Песни пьющих
Песни пьющих читать книгу онлайн
Ежи Пильх (p. 1952) — один из самых популярных современных польских писателей автор книг «Список блудниц» (Spis cudzo?oznic, 1993), «Монолог из норы» (Monolog z lisiej jamy, 1996), «Тысяча спокойных городов» (Tysi?c spokojnych miast,1997), «Безвозвратно утраченная леворукость» (Bezpowrotnie utracona lewor?czno??, 1998), а также нескольких сборников фельетонов и эссе. За роман «Песни пьющих» (Pod mocnym anio?em, 2000) Ежи Пильх удостоен самой престижной польской литературной премии «Ника».
«Песни пьющих» — печальная и смешная, достоверно-реалистическая и одновременно гротескно-абсурдная исповедь горького пьяницы писателя Ежи П. Жизнь героя-автора и его сотоварищей, одолеваемых зеленым змием, поделена на неравные отрезки: пребывание дома, где они, большей частью безуспешно, пытаются вести нормальное, «трезвое» существование, и в клинике, где их лечат от алкоголизма.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Так я и провел всю ночь, пил и блевал попеременно.
Он входит в церковь, губы его шевелятся, будто читая молитву. Внутри прохладно; на стенах изображения Крестного пути. Кажется, никто не смотрит. В церкви — вот где ему особенно нравится пить.
Что ж, что пьян? Ну, и пьян! Пьян — и горжусь этим.
Но бывали такие пропойцы, что — ощущая в себе переизбыток спиртного и не желая отступаться, ибо по завершении трапезы охоты ничуть не убывало, — выходили за дом и там, добровольно скинув с души, возвращались к столу и снова наново пили.
А не думала ты, что жить с пьянчугой тебе прискучит? Ты еще самого худшего не видела. Я все переворачиваю вверх дном. Постоянно блюю. Это чудо, что последние несколько дней я так хорошо себя чувствую. Ты как противоядие, что смешивается с алкоголем и удерживает меня в норме, но вечно это продолжаться не будет.
И всех рассудит и простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных… И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите, пьяненькие, выходите, слабенькие, выходите, соромники!» И мы выйдем все, не стыдясь, и станем. И скажет: «Свиньи вы! Образа звериного и печати его; но придите и вы!»
Выпьешь ты рюмку, а у тебя в животе делается, словно ты от радости помер.
Однако я не могу представить себе, как можно продлить удовольствие от питья, когда пить уже больше не хочется, и как можно создать себе воображением искусственное и противоестественное желание пить.
Пошли, Господи, всем нам, пропойцам, такую легкую и прекрасную смерть!
— Выпить вроде охота.
— Всем охота, только не все это знают.
Я был напуган и пил больше обычного. Я работал над своим первым романом. Сидя за пишущей машинкой, каждый вечер выпивал полбутылки виски и дюжину пива. До рассвета курил дешевые сигары, колотил по клавишам, пил и слушал классическую музыку по радио. Я поставил себе цель: десять страниц зараз, но проверить, сколько написал, мог только на следующий день. Вставал утром, блевал и отправлялся в переднюю комнату — поглядеть, сколько страниц лежит на диване. Норму свою я всегда перевыполнял.
И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши…
Мой организм отравлен алкоголем.
И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и говоря со мною, сказал мне: подойди…
Без питья не жить, да и о питье не жить.
Как биолог, как исследователь общественной жизни, занимающийся властью и переустройством мира, созданием универсального порядка, — во всех этих ипостасях он, казалось, испытывал огромную потребность в копуляции.
Странное дело: водка — чертовски крепкий напиток, загадочный настой трав, каким-то особым образом связанный со звездами.
Мы шли рука об руку по Сен-Жерменскому бульвару, и перед витриной антиалкогольной лиги, где, по обыкновению, выставлены были ссохшиеся мозги, я сказал:
— Здесь, разумеется, лучше перейти на другую сторону.
Кто хочет повторения, тот настоящий мужчина.
С седьмого класса я стал довольно аккуратно посещать веселый дом, там пил пиво.
Душа моя среди львов…
Кругом бочки с портером, красота. Но крысы и туда забираются. Упьются, раздуются с собаку и плавают на поверхности. Мертвецки упившись портером. Налижутся до блевотины, как черти.
Пока я с вертолета, пролетающего над Манхэттеном, разглядывал Нью-Йорк, будто проплывая в лодке со стеклянным дном над тропическим рифом, Гумбольдт, вероятно, рылся среди своих бутылок, отыскивая хоть капельку сока, чтобы смешать его с утренним джином.
Жизнь возможна лишь благодаря ускользанию от идеи времени.
Не знай я, что покончить с собой можно в любой момент, удавился бы немедленно!
Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы.
А теперь давайте подумаем с вами вместе: что бы мне сейчас выпить?
14. Стихи Альберты
Прекрасны были стихи Альберты, прекрасны, как сон. Свет, а может быть, тень, луч света или тень младенца, душа — нежная, загадочная, непостижимая — скользила по строкам, от строфы к строфе. Не покидая отчего дома, Альберта хрипловатым сопрано воспевала все предметы и утварь, что когда-то там были. Читала стих о жестяном чайнике на шестке, в котором некогда кипятили воду, читала о той воде, о том шестке, о свече, в ночь под Рождество горевшей на столе, читала замечательную лирическую поэму о вязаной шапочке мальчугана, который каждый день по дороге в школу проходил под окнами ее дома.
Сколько это продолжалось, не знаю, долго ли Альберта читала стихи, не знаю: кажется, недолго, и, кажется, во время чтения меня ни разу не сморила упоительная, минутная или более продолжительная дремота. Так или иначе, читала она, стоя посреди комнаты, как посреди сцены; все тогда указывало — да и теперь указывает, — что это должно было выглядеть чертовски смешно, однако не только не было смешно, но чем дальше, тем сильнее меня волновало. Я слушал стихи стоящей как изваяние на замусоренном полу Альберты, и мне чудилось, что я лежу на облаке.
Потом она присела на край облака, сразу ставшего соблазнительным краем матраса, и положила свою теплую ладонь на мою холодную руку и задала мне вопрос, который я тысячу раз слышал, задала вопрос, который мне уже задавали тысячи, миллионы людей, задала вопрос, который мне уже задавали европейцы, азиаты, американцы, африканцы, австралийцы и, кажется, даже эскимосы, задала вопрос, который до сих пор мне не задавал, пожалуй, один только Господь Бог.