Вам и не снилось

- так он сказал, - тараторила Элла. Но радость была от другого.

Режиссер был сегодня у нее (восторг!), у Эллы, сказал, что истинная дружба проверяется именно такими случаями. Так что они возвращаются вместе, будут ставить арбузовскую "Таню", совсем не так, как раньше. Она будет Таней. Но какой! Никакой любви! Просто ленивая девка уцепилась за перспективного инженера, а когда жизнь заставит ее самой зарабатывать на хлеб, поймет, что без мужика на свете прожить можно. Даже лучше...

- Чушь! - сказала Таня. - Где вы такое увидели?

- В пьесе! В пьесе! - кричала Элла. - Все бабы нынче - мужики. И только тогда им на свете хорошо, покойно и уверенно, когда они мужики на сто процентов! Во! Это будет бомба!

- На чем ты будешь раскачиваться? - спросила Таня.

- Ни на чем! Играть станут цвета. Твоя тезка вначале будет вся розовая, как поросеночек. Она будет нести собой розовую женскую беспомощность.

- А потом какого она будет цвета?

- Как вся наша жизнь, лапочка! Стальная! Понимаешь? С металлинкой! Которая в конце засеребрится.

"В чем она была права? - думала потом Таня. - Пьесу они изуродуют, это точно, но какое-то в этом есть зерно... в этом уродовании. Какое? Ах, вот в чем! Чистая, отделенная от жизни любовь в наше время не выживает? У _только любви_, как у бабочки-поденки, век короткий. Ей нужны примеси... В виде лесоповала?"

Потом Таня скажет: "Этот идиот режиссер заставил меня следовать задуманному плану. Что мне стоило на следующем же уроке все переиграть?"

Ни Роман, ни Юлька так и не вспомнили, где они видели друг друга. А встреча была и, оставшись для них бесследной и не запомнившейся, в их семьях, для их родителей стала чем-то вроде взрыва в котельной, который внешних разрушений вроде бы и не принес, но внутренние конструкции слегка покорежил.

Дело было вот в чем...

Мама Юльки когда-то давно, еще в школе, дружила с папой Романа. Но мало ли кто с кем дружил в школе - раздружились. Возник красивый мужчина, летчик, и увел маму Люсю от юного школьного воздыхателя. Тривиальнейшая история, разговора не стоит, если бы... Если бы папа Романа с последовательностью и ритмом биологических часов не возникал у ног Юлькиной мамы с переходящей всякие приличия тоской во взоре. Уже Юлька родилась, уже у него самого был сын, а все равно - придет, сопит и вздыхает. И случилось вот что... Людмила Сергеевна его возненавидела.

- Я сама себе казалась противной оттого, что когда-то с ним целовалась... И мне так горько, что своими приходами он напрочь испортил все приятные воспоминания. Теперь вспоминается противное. Что руки у него были всегда влажные, что, когда мы целовались, получался свист.

Людмила Сергеевна даже маму свою видеть в эти дни не хотела, потому что та Костю - так звали отца Романа - обожала. Юлиного отца - летчика - она не восприняла, дядю Володю тоже а Костя - это был ее идеал. Он соответствовал ее каким-то глубоко запрятанным, но живучим представлениям о пресловутой немецкой добропорядочности. Это было