Абориген

Мать вздрогнула, быстро спрятала цветы и духи в подзеркальник.

— Иди скорей!.. Да сапоги сыми, не топчи! — Она, подталкивая в спину, провела Борьку на кухню.

— Кто пришел-то, хозяйка? Именинница!

— Сейчас, сейчас! Кушайте! — пропела мать в сторону комнаты. Выгребла на тарелку из кастрюли остатки салата, воткнула ложку. Огляделась в кухне. — Что еще осталось-то?

— Мам… — тихо позвал Борька.

— Курица вот.

— Мам… Посиди со мной, — попросил Борька.

— Ну что? Что ты от меня хочешь?.. — мать села рядом. — Ну ведь хорошо живем. Нормально живем. Если б не твоя лодка… Ты вспомни, как мы с отцом жили. Ты про меня подумай! Ведь я одичала с вами! Волком завыла! Вы на реке — я одна. Я всю жизнь одна была. Я тоже человек. Я хочу жить как все живут. Я устала быть одна. Я не хочу смотреть в голые стены… А теперь все хорошо… Семья… Дом… Ну отдай ты ему лодку, христа ради! Будем все вместе. Нормально жить будем, как все…

— Хозяйка!

— Иду!.. — крикнула мать. — Ешь пока. Потом приду — чаю попьем, — она ушла в комнату и плотно притворила дверь.

— А почему у нас тарелки пустые? — донесся ее голос. — Холодец вот…

Борька сидел в полутемной кухне — свет пробивался только сквозь матовую дверь комнаты. Положил в рот ложку салата, стал жевать. По щекам поползли крупные слезы. И чем громче и веселее звучали голоса в комнате, тем ниже наклонялся над столом Борька и все никак не мог прожевать, давился слезами и салатом.

В комнате с новой силой грянула музыка — видно, приступили к танцам, послышался громкий смех матери, и Борька рванулся в коридор, всхлипывая, затыкая рот кулаком, натянул бродни и побежал вниз по лестнице.

Из-за угла дома наперерез ему вышли двое «капитанов». Борька вслепую наткнулся на них, поднял голову.

— Какая встреча! — сказал флагман. — Чего невеселый? Не узнаешь старых друзей?

За плечами у них радостно улыбалась белобрысая.

Борька оглянулся — сзади стояли еще двое.

— Ну, поговорим, наконец, пират? — ласково спросил флагман.

Он толкнул Борьку в грудь, сзади поставили подножку. Белобрысая, раскрасневшаяся, с азартно блестящими глазами, прыгала вокруг, тоже лезла в драку — дотянуться, ударить…

Борька Ввалился в рубку растрепанный, грязный. В углу рта у него запеклась кровь, под глазом набухал громадный синяк. Юра замер над верстаком, со стамеской в руке, протяжно свистнул:

— Кто это тебя?

— Мотор где? — Борька бестолково тыкался во все углы. — Утоплю, гадов!

— Стой! Сядь, — Юра силком усадил его на рундук. — Поймали все-таки?

— Всех утоплю как щенков! Четверо на одного, гады! — цедил Борька, не разжимая разбитого рта, мотал головой, лихорадочно блестел глазами. — Мотор мой где? Ключ дай!

Юра намочил полотенце, протянул Борьке.

— Вытри физию. Остынь. Не дам я тебе ключ.

Борька, прижав полотенце к лицу, застонал — не столько от боли, сколько от бессильной злобы.

— Вот чаю сейчас поставим. — Юра включил плитку.

— Все одно — утоплю! — глухо сказал Борька сквозь полотенце.

— Брось, Борька, — Юра сел рядом, помолчал. — Они ж тебя в школе достанут. Это на реке ты король, а что ты в городе — один против всех?

— Не останусь я в городе. — Борька опустил полотенце, мрачно смотрел в пол. — Уеду я.

— Куда? У тебя документов даже нет.

— Чо ж я, не человек без бумажки?

— Маленький ты еще, понимашь. Никуда не денешься. Снимут на первой станции, вернут к матери. На учет еще поставят. Только хуже будет.

— Уеду. Не могу больше.

— Переживи зиму. Потерпи чуток. Закончишь восьмой — езжай, куда захочешь, хоть в речное, хоть в мореходку. Зиму только перетерпи, Борька, недолго осталось.

— Ладно. Дай ключ. К ребятам пойду.

— Может, заночуешь? — недоверчиво спросил Юра.

— Ждут они… Письма вот везу…

Юра смотрел с палубы, как удаляется Борька от города. Лодки в темноте уже не было видно — таял вдалеке белый бурун за кормой.

Тяжелая, маслянистая вода лениво перекатывала лунный свет. Угрюмо темнела посреди реки плоская громада острова. Над дверью яхт-клуба горел тусклый фонарь под жестяным абажуром. Тренер и флагман загоняли в клуб резвящуюся малышню. Пацаненок в трусах и майке, часто перебирая ногами, указывал на дощатый «скворечник». Флагман подтолкнул его в спину: быстрей…

Борька наблюдал за ними от дальнего берега, покусывая тонкую веточку, жевал, выплевывал за борт.

Когда окна клуба погасли, толкнулся от берега и на гребях подошел к Подкове.

Бесшумно работая одним веслом, спустился вдоль острова к ухвостью, здесь вытащил лодку на заплесок. Невдалеке горел костерок, вокруг сидели вахтенные: двое малышей и флагман. Борька подкрался ближе.

— …и тогда черный человек открыл дверь и стал подниматься по лестнице, — страшным голосом вещал флагман. Лицо его багрово подсвечивал снизу костер. Малыши, замерев от ужаса, слушали, крепко держась друг за друга. — Все спали в доме, и никто не слышал шагов черного человека…

Борька, пригнувшись, проскользнул мимо. Яхты белели у пирса, чуть покачивая мачтами. Выход из бухты перегораживала цепь, запертая на большой висячий замок. Борька потихоньку стал раскачивать железный штырь, к которому крепилась цепь, напрягся и выдернул его из земли. Цепь, громко плеснув, ушла в воду.

Борька затаился. Прятаться здесь было негде.

— Что там? — флагман привстал. — Сергуня, посмотри.

— А почему я? — заканючил Сергуня. — Пускай Вовчик идет.

— А чо я? — возмутился Вовчик. — Тебе сказали, ты и иди.

— Юнга Сергеев, — повысил голос флагман. — Приказываю проверить пирс!

— Есть! — Сергуня обреченно поднялся и направился к пирсу. Ему явно не хотелось одному идти в темноту. Чем дальше уходил он от костра, тем медленнее и осторожнее ступал. Не доходя пирса, остановился, приподнялся на цыпочки, вглядываясь в темень, и тотчас сломя голову помчался обратно, будто за ним гнался черный человек.

— Щука, должно, играт, — доложил он и пристроился рядом с приятелем.

Борька сбросил с кнехта конец тренерского «Нептуна» и оттолкнул катер от причала. Тот беззвучно заскользил по черной воде. Одну за другой Борька освобождал яхты. Течение захватывало бухточку, яхты медленно двигались к выходу, кружились на месте, потом устремлялись в реку и исчезали в темноте.

— Смотри! — взвизгнул вдруг у костра кто-то из вахтенных, и Борька бросился прочь от пирса, проламываясь напрямик сквозь кусты.

— Полундра! — не своим голосом завопил флагман. — Свистать всех наверх!!

Над островом взвыл ревун, в окнах клуба зажегся свет, из распахнутой двери вылетали «капитаны» в трусах и тельниках. Вспыхнул на фонаре клуба прожектор, нашарил уходящие от острова яхты. «Капитаны» прыгали в воду, плыли следом, кто-то греб на спасательных плотиках, кто-то поднимал паруса на оставшихся у пирса «Кадетах» и «Оптимистах».

Истошно взревел толкач, забурлил винтами на «полном назад», кренясь, пошел вбок, уворачиваясь от «Летучего голландца»…

Прожектор выхватил из темноты изо всех сил гребущего Борьку. Он бросил весла, встал в лодке, приставил руки рупором:

— Эге-гей! Спокойной ночи, лягушатники!

Когда Борька добрался до лагеря, стройотрядовцы уже устало тянулись с просеки к костру. Степан шел рядом с командиром, ожесточенно доказывал что-то.

— Нет, — скучно ответил командир. — Все получат поровну.

— Почему?!

— Потому что у нас стройотряд.

— Только не надо вот этой совдеповской демагогии! Надоело! Почему я за этих цуциков пахать должен, у кого руки не к тому месту! Вам забава, а я на жратву зарабатываю!

— Слушай, — командир вздохнул и остановился, — Ну, хочешь, мы с ребятами скинемся?

— Что? — тихо, угрожающе спросил Степан.

— Ну-у… я понимаю, что у тебя тяжелое материальное положение. Давай, мы с ребятами скинемся и тебе поможем?

— Я хочу получить то, что я заработал, — раздельно сказал Степан сквозь зубы. — А объедков с генеральского стола мне не надо!