Давайте напишем что-нибудь

Тщательно прополоскав горло, Марта спросила:

– Что-нибудь еще беспокоит?

Редингот кивнул:

– Несовершенство человеческой натуры, неумение окружающих отличать истинные ценности от мнимых, так и не преодоленный разрыв между умственным и физическим трудом, деструктивность сознания современного человека, особенности структуры настоящего художественного произведения…

– Как насчет отвратительной тенденции, порожденной дядькой с пятью трубками во рту, – она Вас не беспокоит, Редингот? – бестактно перебил его Сын Бернар.

Поморщившись от такой бестактности, Редингот сказал:

– Всему свое время, Сын Бернар! Я еще не спросил Марту, где и как она провела лето…

– Пустяки, Редингот! – попыталась замять неловкость Марта. – Это совсем неинтересно: я провела лето на брегах Невы, причем на правом и левом одновременно – в ожидании, что меня кто-нибудь окликнет.

– Окликнули? – живо поинтересовался Редингот.

Марта помотала головой.

– А кто должен был окликнуть?

– Не знаю… – задумчиво ответила Марта. – Кто-нибудь… Но никто не окликнул.

– Вы, что же, вели себя как-нибудь… необычно?

– Почему? – с удивлением взглянула на него Марта. – Я вела себя обычно. Я шла по песку.

– Просто… – попытался оправдаться Редингот, – просто людей окликают, когда прохожим кажется, будто с ними что-то не в порядке.

– Нет-нет, – заверила Марта, – со мной все было явно в порядке. А что могло бы со мной быть не в порядке?

– Ну… – Редингот задумался. – Ну, слезы, ну, взгляд блуждающий, ну, красные пятна на щеках…

– Какие-то Вы ужасы рассказываете! – рассмеялась Марта. – Я не знала, что все это нужно иметь, чтобы тебя невзначай окликнули…

– Вы хотели, чтобы Вас так окликнули, – чуть ли не с ужасом уточнил Редингот, – невзначай?

– А что?

– Но, милая Вы моя… – Редингот покачал седой головой, – это же и есть самое невозможное – чтобы невзначай окликнули!

Марта опять рассмеялась.

– Когда-нибудь я расскажу Вам… я расскажу Вам это ощущение: кто-то сидел на брегах Невы. И Вы поймете…

– Если бы я тоже шел тогда по песку, – сказал вдруг какой-то Голубь из третьего ряда, – я бы обязательно окликнул Вас.

Марта посмотрела на Голубя и проникновенно сказала:

– Спасибо. Вы милый.

– Так как же все-таки насчет отвратительной тенденции, порожденной дядькой с пятью трубками во рту? – в очередной раз проявил нечуткость Сын Бернар.

– Да чтоб Вас!.. – в сердцах сказал Редингот. – Вот привязались-то – не на жизнь, а на смерть! Ладно: теперь насчет отвратительной тенденции.

Марта вынула из сумочки новую авторучку и приготовилась писать.

– Отвратительная тенденция, – задиктовал Редингот, – состоит в том, что кое-кто здесь, – он с тревогой оглядел всех присутствовавших, особенно задержавшись на пробуравленном в нескольких местах дядьке с пятью трубками во рту, – склонен выбирать страну, по территории которой ему предстоит выкладывать Правильную Окружность из спичек, так, как выбирают место отдыха! Взять хоть Вас, – снова взглянул он все на того же дядьку, сделав в нем еще две дырки, в районе северного предплечья, – Вас, дорогой мой, в Гренландию не в отпуск посылают! Выпади Вам Швейцария – Вас бы и туда не в отпуск посылали. И озабочены Вы должны быть не тем, чтобы страну смотреть, а тем, чтобы как можно лучше выполнять возлагаемые на Вас обязанности. В то время как Ваша черная душа…

– Черная душа уже вышла из меня, подобно нефти! – напомнил дядька с пятью трубками во рту и сослался на соответствующую страницу стенограммы Марты. Марта проверила и подтвердила правильность цитаты.

– …в то время как бывшая Ваша черная душа, – исправился Редингот, – алкала лишь одного…

– Прямо так и писать – «алкала»? – переспросила Марта.

– Прямо так и писать: алкала лишь одного, а именно: прокатиться на халяву по странам Бенилюкса!

– Я ничего не говорил про страны Бенилюкса! – защитился дядька с пятью трубками во рту. Его фамилия была Корнилов – это наконец имеет смысл сказать, чтобы все время не повторять словосочетания «дядька с пятью трубками во рту».

– Да, Корнилов, Вы не говорили про страны Бенилюкса, – согласился Редингот, – но Вы думали про них и лелеяли их в Вашей бывшей черной душе! Иначе Вы не кричали бы: «О горе мне!» – узнав, что Вам предстоит отправиться в Гренландию… тоже, кстати, на халяву.

Разоблаченный Корнилов, затыкая пальцами пробуравленные в нем дырки, выбежал из зала в фойе, но и там, в фойе, как доложили наблюдатели, не смог вынести своего позора и был вынужден принять большую дозу цикуты. Его даже не стали хоронить – просто выбросили тело во двор и забыли о нем навсегда.

– Пусть это послужит уроком всем присутствующим, – бесстрастно сказал Редингот, и лица всех присутствующих навеки покрыл румянец стыда. – Затраты Оргкомитета Умственных Игрищ и без того велики. Они включают в себя расходы на миллиарды и миллиарды коробков спичек, расходы на транспорт до самого места работы – причем в оба конца, обращаю ваше внимание! – а также расходы на гостиницу, суточные, отпускные, расходы на выплату бюллетеней по болезни, расходы на почтовые и прочие естественные отправления родным и близким в страны их проживания и, наконец, представительские расходы… Между тем такие, как только что умерший бесславной смертью Корнилов – надеюсь, он сейчас слышит меня! – вознамерились оплатить за счет Оргкомитета Умственных Игрищ еще и свои низменные потребности: подавай им, дескать, страны, богатые достопримечательностями! Нет, нет и нет – заявляю я вам. У тех, кто отправится нашими послами в разные уголки мира, не будет времени любоваться ни Тауэром, ни Нотр-Дамом, ни пирамидами Хеопса! Денно и нощно предстоит им выкладывать линию Абсолютно Правильной Окружности из спичек по неблагодарной почве, не успевая ни глаз к небу поднять, ни оглядеться вокруг. А если это так, дорогие лучшие умы человечества, то нет и не может быть для нас никакой разницы ни между Францией и Гренландией, ни между Бельгией и Малайзией, ни между Египтом и Филиппинами!

– А между Англией и Красным морем? – выкрикнул из девятого ряда (место четыре) от природы тупой Рузский, непонятно как оказавшийся среди лучших умов человечества.

– Ни между Англией и Красным морем! – отчеканил Редингот, после чего от природы тупой Рузский сразу заткнулся.

Тут Редингот так сильно крутанул барабан, что заметавшиеся в нем шары с названиями стран чуть не разнесли еле сдерживавшую их стеклянную поверхность.

– Франция! – прочитал Редингот на выхваченном из барабана шаре.

Не успел Семенов и Лебедев снова пустить свой страшный жребий над залом, как из самой середины взлетела над головами сидящих моложавая бабуля с газовыми крыльями на хребте.

– Франция – моя! – взвизгнула она, во мгновение ока сведя эффект от воспитательного монолога Редингота к нулю, и бесстрашно бросилась к уже свистящему страшным свистом жребию. Поймав его и прижав ко впалой груди, бабуля сложила газовые крылья и молчаливым камнем упала в свое кресло.

В зале колом стояла тишина.

– Умерла? – с надеждой спросил кто-то шепотом, который услышали все.

– Как бы не так! – раздался торжествующий голос моложавой бабули. – Не дождетесь! Моя Франция!

– Вы ничем не лучше Корнилова, – сказал ей Редингот и демонстративно отвернулся от моложавой бабули (ее фамилия, кстати, была Хоменко).

– Отдайте жребий, – сухо попросил Семенов и Лебедев – и Хоменко с нечеловеческой силой швырнула жребий обратно на сцену. Семенов и Лебедев насилу поймал его.

«Франция досталась Хоменко», – записала Марта и почувствовала, как с ресницы скатилась слеза. Слеза упала на букву «а» в слове «Франция» и размыла ее, превратив в небольшое море. Поймав себя на мысли о том, что ей, Марте, Франция, стало быть, тоже больше не светит, а светит-таки, скорее всего, Северный Ледовитый океан, она сказала в сердце своем: «Ты, Марта, тоже ничем не лучше Корнилова», – но получила в ответ от себя: «Ну и что?» Устыдившись такого ответа, Марта с опаской взглянула на Редингота, однако тот уже давно и самозабвенно крутил барабан.