Мистические истории (СИ)

– То есть как?.. Каким образом?… А это возможно?… – загалдели все разом.

– Ну, вы все взрослые и вполне образованные люди, чтобы понять… понять, что институт крионики занимается, по сути, экспериментами, за тридцать лет в этой области мало что сдвинулось, деньги уходят, можно сказать, в никуда, в пустоту… Во всяком случае, никого еще успешно не разморозили, это я знаю точно, я узнавал. Одну женщину пытались – договор с институтом еще не закончился, но дальше платить семья отказалась, так, будучи при жизни видной красавицей, при попытке оживления получили сдувшийся на глазах сморщенный мешок с костями…

Раздались женские вскрики, Рон подбежал к столу с напитками, налил в стакан воды и принес жене, вернулся, поспешно налил себе виски и выпил. Кати и Мини тоже потянулись к столу и тоже налили себе виски.

– А сколько лет пробыла та дама в клинике? – неожиданно для присутсвующих раздался негромкий, но четкий голос из угла с цветочной кадкой. И все туда повернули головы. Сарра ни на кого не смотрела, она держала в руке и нюхала желтую розу на коротком стебле – каким-то образом отрезала или отломала цветок от колючего куста.

– Ммм… кажется, около десяти лет, или больше… не помню, – смешался Давид. Меньше всего он ожидал вопросов или мнения из угла, да и все остальные тоже.

– Вот видишь, – с явной укоризной сказала мать. – А Яков уже тридцать лет там. Я надеюсь, что он не превратится в сморщенный мешок. – Она обвела всех ясным и уверенным взглядом, Давид уже позабыл, когда она в последний раз так смотрела – во всяком случае, очень давно, – и остановила взгляд на старшем сыне.. – Я думаю, что он будет не хуже тебя. Тебе сколько? Сорок два? А ему только сорок четыре будет! – с явным удовольствием сказала Сарра. – Он ведь не изменился, раз заморожен? – полуутвердительно добавила она и понюхала желтую розу.

– Но, мама… – Давиду очень хотелось сказать, что ты, мол, мать, уже совсем старая, и твой муж уже не воспримет тебя как жену, но как, в какие слова облечь эту мысль, он не нашелся. Ели до нее самой это не доходит, тут ничего не сделаешь.

– Да знаю, знаю я, что ты хочешь мне сказать, да боишься! – воскликнула Сарра тем прежним громким голосом, которого все когда-то побаивались. – Старуха я, и не понадоблюсь ему. Ну и что? Как я его любила, так и сейчас люблю. Поэтому хочу, чтобы он живой был, чтобы тут был, а я на него хоть насмотрюсь, прежде чем умереть!

В гостиной наступила такая тишина, что прервать ее никто не посмел бы, казалось, никогда.

– Бабуля! – Эля выскочила из-за кресла и помчалась к углу. – Бабуля, я так люблю тебя, я знала, что ты такая! – Эля обсыпала поцелуями морщинистое лицо Сарры, та замерла, не шевелилась.

– Какая – такая? – ворчливо спросила она, отстранившись и рассматривая внучку, будто раньше ее не видела и не знала.

– Ну вот такая! – радостно сказала Эля. – Ты дедушку любишь, ты хочешь, чтобы он был с нами, и я тоже хочу дедушку!

– Но ты ведь его не знаешь, никогда не видела! – изумилась Сарра.

– Ну так что? Это не важно! Я знаю, что он хороший, ты столько мне рассказывала про него… или ты забыла?

– Забыла… – Сарра покачала головой, прикрыла веками глаза и впала будто в прострацию.

Эля села у ног Сарры на ковер и поглаживала ее опущенную неподвижную руку, глядя с ожиданием на отца..

У матери было просветление и опять ушло, – подумал Давид. – Ну и к лучшему… Он положил погасшую опять трубку на столик и встал со стула.

– То, что сказала Сарра… Я думаю, вы прекрасно понимаете, что это невозможно… и вы знаете, в каком она состоянии… она не отдает отчет своим словам… – сбивчиво произнес Давид и вдруг совсем некстати вспомнил про эксперимент, корорый ему предлагали врачи, и твердо и окончательно решил ничего об этом не говорить, эсперимент совсем ненадежный, только деньги выбросить на ветер. Тут ему представилось, что в дверь входит отец, молодой, сорокачетырехлетний, он берет Компанию в свои руки и задвигает его, старшего сына, и тем более, Рони, в угол… подобный тому углу, в котором сейчас сидит полубезумная мать.

– Поскольку я вижу, что никаких предложений не поступает, я выскажу свое мнение, – начал Давид.

– Давай! – махнул рукой Рон, и остальные облегченно и согласно закивали.

– Я предлагаю… этот процессс… этот эксперимент прекратить. Поскольку ничего реального, ничего обнадеживающего ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем, не предвидится…. – Тут Давид кое-что вспомнил и решил подставить под свою позицию подпорку. – По имеющимся у меня сведениям, или, точнее, по неофициальным данным, небезызвестные вам Дисней и Сальвадор Дали тоже, среди нескольких десятков прочих, уверовавших в крионику, себя заморозили… Но они оба велели себя заморозить на сто лет! – Давид по очереди посмотрел на всех и добавил, постепенно повышая голос, как привык делать в конце своих адвокатских речей. – И отвалили на эту глупость невообразимую кучу денег!

– Они могли себе это позволить, – хихикнула Сати, красиво тряхнула локонами и резким движением закинула ногу за ногу, тут же поменяла ноги местами, высоко сбив при этом легкое платье, и одарила Давида манящим взглядом. Чертовка, кокетка, даже сейчас, на глазах у Рони, пытается с ним заигрывать! За ее беленьким лобиком совсем нет мозгов, одни желания. Но как чертовка хороша… Сегодня, завтра он стоик, как герой Драйзера, а послезавтра… Давид тряхнул головой, отгоняя соблазнительное видение раздевающейся Сати.

– Они могли, а мы нет, – уводя глаза от ног Сати, – парировал Давид. – Лично я не вижу в этой безумной фантастике никакого реального смысла. Сто тысяч долларов уже ушло за эти тридцать с лишним лет, это те деньги, что положил на счет клиники отец… А теперь они хотят еще почти столько же, еще на двадцать лет. Но эти деньги, которые у нас просят – это уже наши деньги, деньги нашей компании…

– Короче! – сказал Рон, поглядывая в сторону стола с напитками.

– Да-да, – пискнули хором Кати и Мини и оглянулись на дверь: оттуда уже явственно доносились запахи жареного мяса – ужин, видимо, совсем готов. Давид ведь пригласил всех не только на совет, но и на ужин с жаренными на гриле уткой и цыплятами.

– Я уже заканчиваю, – заверил Давид. – Я полагаю, что ненужный и бессмысленный эксперимент должен быть немедленно прекращен. Мы похороним отца, мы предадим его тело земле, как положено. И будем чтить его память всегда.

Давид закончил говорить с таким чувством, как будто произнес некролог. Да так, в сущности и есть, – успокоил он себя. Просто этот некролог маленький, предварительный, а другой, более длинный, он скажет на похоронах. Заранее напишет текст, достаточно трогательный и проникновенный.

– Папа, – громко спросила Эля, не вставая с ковра и продолжая держать бабушку за руку. – А где дедушкины деньги?

– Какие деньги? – Давид поднял брови. – Те, что он оставил клинике на свое содержание, закончились, но я уже об этом говорил…

Тут Давид заметил, поскольку смотрел в сторону Эли, что Сарра снова очнулась и смотрит пристально на него. Кто знает, как давно она пришла в свое сознание, он ведь не наблюдал за ней. Надо же, она совсем пришла в себя, склонилась к Эле и что-то говорит ей на ухо…

– Деньги, что оставил дедушка в наследство… всем нам! – сказала Эля так же громко.

– А-а-а… Деньги вложены в Компанию, ВСЕ. А тебя, кстати, в те времена еще на свете не было.

– Значит, мне ничего дедушка не оставил? – смутилась Эля.

– Ну почему же.. – улыбнулся Давид и обстоятельно, своим обычным значительным адвокатским тоном, продолжил: – В завещании есть пункт, который гласит, что будущим внукам он выделяет определенную сумму… – Давид кашлянул. – Я бы сказал, довольно значительную. Так что, ты и твой двоюродный брат Арик всё, что положено, получите на свой счет… по достижении совершеннолетия. И то при условии, что он… не сможет распорядиться сам, то есть… «вернуться».

– А если дедушка вернется?

– Если обстоятельства изменятся и ваш дедушка… – Давид резко запнулся и оборвал свою «адвокатскую» речь. – Не морочь мне голову! – вспылил он и перевел взгляд на Рони, как бы ожидая от него поддержки. Но Рони только сделал кислую мину, мол, сам разбирайся со своей дочкой.