Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Сергей открыл рот и чуть было не спросил, что это за наука такая. К счастью, он быстро вспомнил, где находится, и вовремя прикусил язык.

– Раиса Кузьминична жарит поросенка, – гордо сказал Николай Васильевич. – И пироги печет. Пойдем потом к нам ужинать.

– Ах, неопытная молодежь, – улыбнулась Серафима Петровна. – Не умеете воду носить.

– А как? – растерялся Андрей. Было задето чувство его профессиональной гордости.

– Если два ведра повесить на коромысло, то в руке можно принести еще третье ведро, – пояснила она. – Вдвоем принесете два лишних ведра – меньше ходить за водой.

– Так у меня и коромысла нет, – сокрушенно развел руками Сергей.

– Гришенька, – нежно позвала Маргарита Николаевна. – Дай им наше коромысло. Сейчас Григорий Иванович вам принесет, – сказала она.

– И наше возьмите, – отозвался молчавший до этого мужчина – видимо, муж Серафимы Петровны. Его лысину прикрывала длинная прядь волос, которые еще росли по бокам и были старательно уложены поперек головы. Они с Григорием Ивановичем направились к выходу.

– Ну и взаимовыручка у вас. – поразился Андрей.

– Так… как же? – удивился Николай Васильевич, стряхивая с себя побелку. – Ведь устраивается человек.

Сергей посмотрел на стены. Они были отмыты, и его оттеснили в другую комнату, чтобы он не путался под ногами. Полиэтилен был уже

снят – его оценили как вещь необычайно практичную, но непрочную. Женщины домывали пол.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Серафима Петровна. – Завтра можно будет красить.

– Я хотел обои, – заметил Сергей.

– Где же вы их у нас достанете? – удивился Николай Васильевич. – За ними в Москву ехать надо.

– Да я привез уже, – сказал Сергей. – Багаж пришел.

– Так быстро? – хором удивились гости.

– А… я его еще два месяца назад отправил, – нашелся Сергей, надеясь, что его не спросят, откуда он тогда знал, что его здесь возьмут на работу.

Их пластмассовые ведра забраковали, сказав, что толстые ручки не наденутся на коромысло. Поэтому вместе с коромыслом принесли шесть железных ведер, и он помчался за водой, с негодованием обнаружив, что Андрей исчез. Впрочем, когда он возвращался, Андрей с коромыслом уже бежал ему навстречу.

– Они тут так командуют парадом, что только держись, – прокричал он на бегу.

Дома Сергей обнаружил, что все шестеро соседей сгрудились вокруг мужа Серафимы Петровны, издававшего восхищенные возгласы, и что-то увлеченно рассматривали. Это был принесенный Андреем пылесос, который мог работать в горячем режиме и моментально высушить стену.

– До чего красиво сделано! – восхищалась Маргарита Николаевна.

– Красненький, – соглашалась Мария Ивановна, сморщив курносый веснушчатый нос.

– Уж очень легкий, – сомневался Николай Васильевич. – Ненадежная вещь. Самому легче дуть – что он тут высушит, крохотный такой.

Андрей вернулся с тремя ведрами воды, Маргарита Николаевна сняла с плиты на печке кастрюлю с горячей водой, и все по очереди принялись отмываться на кухне. Андрей тем временем включил пылесос и направил струю горячего воздуха на стену. Пылесос взревел, как самолет на взлете, посеяв переполох среди гостей.

– Ох, – воскликнула Серафима Петровна, хватаясь за сердце. – Я уже думала – воздушная тревога опять.

– Эта фитюлька так гудит? – удивился Григорий Иванович.

– Не подставляйте руку, – прокричал Сергей. – Обожжетесь.

Но муж Серафимы Петровны, имя которого так и не удалось пока выяснить, уже дул на руку. Свалившиеся с лысины длинные пряди свисли до самых плеч.

– Ничего себе дует, – приговаривал он озадаченно. – Это как же – такой маленький, а так дует.

– Климушка, – ласково окликнула его Серафима Петровна. – Весь твой «золотой заем» растрепался.

Сергей удивленно воззрился на Андрея. Тот прошипел ему в ухо:

– Облигации раньше были такие. Государственные. «Золотой заем» назывались. Обязательные.

Сергей похлопал глазами. Лучше надо было историю учить, в очередной раз сокрушенно подумал он.

Потом все по очереди подставляли руку, трясли и дули на нее и восхищались советской техникой. Сергей счел пока за благо промолчать, что пылесос – японский.

Мария Ивановна тем временем развернула кусок обоев.

– Ой, – восхищенно воскликнула она, – какие плотные. Ах, золотистые! Ах, блестят!

Все застыли перед обоями, как перед картиной. Мужчин красота рисунка мало трогала.

– Не будут держаться, – говорил один.

– Слишком тяжелые, – согласно кивал другой.

Потом все недоверчиво рассматривали коробочки с клеем, говоря, что лучше и надежнее самим сварить клейстер. Андрей на глазах у всех залил клей теплой водой в ведре, и все отправились к Хворовым ужинать.

– Ну, не знаю, как насчет возбуждения их зависти к нам, – шепнул Сергей Андрею, – но я им уже весь иззавидовался.

Андрей, который, к негодованию соседей, сделал было неудачную попытку удрать обратно в двадцать первый век на полчасика, молча смотрел на стол, щеголявший вышитыми салфеточками, милыми домашними мисочками и вазочками. Стол уютно освещался розовым абажуром с бахромой. В середине красовался зажаренный целиком молочный поросенок с веточкой герани в зубах (за неимением укропа в январе). Вокруг него на тарелочках красовались пироги, вазочки с соленьями и блюдо вареной картошки. Все это великолепие издавало невероятный аромат.

– Чем это пахнет? – удивлялся Сергей. – Вроде бы не специями.

– Ты, наверное, удивишься, – прошипел в ответ Андрей, – но пироги пахнут пирогами, а жареный поросенок – жареным поросенком.

– А я думал, специями. Гуля говорила, что без специй невозможно готовить.

– Ха! Твоя Гуля! – язвительно сказал Андрей, глядя, как хозяйка кладет ему в тарелку кусок поросенка.

К еде Андрей всю жизнь относился как к досадной помехе, отвлекающей от дела. Его вообще раздражала удивительная несовершенность человеческого организма. Он требовал время на сон, заставлял ощущать голод и усталость – все это нерационально и непроизводительно. Его родители тоже были люди науки, ели наспех, а искусство накрывать на стол вызывало у них презрение, которое они даже не считали нужным скрывать. Они называли это мещанством и уделом тупиц и бездельников.

Но сейчас накрытый стол, и особенно жареный поросенок, вызвал в нем самые светлые чувства. К тому же соседи сэкономили им массу времени и сил.

Раиса Кузьминична оказалась невероятно красивой. Она была моложе Николая Васильевича лет на десять и казалась его дочкой или младшей сестрой. Через ее плечо свешивалась толстая русая коса. Ямочки на щеках, прозрачная кожа и нежная улыбка делали ее необычайно привлекательной.

Ужинали весело и шумно. В самый разгар веселья незапертая дверь медленно раскрылась, и на пороге появилась девочка лет трех в зимнем клетчатом пальтишке. Она задумчиво сосала варежку.

– Валечка, нехорошо так без стука входить, – послышался женский энергичный голос.

– О, Любовь Борисовна, милости просим, – зашумели все сидящие за столом. – А где же Михаил Андреевич?

– Только с репетиции идем, – рассмеялась она. – Сейчас все расскажу. Вот только разденемся, и придем, – пообещала она, схватила дочку и исчезла.

– Михаил Андреевич сегодня Тростникову с Паниной в аудитории запер, представляете, – сказала Мария Ивановна. – Они должны были танец к сегодняшнему дню отрепетировать, но пробаловались. Они ведь знаете какие.

– Хулиганки, но талантливые, – кивнула Серафима Петровна. – Да, Клементий? – обратилась она к мужу.

– Да уж, Клементий Николаевич, кому, как не вам, знать, – засмеялась Маргарита Николаевна.

Сергею с Андреем пояснили, что Клементий Николаевич, впервые войдя к ним в аудиторию первого сентября, неосторожно поинтересовался, действительно ли это третий курс, английская группа.

– Sorry? – переспросила его Тростникова.

– We don’t speak Russian, – поддержала ее Панина.

Клементий Николаевич, вообразив, что это группа, составленная из настоящих англичан, которых зачем-то надо учить истории партии на английском языке, побежал в деканат, требуя переводчика. Деканша была на уроке, а секретарь, добросовестная и исполнительная девушка, решила, что к ним в институт прибыла делегация из Англии. В панике она побежала к той же Тростниковой, оставив в деканате Клементия Николаевича, который судорожно решал, не обидятся ли англичане, если он расскажет им про девятнадцатый съезд партии и борьбу против мирового капитализма.