Остров

Декоративность пальмового леса сохранилась и вблизи: никакого подлеска, никакого мусора. Тот же паркетно-ровный, с ненужной тщательностью отполированный волнами, песок.

"Как там? Первый день творения… Чем-то похоже на парк. А орехов, кажется, нет!"

Вверху виднелись только черные сгнившие остья. Оказалось, что забраться туда немыслимо. Подальше стояла еще одна кривая пальма, полу- засыпанная песком, свесившаяся над самой водой…

За изгибом берега показалась груда оставленных для него ящиков.

"Мушкеты? Запас пороха и дроби?.." — Стало любопытно: что мог оставить скуповатый до сегодняшнего дня Белоу.

Матросы уже уходили на шлюпке от берега, опять куда-то торопились.

"Это ясно, своя жизнь", — Уже чужая, чуждая, немного непонятная. Как ни странно, но Мамонт только сейчас разглядел название яхты. "Светлый путь".Он стоял в воде, под кривой пальмой, задрав голову. Орехов окончательно не было- вверху та же грубая черная солома. На "Светлом пути" уже поднимали на тали шлюпку. Вот и яхта отделилась от него, чужая жизнь, упакованная в железную тару. Стоя по пояс в воде, он вдруг осознал, что ему некуда идти. Неожиданная проблема. Понял, что всегда куда-то торопился, часто его гнали куда-то, и вот теперь!..

"Некого спросить — куда идти Мамонту — налево, направо?.."

Очнулся от нечеловечески мощного голоса. С яхты кто-то что-то говорил в мегафон. Мамонт махнул в сторону голоса рукой, полез на берег. С яхты, кажется, о чем-то спрашивали. Мамонт закивал головой, прощально замахал руками. Голос замолчал, успокоившись.

"Вот и конец."

Он повернулся к лесу. Где-то там, за спиной, поднимали якорную цепь. Это значит, очередное странное приключение — уже воспоминание.

"Вторая жизнь Мамонтова Онуфрия," — Он вошел в лес, и сразу исчезла жара, будто кто-то выключил калорифер. И тут же оглушил галдеж птиц. Все живое наивно радовалось жизни, отнюдь не замечая Мамонта.

И дальше — вором, такой же чужой здесь, как на улице любого города, осторожно ступая по упругой земле.

"Лесной бомж", — ухмыльнулся он, глядя на свои грязные босые ноги.

Джунгли оказались неожиданно реденькими. Слишком все это было обыденным, чтобы называться тропическими джунглями. Мозг все искал вокруг знакомые ассоциации, неожиданно, кусочками, возвращались банальные пейзажи, запахи, прежние ощущения. Уже казалось, что он каким-то фантастическим образом очутился где-то в подмосковном грибном лесу. — "Перенесся. Перенесся!" — прошептал вслух и вдруг остановился, замер, задев зеленую ветку, вдруг зашевелившуюся и оказавшуюся гигантским сложным насекомым.

"Как много цветов!"

Цветы росли здесь даже на стволах деревьев, гигантская бабочка пролетела у самого лица, отшатнувшись, он почувствовал на лице прохладу от взмаха огромных крыльев. Потом оказался вдруг среди гигантской травы и, глядя вверх, мысленно увидел себя, бесцельно спешащего куда-то муравья…

"Здесь растут бананы…"

Дальше опять что-то знакомое. Целые заросли туи. Когда-то такая росла в деревне, в горшке на подоконнике. А вот — лимонное деревце, усыпанное маленькими желтыми лимончиками. Посреди изумрудной полянки почему-то — гигантский фикус, просто так, без кадки.

Непривычный вычурный стиль. Кусочки, складывающиеся в одну картину, явно чужого жанра, не созданную для северного воображения. Кажется, он слыхал, где-то, в каком-то из языков это обидно называлось "неискренней красотой". Над полянкой пролетела стайка маленьких изумрудных попугаев. Осталось, повисло в воздухе белое перышко.

"И какой гад придумал зиму? Веселая жизнь. Конечно! Здесь для этого больше стройматериала — солнца. Закончив этот мир, боги витиевато украсили его бабочками и цветами. И даже немного театрально у них получилось. Но где же бананы?"

Пролезая между лианами, он почему-то вспомнил последний спектакль, в котором играл в самодеятельности, в поселковом клубе.

"Вот она, моя утиная охота!"

На лианах висели маленькие зеленые плоды, отдаленно похожие на бананы, но твердые и совсем несъедобные. Другим стал запах цветов — болотным.

"Параллельный мир запахов. Все нюхаю…"

На широких листьях задрожали неустойчивые блики света. Впереди было маленькое озеро. Он остановился, задохнувшись от непонятного волнения, через ноздри впитывая новый мир.

Застойный воздух гудел, густо, как суп, заполненный насекомыми. Странное чувство: казалось, что за ним, непрерывно, скрываясь за деревьями, идет кто-то легкий, эльф.

"Это чувство толпы. Вот еще одна надоевшая литературная ассоциация…"

— Он еще не привык оставаться один. Один дома, — сказал он вслух и оглянулся.

"Сумею ли я стать дикарем?.. "

Под ногами стали попадаться острые камешки. Издалека послышались ржавые крики чаек. Заросли закончились, откуда-то сверху тек мелкий ручей, по берегам его лежали черные ноздреватые валуны, между ними — горячая застойная вода.

"Надо признать, мир этот процветает и без меня. Никакого гостеприимства. Где же все-таки стол и дом? Дары природы?"

Выше по течению попался куст, густо покрытый разноцветными ягодами: лиловыми, темно-красными, желтыми и зелеными. Ягоды оказались совсем без мякоти.

"Кожа да кости, — решил он. — Никакого тебе материализма. Одна духовная жизнь".

Однако, вкус разгрызенной косточки почему-то показался очень знакомым. Оказалось, что ручей кончается у скалы маленьким водопадом. Зачем-то подставив ладонь под плавно изогнутую струю воды, Мамонт заметил, что впервые за много лет удивляется необычности этого текучего материала. Чужой незнакомый вкус воды. — "Бесплатные услуги".

В шуме падающей воды как будто различался далекий, отдаленный-отдаленный, звонок. И отойдя от ручья, Мамонт все слышал, как настойчиво звонит этот не умолкающий телефон.

Скала впереди, сильно размытая дождями, была сложена слоями, будто стопка блинов. Мамонт внимательно изучал камни, остро понимая всю бессмысленность этого занятия.

"Вулканический туф! Вот как это называется".

Потом вздохнул и полез вверх, с неожиданной легкостью, как по ступеням, поднимаясь по неровному камню.

Он стоял на вершине погасшего вулкана, гулкий от птичьих голосов лес остался внизу. Ликующий мир.

"Разве бывает воплощенная реальность?.. Странные существуют на свете удовольствия," — Блаженное ощущение — ,кажется, оно называлось восторг- вливалось в грудь, так, что стало прохладно внутри, словно там, в груди, появилась дыра. Никаких пределов, границ вокруг, только астрономически просторный океан яркого голубого цвета. Чистый свежий космос. При каждом вздохе, глубиной легких, ощущалась величина этого океана. Высоко в небе все кружилась и кружилась какая-то белая птица.

Он постепенно понял, что все это не просто еще одна достопримечательность. Оказывается, закончилось его долгое-долгое путешествие.

"Окончилось? Оказывается, это много — тридцать лет. Сколько лет шел, шел, наконец, дошел до края земли. И даже дальше… Ну, вот и позади у тебя грязные города, бараки, и зимы-осени тоже… Уж хорошая-то погода теперь обеспечена. Устал!" — Только сейчас он понял, как устал за время этого тридцатилетнего путешествия.

Оказалось, что не нужно было лезть на скалу: с другой стороны лежал пологий холм, покрытой яркой, короткой и ровной, травой.

"Ну все, сорвался с цепи гражданин Мамонтов Онуфрий…Кому-то все это было нужно. Колючая проволока. Несвобода. Тоскливый фарс. Как небрежно кто-то относился к этой единственной моей жизни. Навсегда! — Он вдруг всерьез понял, что никогда больше не увидит зиму. — Наверное, в прошлой жизни я жил на юге. Может быть именно здесь".

Стараясь не наступать на невыносимо-яркую изумрудную, никогда никем не мятую, траву, Мамонт машинально переступал по, вросшим в землю, кускам бетона.