – то сплошь и рядом ветераны, добровольцы, патриоты, орденоносцы; и курят, и пьют, в Бога не верят.

И невольно Самбиев в этот омут заглянул, потрясся, понял он, что Докуевы – мелкие сошки в этой грязной воде, но до остальных дела нет ему, у него четкое, конкретное задание, и он его успешно выполняет. Как последняя точка – третий лабораторный анализ вы-пускаемой в Ники-Хитском сокодавочном цехе продукции. Первый анализ Самбиев получил в лабораториях Грозного, второй прислал Баскин из Москвы (туда через каждые две недели летает Цыбулько к Кларочке), и вот третий – последний, самый тщательный, скрупулез-ный. По рекомендациям Россошанского, Самбиев вышел на секрет-ную химико-бактериальную лабораторию Академии наук СССР и получил подробнейший анализ. Если коротко, то основной ассорти-мент цеха не только вреден для потребления, просто опасен. Некото-рая продукция, например, вино «Вермут», оказывает прямое психо-тропное воздействие и может стать возбудителем многих болезней, в том числе и на генном уровне, вплоть до влияния на наследство. За одно это Докуевых надо судить, но это только толика в досье Сам-биева. Всего набранного материала – четыре папки. Сам Арзо в зата-енном восторге. Правда в месяц он не уложился, но к концу второго Цыбулько вылетел в Москву, загруженный до предела сверхинтерес-ными материалами.

В волнении Самбиев несколько дней ждет реакции руководите-ля проекта Баскина. На связь выходит Сергей и сообщает, что много-го не понять, и что сам Арзо должен вылететь в столицу. Сразу же после этого Самбиев звонит в гостиничный номер Цыбулько. Упол-номоченный пьян, вместо него отвечает тоже изрядно выпившая Клара:

– Арзик! Милый! Борис Маркович говорит, что ты гений! Он прямо сражен! Если честно, он требовал тебе об этом не говорить, но я так люблю тебя! Он утверждает, что такой объем работ могло бы сделать только целое спецуправление за год, и то не в таком ракур-се… Ты когда появишься? Я тебя встречу! Ну позволь! Я с Сергеем приеду в аэропорт. Целую.

Хоть и гложет соблазн Самбиева в Москву срочно вылететь, хоть и есть приказ об этом, не торопится он. Первым делом поехал к матери в Ники-Хита. Как бы ни был загружен, в неделю раз, а то и два раза ездит он к матери. Когда Цыбулько давал машину, на черной «Волге» прямо днем заезжал к ней. И неважно, что надо делать зна-чительный крюк, время терять, по бездорожью мотаться, зато он мать увидит, своей важностью ее порадует, обязательно что-нибудь в по-дарок привезет. Кемса не нарадуется на сына: приодел он ее, при-обул, роскошную бой ^* купил, а совсем недавно и цветной те-левизор: большой дефицит, даже редкость; по разнарядке Совмина выбил, по льготной, госцене приобрел.

Завершил Арзо тяжеленное дело, предварительную оценку уз-нал, материнской еды вдоволь наелся и лежит теперь на нарах, пол-ностью расслабившись, блаженствуя. Смотрит он глазами в телеви-зор, а ушами мамины байки слушает, улыбается их наивности, рад, что вечер дома проводит. А Кемса под его головушку аж три пуховые подушки подложила, чтоб удобней было, одеялом накрыла, чтоб не простыл, и еще шерстяные носки надеть просит, в печь дрова не жа-леет, поминутно спрашивает, что бы еще поесть приготовить, и что на завтрак он пожелает, и что в дорогу возьмет.

А у печи – его туфли сохнут, над печью – выстиранные сороч-ки, носочки, платочки висят, а на печи – тыква к утренним хин-галш ^* варится, буйволиное молоко с козли-ным жиром и медом подогреваются. Пару раз кашлянул Арзо, и мать беспокоится, а сама на ногах дважды грипп за зиму перенесла.

Давно выключен свет, Арзо лежит в постели, убаюкивающе ти-кает старый будильник, от электрического ночника (вместо керосин-ки) заманчивый полумрак, а мать все не спит, сидит у изголовья сы-на, все рассказывает, никак не может насладиться им, наговориться вдоволь. И когда Арзо уже сладостно засыпал, она решилась на глав-ное.

– На днях Зура из Краснодара приехала… Тебя благодарит за все, – видит мать, как нога сына нервно дернулась, самой ей не си-дится, идет к шкафу, заводит часы, потом у печи возится, под нарами лазит, там кот от нее прячется, не хочет ночь на улице коротать, и уже, уходя в свою комнату, тихо, но четко твердит: – Арзо?! Полла – достойная девушка… Либо оставь ее в покое, либо относись серьезно, а заигрывать – не смей. Она и без того несчастна. Понял?

Арзо ничего не ответил, только глубоко вздохнул, к стене по-вернулся. Сон пропал, блаженство уплыло…

С зарей пробудилась Кемса, на цыпочках, боясь разбудить сы-на, вышла во двор. В открытую дверь хлынул поток утренней про-хлады, а вместе с ней проголодавшийся «мартовский» кот, с в кровь поцарапанным носом. Кот принюхался, побродил по мышиным хо-дам под нарами, потом прыгнул на посудный шкаф, опрокинул та-релку, разбудил поздно уснувшего Арзо.

Полусонный Самбиев вышел на улицу. Весна набирала ход. В деревьях заливаются птицы: меж собой соревнуются соловьи, дроз-ды, славки. Воробьи чирикают, носятся стаями. Черные вороны кар-кают, обозначают территорию своего гнездования. На пастбищах пробудилась трава, и жители Ники-Хита повыгоняли скотину на вы-пас, в стадо. По весне животные худые, облезлые, злые, бодаются друг с другом, определяя свое место в стадной иерархии.

Арзо давно не был на родовом наделе и перед важной поездкой в Москву решил наведать святое для Самбиевых место. Чтобы по-меньше болтать с односельчанами, решил пройти по пойме реки.

От тающих в горах снегов река разошлась, помутнела, торопит-ся. Как и не определившийся в жизни Арзо, разбушевавшийся по весне поток бросается то к одному берегу, то к другому, облизывает их говорливыми струями, обещает в знойное лето утолять жажду бе-рега, а сам выбирает маленькие камешки, подтачивает грунт, обнажа-ет доверчивые корневища трав и кустарников, и наглумившись над одним берегом, торопится поток к более заманчивому, другому, по-том надоедают ему прикрасы цветущих берегов и брезгуя ими несет-ся он посередине русла, иногда раздвигается, образуя островки, как колонии, подустав, в поймах замедляется и, вновь набравшись сил, соскучившись по ласкам, бросается поток с облизанием к новому бе-регу. И так до лета жизни, а осенью… смирен, тих, по ангельски чист, и скрыто мечтает поток о берегах, да силы не те, прыть уплыла…