Кровь фюрера

За окном уже виднелись неопрятные пригороды Асунсьона: плоские крыши желто-белых кирпичных домов и остроконечные крыши лачуг. Он услышал грохот в недрах огромного самолета — шум выпускаемых шасси.

Через пять минут он увидел желтые огни посадочной полосы и услышал шуршание колес по бетону, когда огромный самолет, наконец, совершил посадку.

Взяв чемодан с транспортера, он безо всяких проблем за двадцать минут прошел таможню.

В зоне для встречающих он увидел высокого молодого блондина, который выделялся на фоне толпы ожидающих. Перед собой этот мужчина держал плакатик: «Питер де Беерс». Майер сделал шаг вперед, и молодой человек взял его чемодан. Они пошли к выходу. Неподалеку был припаркован черный «мерседес», заляпанный грязью, и Майер увидел, что внутри сидят трое. На переднем сиденье расположился Шмидт, нерушимый как скала, а на заднем сиденье — еще двое давних знакомых. На обоих были безукоризненные деловые костюмы. Увидев Майера, они оба улыбнулись.

Первому было чуть больше тридцати, на нем был светло-серый костюм, а темные напомаженные волосы блестели. Он был коренастым, и хотя его нельзя было назвать красивым, он обладал особой мужской привлекательностью, его лицо загорело за многие годы, проведенные под жарким солнцем.

Второму было около шестидесяти, но выглядел он моложе — высокий, стройный, очень красивый мужчина. Его серебристо-серые волосы были больше серебристыми, чем серыми. Они были зачесаны назад и оттеняли загорелое лицо. Он походил на опытного дипломата: темно-серый деловой костюм, белая рубашка, красный шелковый галстук, нежно-голубые глаза, излучающие уверенность. Этот мужчина, несомненно, обладал харизмой. Когда Майер подошел ближе, он поднял руку и улыбнулся.

Блондин поставил чемодан Майера в багажник, а Шмидт открыл ему дверцу.

Сев на заднее сиденье, Майер пожал руки пассажирам.

— Ну что, хорошо долетел, Иоганн? — спросил мужчина с серебристыми волосами.

— Ja, danke.

Вытащив носовой платок из кармана, Майер промокнул лоб. Даже в «мерседесе» с кондиционером жара была практически невыносимой. После долгого перелета он чувствовал себя физически истощенным и надеялся, что встреча надолго не затянется. Вернее, он был уверен в этом.

Повернувшись к темноволосому мужчине, он спросил:

— Какие проблемы?

Крюгер посмотрел на него и покачал головой.

— Проблем нет, но у нас плохие новости.

— Вот как? — бросил Майер, чувствуя беспокойство, хотя и не знал, связано ли это с проектом. «Но этого не может быть, — сказал он сам себе. — Все в порядке».

— Мы поговорим об этом по пути, Иоганн, — сказал Крюгер, наклоняясь вперед. Он похлопал водителя по плечу. — В гостиницу, Карл.

Машина тронулась и съехала с обочины. Майер промокнул лоб, молча проклиная жару и думая о том, что же это за плохие новости.

Руди Эрнандес устал. Он не спал до трех утра, обдумывая план и проверяя оборудование, которое Риккардо Торрес доставил ему прошлым вечером.

— Уж постарайся вернуть мне все целехоньким, — сказал Торрес. — Иначе босс даст мне под зад, и мне придется продавать орехи под городским зоопарком, comprende^[5]?

— Comprende.

Оборудование было дорогим. Торрес объяснил ему, как с ним обращаться, а потом снова спросил, как и в тот раз, когда Эрнандес позвонил ему впервые:

— Что ты собираешься со всем этим делать, амиго?

Эрнандес загадочно улыбнулся и сказал:

— Тайная операция.

Взглянув на него, Торрес приподнял одну бровь.

— Ну ладно, но если что-то повредишь, ты заплатишь, si? Помни об этом, Руди.

Эрнандес сказал, что постарается. Никаких проблем. Ему просто нужно было оборудование на одну ночь, а потом он вернет его абсолютно невредимым.

На следующее утро он рано отправился на работу в «Ла-Тард», поработал до трех и приехал в свою квартиру. Он уже все организовал, но ему хотелось проверить все еще раз, чтобы не было никаких ошибок, никаких заминок. Эрнандесу захотелось выпить, но он решил все же этого не делать. Ему нужна была светлая голова, чтобы не ставить план под угрозу срыва. Слишком многое было на кону. Он хотел было позвонить Эрике, просто чтобы поздороваться, чтобы услышать ее голос, потому что он нервничал. Он надеялся, что все будет в порядке. Если ему повезет, то план сработает, и все получится так, как он хотел.

Если ему повезет.

«А если план не сработает, — подумал Руди, — то возникнут большие проблемы. И если не удастся быстро выбраться из гостиницы…» Он вспомнил о пожарном выходе на первом этаже в задней части гостиницы. Ему он может понадобиться.

Он встал и, выйдя в кухню, налил себе тепловатой кока-колы, бросил туда несколько кубиков льда и вернулся в гостиную. Сев, он отхлебнул кока-колы, потом закурил сигарету, думая о своем плане, пытаясь все предусмотреть. Он не знал, на что ему рассчитывать. Приходилось рисковать.

Погасив сигарету в пепельнице, он встал, осознавая, что волнуется. Взял из спальни чемодан, в котором уже было все необходимое, а потом вновь вернулся в гостиную.

Положив чемодан на кушетку, он открыл защелки, проверил, не забыл ли чего, а потом занялся оборудованием, которое дал ему Торрес. Оборудование лежало на кофейном столике. Он осторожно уложил каждую часть устройства в одежду, которая уже была в чемодане, удостоверившись, что ничего не перекатывалось, — Торрес говорил ему о том, какое оборудование чувствительное. Закончив с этим, он снова все проверил, закрыл чемодан и поменял комбинацию цифр кода.

Он почувствовал, как по телу прошла дрожь страха. Взглянул на ладони. У него дрожали руки, на ладонях выступили капельки пота. Ему казалось, что руки у него не прекращали дрожать в течение последних сорока восьми часов. Ему было жарко, несмотря на кондиционер. Глубоко вдохнув, он медленно выдохнул.

«Расслабься, амиго. Оставайся спокойным. Иначе ты умрешь еще до того, как все начнется».

Он взглянул на часы. 5:30.

Ему нужно было переодеться, после чего уже пора было выходить.

По вечернему городу в потоке машин медленно двигался большой черный «мерседес». Стеклянная перегородка между водителем и пассажирами была поднята, так что сидящие в салоне могли спокойно поговорить.

Сгустились сумерки, и Майер смотрел сквозь тонированные стекла на огни. Маленькие машины ехали мимо «мерседеса» по дороге с тремя полосами движения. Они подъезжали к городу. Скоро начнется последняя встреча в этой ужасной стране.

За окном медленно проехал старенький желтый пикап, дребезжащая развалюха. За рулем восседал индеец в ковбойской шляпе, а рядом с ним расположилась его толстая жена с плачущим ребенком на коленях. Стекла в машине были опущены, радио изрыгало звуки парагвайской губной гармошки. На заднем сиденье в пикапе, как обезьянки, прыгали пять-шесть неугомонных замызганных темнолицых детей. Один из них нагло скорчил Майеру рожу и показал ему голую задницу.

«Эти грязные идиотские латиносы!» Майер с отвращением отвернулся. И как его люди могут здесь жить? Он взглянул на Крюгера. У Майера больше не было сил терпеть.

— Так что это за новости?

— Царкин. Он застрелился два дня назад.

Майер удивленно поднял брови.

— Так он умер?

Крюгер кивнул.

— Впрочем, ему оставалось всего лишь несколько часов. Рак. Так что он решил покончить со всем побыстрее. Послал перед этим письмо Францу. Написал, что боль стала невыносимой, и попросил прощения за то, что не смог терпеть.

Майер кивнул, смутно припоминая, что Франц что-то говорил ему о болезни Царкина.

— Это большая потеря, — сказал Майер, а потом его поразила мысль, ужасная мысль. — А его бумаги?

Он обеспокоенно взглянул на человека с серебристыми волосами, сидящего напротив.

Тот улыбнулся.

— Нет нужды паниковать, Иоганн. Царкин сжег все свои бумаги. Все. Их ничто не может навести на наш след. Ничто.