Римские призраки

Кларисса

Джано выглядит рассеянным, но в удивительном чутье ему не откажешь. Особенно хорошо у него работают антенны подозрительности. По большей же части его теоретические амбиции сопряжены с мрачными противоречиями. Он утверждает, что каждый поступок порождает серию цепных реакций, приводящих к постоянным конфликтам, а случается, и к положительным результатам, но почти всегда в конце концов к катастрофе. В качестве негативного примера он приводит историю об Эзра Паунде: живя в Венеции, он каждое утро, едва проснувшись, открывал окно и громко выкрикивал: «Disaster!»[6] Анализируя урбанистическую ситуацию в Риме, сложившуюся после войны, все эти грандиозные спекуляции, Джано говорил, что и ему следовало бы каждое утро выкрикивать прорицание американского поэта и посмотреть, в какой мере девушку, от которой потребовали полной наготы, можно включить в обсуждаемую тему.

Время от времени его разрушительные устремления встречают сопротивление даже со стороны его студентов, хотя в большинстве своем они с ним заодно. На стене аудитории, где Джано читает лекции, он велел повесить большую топографическую карту Рима, потому что именно с Рима Джано хотел бы начать революцию полной Урбанистической Деконструкции, которую его студенты сразу же окрестили Урбанистической Утопией — У.У.

Для начала Джано задумал разрушить целые группы домов в квартале Париоли, разделенном на топографической карте на множество районов. Подлежащие сносу он пометил зеленым маркером. Зеленый цвет должен означать, что эти районы следует превратить в пышные сады или в небольшие площади. На каждой площади, находящейся по линии существующего или будущего метро, должны быть кинотеатр или театр, кафе и рестораны, супермаркет и конечно же большая подземная автостоянка, а по возможности — дискотека, спортивный зал, бассейн.

После Париоли Джано хотел заняться оздоровлением Винья Клара, которую надо было только «разредить», снеся здания через одно. Затем следовало приступить к решению проблемы таких огромных «муравейников», как Тусколана, Аппия Нуова и Тибуртина, которые, говорил он конфиденциальным тоном, должны быть снесены под корень и перестроены по вертикали. Один небоскреб вместо каждых десяти «муравейников», тогда на одной десятой площади может разместиться все тамошнее население. Больше простора, много зелени, много воздуха, много света. Легче осуществить программу в более благоустроенных окраинных районах, таких, как Африканский квартал или Колли Аньене: там можно создать просторные площади, разрушив лишь некоторые группы домов. Речь просто идет о стратегическом плане, к осуществлению которого можно было бы привлечь и студентов.

Все это мне объяснил один из учеников Джано, который иногда после обеда приходит поискать в нашей библиотеке материалы для своего диплома. Со мной Джано не очень делится своими урбанистическими проектами. У меня такое впечатление, что в университете, где его лекции пользуются большим успехом, он исчерпывает почти весь свой словарный запас, оставляя для дома самую малость. Я понимаю также, что он предпочитает излагать собственные урбанистические фантазии в форме романа.

Увы, он мне не разрешает читать то, что пишет, и я сама должна тайно, как какая-нибудь воровка, проявлять инициативу, если хочу прочесть несколько страниц. И тогда я узнаю, что Джано, пардон, Буби, расхаживает нагишом по квартире Тани, то есть Валерии, и, не смущаясь, пишет об этом (в скобках замечу, что, увидев имя Буби, я так и слышу собаку, лающую мне в уши). Странно, что в своих записях Джано так непринужденно говорит о сексе с Валерией.

Между прочим, один из его студентов, часто заглядывающий к нам, чтобы поискать нужную книгу в библиотеке, бросает на меня такие взгляды, что можно подумать, будто у него особый интерес к моей персоне. Ну такие взгляды!

Джано

Октябрь в Риме бывает жарким и душным. Мог ли я отказаться от сразу же подхваченного Клариссой предложения Занделя и Ирины поехать на конец недели во Фреджене? Вилла Пиний считается самым лучшим местом для отдыха в тени после нескольких часов, проведенных на пляже, в приятной обстановке под прекрасными пиниями, где официанты бегают от столика к столику, разнося прохладительные напитки и кофе. Ничто так не приносит отдохновения, как вид работающих людей. Кларисса упрекнула меня, сказав, что подобные мысли у культурного человека невыносимо нахальны и высокомерны.

— А может, я некультурный человек!

— Ну вот, ты опять дал мне нахальный ответ.

Такие короткие перепалки, к счастью, не оставляют и следа.

Потом мы пошли в заведение «Красная Луна», чтобы искупаться в бассейне, потому что морская вода могла серьезно повредить нашему здоровью. У меня лично такие переполненные купальщиками бассейны вызывают отвращение: вечно мне кажется, что среди них есть больные. Но вода в море действительно слишком мутная и кишит бациллами. Колибациллы очень агрессивны.

Кларисса сбросила свое легкое платьице и вышла из кабины в купальнике. Восхитительная, абсолютно отвечающая описанию девушки из деревни нудистов, о которой рассказывал Зандель. Какая пощечина! Я привык видеть ее голой каждый вечер и потому смотрю на нее без всякого удивления, но совсем другое дело любоваться ею в новой обстановке, на публике: лучезарное явление, притягивающее к себе взгляды всех присутствующих. Чудо природы — в свои сорок лет — рядом с Занделем, тоже в плавках. Кларисса потребовала, чтобы и мы с Ириной вошли в воду. Никаких бассейнов, я остался под зонтом вместе с Ириной, выставившей свои тощие и неуклюжие ноги.

— Не люблю воду. Плавать я почти не умею, и мне не хочется выглядеть смешной, — сказала Ирина с таким видом, будто делает мне важное признание.

— А у меня забитые людьми бассейны вызывают отвращение. Мне кажется, что я прикасаюсь телом к барахтающимся там в воде незнакомцам.

— Думаю, что у моего мужа и Клариссы нет подобных проблем.

— Это очевидно.

— Мы сидим здесь. И никаких прикосновений тела к телу, — сказала Ирина с несколько натянутой улыбкой. И добавила: — Телесной близости можно добиться и на суше, не спускаясь в воду.

Я не знал, что ответить на такое обезоруживающее утверждение. Между тем в воздухе стал распространяться сильный запах гари, словно где-то поблизости занялся пожар.

— Ты не чувствуешь, что-то горит?

— Ну как же. Но только кто отсюда уйдет?

Я не понял, что она имела в виду, но по ее меланхоличному взгляду стало ясно, что Ирина видела во мне сообщника, и это меня удручало, так как я никоим образом не мог соответствовать ее ожиданиям.

Неужели, думал я, между нами, мужчинами и женщинами, друзьями и женами друзей, всегда нужно намекать на секс или практиковать его как единственный способ уйти от повседневной рутины? Вы не отдаете себе отчета в том, что таким образом и секс становится рутиной? Уж эти постоянные намеки! Единственное слово, так редко звучащее в наших разговорах, — любовь. Если редко встречается слово, значит, редко встречается и это чувство, волнующее, но и к чему-то обязывающее и даже рискованное. Можно привести лишь один пример, но относится он к импровизированной паре — Зандель и девушка из бассейна (не дай бог, чтобы ею была Кларисса), но не знаю, так ли уж достоверна даже эта история, расписываемая Занделем.

После купания Клариссы и Занделя мы отправились пешком к вилле Пиний. Между тем запах гари становился все сильнее и сильнее и сопровождался иногда легкими наплывами дыма, забивавшего ноздри. Какой-то прохожий сказал, что сжигают растительность на дюнах к югу от Фреджене, но ничего опасного. Единственная неприятность для тех, у кого дома на юге, — нашествие гадюк, бежавших от огня в сторону городка.

Давайте, давайте сюда с вашим ядом, все равно мы решили укрыться в тенистой роще виллы Пиний, тенистой, но не тихой из-за оглушительного стрекота сотен тысяч цикад. Но когда мы заказывали напитки, Ирина вдруг вскочила и указала на двух гадюк, приближавшихся к нашему столику. Мы молча встали и быстро направились к выходу.