Кубинские сновидения

Mi querido Густаво!

Через две недели я выйду замуж за Хорхе дель Пино. Он хороший человек и говорит, что любит меня. Мы гуляли по берегу, и он держал надо мной зонтик, защищая от солнца. Я рассказала ему о нас, о нашей встрече в отеле «Инглатерра». Он говорит, что мне нужно тебя забыть.

Я думаю о днях, которые мы провели в тех длинных полосах слабеющего послеполуденного солнца. Мне бы хотелось жить под водой. Может быть, тогда моя кожа впитает утешительное молчание моря. Я пленница на этом острове, Густаво, и не могу спать.

Твоя навсегда,

Я пишу тебе во время медового месяца. Мы в Сороа. Пока мы здесь, не было ни одного дня без дожди. Хорхе занимается со мной любовью так, будто я стеклянная и он боится меня разбить. Он целует мои глаза и уши, запечатывая их от тебя. Он протирает мой лоб влажными лепестками, чтобы стереть память о тебе. Его доброта вызывает у меня слезы.

Я все еще твоя,

Густаво,

я беременна.

Querido Густаво!

Во мне растет тупая ярость. Она наполняет мои вены. Я качаюсь, как буй в гавани. Это не облегчает сердца. Я смачиваю свои платья и надеваю их мокрыми. Я хочу умереть от воспаления легких. Мне отравляют еду и молоко, но я все еще раздуваюсь. Ребенок живет на яде. Хорхе уехал в Ориенте на два месяца. Он боится приезжать домой. Если это будет мальчик, я уйду от него. Я уеду в Испанию, в Гранаду, за твоим поцелуем, Густаво.

Я люблю тебя,

Густаво!

Девочка вся пористая. У нее нет тени. Голодная земля сожрала ее тень. Она читает мои мысли, Густаво. Они прозрачные.

Г.,

X. предал меня. В прихожей повесили золотые звезды. Там стоит северное дерево с металлическими листьями, которые крутятся на солнце. Малярия съедает голодные часы, беспокойные руки крутятся и замирают. С меня сдирают кожу и вешают ее сушиться. Я вижу, как она висит на веревке. Еда несъедобная. Они здесь переваривают свои собственные лица. Как у вас погода? Пришли мне маслин, фаршированных анчоусами. Спасибо.

Любовь моя!

Пилюли, которыми меня здесь пичкают, делают мои мысли мягкими, как хлопок. Я вру доктору. Рассказываю ему, что меня изнасиловал отец, что я ем заржавевшие закаты, ошпариваю детей в своем чреве. У меня вся голова сожжена процедурами. Говорят, что мне лучше.

Хорхе навещает меня по воскресеньям. Я ему предлагаю разложить электрические щетки и включить их все одновременно. Он не смеется. Он сидит рядом со мной на железной скамье. Природа здесь прямо-таки английская. Ни бугенвилий. Ни геликоний. Ни цветущих кактусов, сжигающих вымыслы в пустыне. Он держит мою руку и говорит о Лурдес. Остальные окружают нас на солнце. Их слова безмолвны, как ветер, которому позволяют дуть сквозь сети. Сладко пахнущая чепуха.

Я здесь подружилась с Фелисией Гутиеррес. Она убила своего мужа. Облила его бензином. Зажгла спичку. Она не раскаивается. Мы собираемся отсюда бежать.

Querido Густаво!

Фелисию убили. Она сгорела в постели. Говорят, от сигареты, но никто из санитаров не дал бы ей сигарету. Четыре человека несли ее останки. За ней текла какая-то белая жидкость. Директор собственноручно ее вытер. Никто бы не стал это делать.

Завтра я уезжаю. Хорхе сказал, что мы будем жить у моря. Мне нужно укладывать вещи. Моя одежда пахнет безумием.

11 ноября 1938

Мой Густаво!

Я назвала свою новорожденную дочь Фелисией. Хорхе говорит, что я обрекаю ее на смерть. Она хорошенькая, пухленькая и смотрит на меня обезоруживающе своими зелеными глазами. На этот раз я буду хорошей матерью. Фелисия любит море. Кожа у нее просвечивает, как у рыбы, которая кормится вдоль берега. Я сижу на качелях и читаю ей стихи. Лурдес два с половиной года Она гуляет по берегу, топая тонкими загорелыми ножками. Хорхе, когда в отъезде, звонит ей каждый вечер. «Когда ты приедешь домой, папа? Когда ты приедешь домой?» – спрашивает она. В тот день, когда он возвращается, даже если после полуночи, она надевает нарядное платье с оборками и ждет его у входной двери.

Люблю,

Mi querido Густаво!

Я встала, когда еще было темно, чтобы посмотреть, как рыбаки спускают в море лодки. Я думаю о тех, кто, как и я, не спит в этот час, – о людях, страдающих бессонницей, ворах, анархистах, о женщинах у колыбелей. Они мои компаньоны. Я наблюдаю восход солнца, сжигаю свою коллекцию воспоминаний и набираюсь сил для следующего дня. В сумерки я горюю, думая, что мир умер. Я мало сплю.

Навсегда твоя,

Querido Густаво!

На прошлой неделе в воскресенье Хорхе взял нас прокатиться по провинции Пинар-дель-Рио. При виде гор у меня перехватило дыхание. Я настолько привыкла к постоянно меняющемуся горизонту, к чудесной изменчивости океана и облаков, что, увидев такую массу недвижного камня, закрывающую небо, была потрясена. Природа мне раньше казалась более непостоянной. Мы ехали мимо полей сахарного тростника, риса, ананасов и табака. Куда ни кинь взгляд, во всех направлениях тянулись посадки кофейных деревьев.

Мы остановились в столице провинции, чтобы перекусить. Она напомнила мне Гавану моего детства. Повсюду растут гибискусы, словно нарисованные толпами художников. Жизнь там течет еле-еле. Город беспорядочно застроен домами с верандами и колоннами. Я вспомнила тетю Алисию. Когда она сидела за пианино и играла «Детские сцены» Шумана, у нее, как и у меня, волосы были перехвачены голубой лентой. Ворот платья она закалывала брошью в виде павлина.

Дом всегда был полон детьми, которым она давала уроки, – кому в течение нескольких месяцев, кому в течение года или двух. Они с трудом забирались на табурет. Дети совсем ее не боялись, приносили ей рисунки, сделанные цветными карандашами, или цветы, которые рвали у себя в саду. Тетя Алисия доставала канареек из клетки и позволяла детям кормить их специальным кормом или рисом, который они не съедали за завтраком и приносили птичкам.

Я вспомнила кокосовые торты тети Алисии, слоеные, воздушные. Ее руки всегда пахли фиалковой водой, которую она втирала мне в волосы. Она брала меня в длительные прогулки по городскому саду и бульварам, рассказывала захватывающие истории. Более романтической женщины я не встречала.

Лурдес и Фелисия вели себя тихо и все время глядели в окно. Фелисия обычно всюду следует за Лурдес и во всем подражает сестре, чем выводит ее из терпения. Но сегодня они обе за целый день едва ли произнесли по несколько слов. Не знаю почему.

Хорхе уговорил меня попробовать guayabita del pinar, местный напиток, и я, к своему удивлению, выпила четыре стаканчика. Девочки на двоих съели порцию свиных отбивных.

Люблю тебя по-прежнему,